Новый Мир ( № 2 2011)

Однажды вечером мы после долгого совещания решили, что Макс следит за огородом (весь огород мы засеяли цикутой и беленой, чтобы была приправа к мясу), а также за котлами, в которых вывариваются кости и жир. На меня легла вся работа по разделке, а на маму — кухня и роль несравненной Лолиты.

Но мы все равно не справлялись, и тогда мама предложила привлечь к компании своего брата, а моего дядьку.

3

Дядька жил за городом на хуторе, и было у него три подсвинка: мой ровесник Бодя и близнецы — Милька и Филька. Про дочку расскажу позже. Дядька занимался тоже неплохим гешефтом: ловил котов да собак и вываривал мыло, которое, конечно, не могло конкурировать с нашим. Тетка шила из кошачьих и собачьих шкурок норковые и лисьи меха, так что их хозяева очень ругались на то, что за ними по улице всегда бегает с десяток котов и собак, должно быть, близких родственников лисьего меха.

Итак, меня отрядили идти на переговоры. На всякий случай я прихватил с собой топор и спрятал его за пояс под курткой.

На хуторе было тихо. Осенний ветер развлекался несчастными листьями. Тетка сидела на пороге и толкла масло. Вряд ли оно было коровьим.

Я вежливо поздоровался и спросил, есть ли дядька.

— Есть, есть, иди за хату. Он там хозяйничает.

За хатой старый сычуг [1] дядька и трое его балбесов как раз свежевали котов.

— Бог в помощь! — поздоровался я.

— О, кто к нам пришел! — отозвался Дядька, делая вид, что очень рад, а вся троица его выблядков порастянула рты до ушей, оголяя желтые реденькие зубы. — Каким ветром тебя занесло?

— Тем ветром, что метет бабки.

Услышав про бабки, дядька заинтересованно взглянул на меня, вытер окровавленные руки о траву и подошел ближе.

— Ну что ж, поговорим. Но пусть сначала мои хлопчики посмотрят, нет ли у тебя за пазухой какой-нибудь глупости, которая может пальчик поранить.

При этих словах его трое бекасов [2] метнулись ко мне и уже хотели исполнить повеление своего папочки, но я вовремя прервал этот порыв, угостив старшего обушком по головке.

— Э-э, — заметался дядька, — я пошутил.

— Приберегите такие шуточки для работенки, которую я вам собираюсь подбросить.

На Бодя вылили ведро дождевой воды, и он очухался. Сели мы под деревом на траву, и я им начал рассказывать.

— Так вот, дело такое. Открыли мы с матушкой шинок «Под зеленой собакой», куда немало гостей заходит, но никто не видел, чтобы они оттуда выходили.

Дядька многозначительно переглянулся со своими гавриками, а я продолжил:

— Кормим их мясцом, а остатки мясца продаем на рынке. А еще вывариваем мыло из очень доброкачественных костей и жира. Может, слышали про мыло «Китайский апельсин»?

— Чего ж не слышал. Это лучшее мыло из всех, какие есть. Я и сам часто им пользуюсь.

— Так вот мы его и варим. Хотя, правда, не пользуемся.

— Так вы его варите из тех костей, которые отделяете от того мяса?

— Эге же.

— А мясо у вас появляется после того, как куда-то пропадают ночевальники?

— Вы правы.

— А ночевальников кормите мясом, которое появилось после того, как освободилось место от их предшественников?

— Какой же вы, дядя, сообразительный! — воскликнул я восхищенно.

Дядька задумался, трое мерзавцев тоже наморщили свои приплюснутые лбы, делая вид, что сильно мысли их мучают.

— Гм-м... — наконец промямлил дядька. — Так ты хочешь предложить мне союз?

— Вы, дядя, как будто мои мысли читаете.

— А ты не боишься, что я сдам вас?

— Не-а.

Дядька удивленно поднял брови:

— Почему?

— Потому что мы с Максом несовершеннолетние и суд решит, что это нас мамуля сбила с пути истинного. Но и матушка на цепь не попадет, слишком мудра. Запрут ее во дворце культуры для идиотов, а нас отпустят на все четыре стороны. И тогда, дорогой дядюшка, начнутся для вас судные дни. Жира на вас много, мыло будет люксовое.

