Властелин дождя

Измученная горем, жена Фогороша упала на пол, и Джордже кинулся поднимать ее, а затем вывел на улицу, чтобы она немного успокоилась. В поднявшейся суете Майя подошла к Раду. Они смотрели друг на друга молча, наконец Майя тихо сказала:

— Раду…

— Почему ты здесь? — спросил он ее.

— Я пришла с Джордже. Не говори ему ничего о протоколе.

— Никогда не скажу, если хочешь.

— Спасибо. И не обижайся, что я не подождала тебя на комбинате.

— Я сказал Дранову, чтобы никто не уходил, я думал, он забыл тебя предупредить.

— Дранов предупредил всех, но я не хотела обсуждать это там. Сегодня вечером приходи к нам домой. Я буду тебя ждать.

— Хорошо, сегодня вечером я буду у тебя с Джордже. Надеюсь, я могу прийти с ним?

— Можешь взять и Джордже. Я приглашу еще кого-нибудь, чтобы занять его, пока мы спокойно вдвоем все обсудим.

— Этот ваш Дранов, — сказал Раду, — он что, думает, что прокурор носит в кармане пару наручников?

— Он боится.

— И ты боишься. — Раду взглянул ей прямо в глаза. — Поэтому ты и пришла сюда, к Фогорошам.

Она молчала.

— Ты и меня боишься, — продолжал Раду, — сегодня ты всех на свете боишься, — заключил он и покинул дом Фогороша, ради которого он во что бы то ни стало должен был восстановить справедливость.

Майя занимала весь первый этаж дома, расположенного в самом тихом, северном районе города. Во дворе росли три абрикосовых дерева, вишня и груша. К их ветвям был подвешен на латунных кольцах гамак. Этот маленький палисадник делал дом похожим на загородную виллу. Весь фасад его с улицы затенял огромный каштан с густой и пышной кроной. Благодаря этому в гостиной, обклеенной табачного цвета обоями, царил приятный полумрак. На Майе было шелковое декольтированное платье, открывавшее загорелые плечи с тонкими ключицами и красиво обрисовывавшее стройные бедра и маленькую девичью грудь. Она весело встречала гостей, представляя всем свою подругу-стенографистку, которая курила, развалившись в кресле и закинув ногу на ногу. Звали ее Вирджиния, и у нее были золотистые, как песок, волосы, разбросанные по плечам, а длинная тонкая белая шея походила на ножку гриба. Улыбка постоянно блуждала в ее карих подрисованных глазах.

— Это и есть господин Консул? — спросила она Майю, когда та представила ей Джордже Мирослава. — А я о вас уже слышала. — И задержала его руку в своей дольше, чем следовало. — Садитесь здесь, возле меня, я хочу разглядеть вас получше. Детская мордочка, глазки как у куколки, и где вы только достали их, маленькое чудовище?

— Одолжил, — весело ответил Джордже и подмигнул Раду: ну как она тебе?

Раду устало передернул плечами. Черт бы ее побрал, выругался он про себя, прямо фонтан, из которого льется болтовня вместо воды.

— Что это такое, чудовище? — возмутилась Вирджиния, топнув ножкой. — Вы делаете знаки за моей спиной?

— Я попросил у него сигарету, — сказал Раду.

— Вы лжете, чудовище, но я вас прощаю. У вас тонкие губы — типичная черта человека, который хочет чего-то добиться.

Угадала, подумал Раду, хочу, чтобы ты помолчала.

— Что вы будете? — спросила Майя.

— Коньяк пополам с водой, — ответила Вирджиния. — И бисквит.

— А вы? — Майя повернулась к Джордже и Раду.

— Коньяк.

Майя вышла в библиотеку, оставив дверь открытой.

Расположившись в одном из шести кожаных кресел, в беспорядке разбросанных по гостиной, Раду мог наблюдать за ней. Майя открыла маленький переносной бар, сделанный в форме ромба с обрезанными углами и с зеркальными дверцами. Прежде чем вытащить бутылку, она быстро оглядела себя в зеркале и поправила прядку волос на виске. Он подумал, что сегодня Майя нарядилась для него, и эта мысль была одновременно и радостной, и горькой. Раду откинулся на спинку кресла и стал рассматривать книжные полки, уставленные томами в красивых золоченых переплетах, массивный письменный стол орехового дерева, освещенный тремя плафонами на высоких ножках, похожими на обуглившиеся деревья, потолок, расписанный стилизованными сценами ада, камин с решеткой и декоративными вертелами — и ему показалось, что среди этого сладострастного комфорта Майя больше не похожа на ту Майю с пляжа. Майя! — захотелось ему крикнуть, но ее уже не было, лишь примятый ворс на ковре в том месте, где она только что стояла, быстро распрямлялся, как трава, по которой пробежала лисица.

