Я — посланник

— Так что ж, выходит, вы с Одри старые друзья? Много лет уже?

Я буравлю взглядом приборную панель:

— Да, даже и не лет. Больше.

— Ты ее любишь? — вдруг спрашивает он.

Неожиданная откровенность застает меня врасплох. Вроде и говорить только начали, а тут такое… Видимо, парень понимает, что поездка будет короткой, и пытается выжать из разговора максимум. И снова интересуется:

— Ну так что?

— В смысле — ну так что?

— Кеннеди, не пудри мне мозги. Да или нет?

— А сам-то как думаешь?

Он молча трет подбородок.

— Дело не во мне. Просто ты хочешь знать, любит ли она тебя, — говорю я. Мой голос строг и непреклонен. Я продолжаю наседать на беднягу: — Ну? Правда ведь?

— Э-э-э… — мямлит он.

А мне его жалко. Он, в конце концов, заслуживает ответа — хоть какого-то.

— Одри не хочет любить тебя, — говорю я. — Она вообще никого не хочет любить, понимаешь? Ей пришлось нелегко. И она возненавидела тех, кого сначала любила.

В голове у меня проносится пара картин из детства. Да, Одри хлебнула по полной. И поклялась, что это никогда не повторится. Что она не позволит этому вновь случиться.

Парень молчит. А он ничего, решаю я про себя. Красивый, не то что ты, Кеннеди. Такой должен нравиться женщинам: добрые глаза, твердый подбородок. И усики — знаете, как мужики на подиуме носят.

К дому мы подъезжаем в полном молчании. Потом парень говорит:

— Она любит тебя, Эд.

— А хочет — тебя, — отвечаю я и смотрю на него.

В этом вся проблема.

— Держи.

Я даю ему деньги, но он только отмахивается:

— Сегодня за мой счет.

Но я упираюсь и повторяю попытку. В этот раз он берет купюры.

— Не клади их в общую кассу, — заговорщически предлагаю я. — Считай, что это лично твои деньги — типа как чаевые.

Должны же мы как-то по-человечески пообщаться, прежде чем я выйду.

— Приятно было с тобой поговорить, — киваю я, и мы обмениваемся рукопожатиями. — С Рождеством тебя, Саймон.

Да, теперь он Саймон. Не парень Одри.

Зайдя в дом, я валюсь на диван и засыпаю — прямо в чудесном костюме и темно-голубой рубашке.

С Рождеством тебя, Эд.

4

Ощути свой страх

На следующий день, хоть это и выходной, я работаю. Так что к Берни на Ариэль-стрит мне удается попасть лишь двадцать седьмого декабря.

— Эд Кеннеди! — радостно восклицает он. — Хочешь посмотреть кино?

— Нет, извините, — быстро отвечаю я. — Просто мне нужна ваша помощь.

Он тут же подходит поближе и осторожно интересуется:

— Чем могу быть полезным?

— Вы ведь разбираетесь в кино?

— Ну да. Ты можешь посмотреть все, что угодно…

— Нет-нет, подождите. Дело вот в чем. Эти фильмы вам знакомы? Вы не могли бы мне о них рассказать? — Я вытаскиваю из кармана туз червей и читаю — хотя, по правде говоря, мог бы перечислить все по памяти: — «Чемодан», «Кэт Баллу» и «Римские каникулы».

Берни моментально включается в процесс:

— Так, «Римские каникулы» у меня есть, а вот остальными, увы, не располагаю…

И он принимается забрасывать меня фактами:

— Значит, «Римские каникулы». Считается, что это один из лучших фильмов с участием Грегори Пека. Вышел в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, режиссер Уильям Уайлер, снявший также «Бен Гура». Съемки проходили в Риме, кадры получились просто чудесные, а кроме того, там великолепно сыграла Одри Хепберн — между прочим, Пек настоял на том, чтобы у них был одинаковый гонорар. Сказал, что, если ей не заплатят столько же, сколько ему, он, Пек, станет посмешищем, — так хорошо Хепберн сыграла. Два Оскара подтвердили, что он не ошибся в отношении молодой актрисы…

Берти говорит, словно кто-то пустил пленку в ускоренном темпе, — и мне приходится отмотать ее в уме к знакомому имени.

«Одри».

— Одри, — говорю я вслух.