Дядька скривился:

— Ну хорошо. Я согласен. А вы, мои милые деточки?

Милые деточки сразу же закивали головами. Мне нравилась их немногословность. Мы пожали друг другу руки, и дядька сказал:

— Ну, такое дело не жалко и обмыть. Пошли в хату.

Тетка накрыла на стол. Дядька достал из шкафа какую-то замшелую бутылку и разлил по бокалам. В жизни еще не приходилось мне пить более грязного пойла. Наверно, и покойник скривился бы, если бы кто плеснул ему этой заразы на губы. Закусил я соленым огурцом, потому что те вареники с мясом, что появились на столе, доверия у меня не вызывали.

4

С той поры пошло наше дело так успешно, что заработали мы довольно деньжат и начали уже обдумывать, как нам расширить производство. Не обходилося, правда, и без ссор — и дядька, и наша мамка никогда не упускали случая друг друга обмухлевать.

Однажды мама и говорят дядьке:

— Слушай, Лендзя, а почему бы нам не породниться?

Вот и пришел черед сказать мне пару слов про дядькину дочку, которой было семнадцать и которая считалась на выданье. Звали ее Рузя. Это было придурочное от рожденья создание, которое надо было бы держать где-нибудь на темном чердаке, чтобы она порядочных людей не пугала.

Представьте себе худющую, позеленевшую, а вдобавок, вроде бы всего этого было мало, еще и усатую бабенку. И вот на такой немытой мармизе меня собрались обкрутить.

Я уперся руками и ногами:

— Да она-де страшная, как мир социализма! Когда я ее вижу, у меня все опускается и икота берет.

— Сын мой, — сказала мамуля. — Наше дело требует этого. И если ты не дашь согласия, то придется мне прибегнуть к крайней мере.

Она так выразительно посмотрела на меня, что я почувствовал уже себя одной ногой там же, где мой любимый папочка.

5

Свадьбу закатили на всю губу. В городе стало меньше бродячих котов и собак, а сколько уж ворон понастреляно — тому и счета нет. Тетка из них напекла таких курчат в сметане, что гости чуть ли пальцы не проглатывали. Не говорю уж о тушеной крольчатине из котов и печенке из собак. Тетка вложила весь свой кулинарный талант, чтобы даже самый придирчивый гурман не засомневался в натуральности колбас, паштетов и окороков.

Я сидел с квасной миной на лице, а рядом торчала, как шило из мешка, моя Рузя. Усатая улыбка сияла от уха до уха.

Долгое время я старался не смотреть в ее сторону, чтобы не портить себе аппетит и добросовестно поесть те несколько натуральных бутербродов, которые мне мама рассовала по карманам. Но тут эти поцы, ее прибабахнутые братики, подняли страшный крик — мол, горилка горькая (а разве может она быть сладкая, если ее из кизяков гнать?) и пить они, видишь ли, не будут, пока молодые не подсластят.

Я побледнел и чувствую, как мурашки ползут у меня по спине. До каких там, к чертовой матери, сластей! Такой решетке разве что ботинки дай поцеловать, так, может, заблестят от ее губ, как от дегтя. А эти ироды не унимаются, надрываются так, что их рожи прямо посинели от натуги.

Рузя тем временем жмется ко мне, как собачка, и я чувствую, как что-то у нее бурчит в животе, вроде кто-то там под гору тачку кирпичей толкает.

Поднялся я на ноги с тяжелым сердцем, Рузя в меня морду свою тыц, да и обслюнявила всего так, что чуть нос не отгрызла. Присосалась кляча, как пиявка, думал, что и душу из меня высосет, потому что уже чувствовал, как в желудке буйные соки заходили и поднялись к горлу. Еле я оторвал ее от себя и упал на скамейку. Морда прямо блестела у меня от слюны, а вытереться неприлично, так я схватил кусок каравая и, даром что испечен он был из тырсы, набил им рот, чтобы хоть так как-нибудь вытравить вкус Рузиных губ.