— Чудовище, — услышал он голос Вирджинии, — подвиньтесь поближе и слушайте совершенно потрясающую вещь. Смотрите, как он уставился на меня, — повернулась она к Джордже, будто беря его в свидетели. — Словно поймал меня с поличным. Так вы знаете Хермезиу? — вернулась она к своему рассказу. — Это блестящий специалист, влиятельный человек, одним словом, это незаурядное явление в его области; зарабатывает столько, что может озолотить Майю с ног до головы, но иногда такое отмочит, только рот разинешь. Вчера я думала — со смеху лопну. Представляете, где-то в половине двенадцатого звонит телефон. А Хермезиу сидел, где я сейчас. Я делала Майе маникюр, четыре часа ее прождала, маленькое чудовище, — погрозила она Джордже, — и тут звонит этот телефон. Хермезиу берет трубку и передает ее Майе. «Говори, девочка» — так он ее называет: девочка. «Алло… алло… Ярко-фиолетовое? Достал ярко-фиолетовую материю? Джордже, дорогой, ты такой милый мальчик». А телефонный шнур, здесь начинается самое интересное, проходит прямо по груди Хермезиу. Представляешь, она говорит с тобой, а шнур лежит у него на груди. С ума сойти, какая у него была физиономия. Майя, вне себя от радости, что у нее будет ярко-фиолетовое платье, начала скакать на одной ноге: «Ярко-фиолетовое, ярко-фиолетовое, я себе сошью ярко-фиолетовое». Ну, потом — «Пока, целую» и все такое. И вы думаете, на этом все кончилось? Нет, оставался еще Хермезиу. Он так пристально посмотрел на Майю, потом на телефонный шнур у себя на груди и говорит: «Ярко-фиолетовый цвет, девочка, напомнил мне, как я болел корью в детстве». Я думала, лопну от смеха.

Но реакция на рассказ Вирджинии оказалась совершенно противоположной ее ожиданиям. Джордже, красный как рак, нервно щелкал зажигалкой, безуспешно пытаясь зажечь от нее сигарету. Раду неловко молчал, сидя в кресле. Он переводил взгляд с телефонного аппарата в нише, выложенной внутри корой, как дупло, на взбешенного Джордже, затем на Вирджинию, изображавшую беспредельный восторг.

Все трое облегченно вздохнули, когда появилась Майя с подносом в руках. Хороший крепкий коньяк скользил в желудок, как огненная струя.

Джордже отказался от второй рюмки.

— Алкоголь на тебя плохо действует, чудовище? — спросила Вирджиния. — Вот и у меня то же самое: стоит выпить капельку — и уже готова.

— Мне что-то не очень хорошо сегодня, — объяснил Джордже, обращаясь к Майе. — Давайте выйдем, прогуляемся немного.

Они вышли. На первом же перекрестке им встретились две коляски. Джордже сел в первую и протянул было руку Майе, но та подтолкнула к нему Вирджинию, а сама направилась с Раду ко второй.

Лошади рысью понеслись по пыльной улице мимо казарм артиллерийского полка — горнисты трубили отбой, у ворот менялись караульные. Выехали на шоссе, ведущее к скотобойне.

Мы едем той же дорогой, что и старый грузчик Фогорош, подумал Раду и повернулся к Майе, чтобы сказать ей об этом. Но увидев, как ярко блестят ее глаза в золотистом свете луны, забыл обо всем. В эту минуту он чувствовал только, что Майя здесь, рядом с ним, в этой коляске, обитой старым, вытертым плюшем, с ним, а не с Джордже, и чувство радостного азарта охватило его. Дома, акации, стук колес, пахнущий тиной ветер с Дуная, луна в облаках— все это, вместе с его мыслями и чувствами, было одной песнью любви. Впереди дорога без конца и края, пройдет лето, наступит зима, лошадей выпрягут из коляски и запрягут в сани, и они опять полетят через снега, через поля, через замерзший Дунай, все дальше к заре, к бесконечности.

— Майя, — прошептал он взволнованно, привлекая ее к себе.

Но она отстранилась, и лицо его исказила гримаса отчаяния.