— Да. — Он останавливается — видимо, изумленный моим невежеством. — Ну да, Одри Хепберн. И она сыграла просто чудес…

«Нет, только не это! — умоляю я про себя. — Это слово принадлежит Милле!»

— Одри Хепберн! — Мне стоит большого труда говорить спокойно. — А остальные? Вы можете рассказать об остальных?

— Ну, у меня есть каталог, — поясняет Берни. — Большой — толще того, что я тебе показывал в тот вечер. В нем — информация о всех когда-либо снятых фильмах. Перечислены актеры, режиссеры, операторы, звуковые дорожки, главные музыкальные темы — все, абсолютно все.

И он действительно притаскивает здоровенную книжищу и вручает ее мне. Первой попадается «Кэт Баллу». Я зачитываю вслух:

— «В ролях: Ли Марвин (одна из лучших его работ)…»

И тут же останавливаюсь, потому что нашел искомое. Возвращаюсь глазами к началу строки и снова читаю имя:

— Ли Марвин… Марвин…

Марв!

Так, теперь очередь «Чемодана».

Вот он. А вот и список актеров и имя режиссера. Его зовут Пабло Санчес. Та же фамилия, что у Ричи.

Итак, у меня есть три адреса.

Ричи. Марв. Одри.

Радость нежданного открытия тут же сменяется тревогой.

«Хотелось бы верить, что это приятные послания», — проносится в голове. Но сердце подсказывает, все будет непросто. Не зря это последнее задание. Да, я знаю всех троих, но уроки наверняка будут самыми трудными, — нутром чую.

Я откладываю каталог на стойку и смотрю на карту.

— Эд, что с тобой? — обеспокоенно спрашивает Берни.

— Берни, пожелай мне удачи. Чтобы в моем сердце хватило мужества сделать то, что должен, — говорю я и смотрю на него.

И он желает мне удачи.

С картой в руке я выхожу на улицу. Там меня встречают темнота и неизвестность. Чего ждать от будущего?

Страшно, конечно, но я быстрым шагом иду навстречу тому, что меня ждет.

Запах улицы пытается схватить меня, но я стряхиваю его назойливые лапы и иду вперед. По рукам и ногам то и дело пробегает дрожь, но я лишь убыстряю шаг. Одри ждет моей помощи. Ричи и Марв тоже. Мне нужно спешить.

Страх течет по улице.

Он оплетает мне ноги.

Мрак густеет, я перехожу на бег.

И бегу, бегу в темноте.

Интуиция подсказывает: надо идти к Одри.

Нужно быстрее идти к ней домой — и немедленно оказать помощь. Вариант, что это будет что-то неприятное, я даже не рассматриваю.

«Надо срочно идти туда! Быстрее, быстрее!»

Тут в голове проносится новая мысль.

Я все еще иду, но уже с картой в руке.

И внимательно читаю написанное.

А ведь фильмы-то перечислены в определенном порядке!

Ричи. Марв. Одри.

Из меня выползает некое предчувствие, а вслед за ним волочится и твердое знание: увы, задания придется выполнять по порядку. Одри явно не зря заявлена последней в списке, это абсолютно точно. А первый там — Ричи.

— Именно. Ричи, — соглашаюсь я и с предчувствием, и со знанием.

И быстро иду вперед. Направляюсь я к дому Ричи, на Бридж-стрит — причем самым коротким путем. Ноги все быстрее и быстрее несут меня к цели.

«Интересно, я так спешу, потому что хочу скорее добраться до послания Одри?» На этот вопрос не находится ответа.

Надо сосредоточиться на Ричи.

Передо мной встает его лицо. Я как раз прохожу под ветками дерева, отбрасывая лезущие в глаза листья. И голос — как он комментирует наши игры в карты. Вспоминаю, как Ричи радовался нашей рождественской затее — ну, что Марв должен Швейцара в морду поцеловать.

«Ричи, — удивляюсь я. — Какое послание я должен ему доставить, интересно знать?»

Я уже почти дошел.

Поворот на Бридж-стрит уже совсем близко.

И тут сердце мое останавливается, падает — и захлебывается стуком.

Да, повернув за угол, я вижу дом Ричи. А передо мной стоит жуткий вопрос — и дышит мне в лицо.

На кухне в доме Ричи горит свет. Гостиная тоже освещена. Но один важный вопрос стоит и не желает уходить!