Вызывной канал

Похож ли Карымов на негра? Ты думаешь? Даже так? Тебе жалко ту девочку, которой он вскружил голову до того, что она заставила его на себе на некоторое время жениться?

У некоторых боцманов просто развито лёгкое отношение к серьёзным вещам. Свадьба была его очередной шуткой, подарком друзьям. Когда мы с тобой последний раз были в ресторане?

А представь, каковы были мои Белгород-Днестровские страдания, когда на следующий день меня вызвали с судна в линейный отдел милиции, и проницательный следователь стал ловить меня на оговорках, чтобы я раскололся, куда я дел труп негра?

" Боже мой, опять пахнет закрытием визы. И за меньшие художества закрывали", — в возможность того, что я вспомню, под каким деревом закапывал труп, я не верил с самого начала.

— Да я и фотографию эту второй раз в жизни вижу!

— Вот именно — второй, — тут же ловил меня на слове Лейстрейд Пинкертоныч Знаменский.

Но, узнав что меня замели, явился с повинной друг Карымов, и через пять минут из кабинета Лейстрейда уже слышался хохот, сыщик звонил по телефону:

— С негром — отбой. Да тут — комик один с пароходом приехал…

Началась тогда уже война в Приднестровье? Или — ещё Югославия? Обстрелы наших судов на Дунае и десять долларов гробовых за проход Вуковара? Даже в войнах можно запутаться.

Твой хронометр более точен.

"Когда Барби было два с половиной, она стала ходить в детский сад, и ещё не выговаривала букву "Р"…

…и, только однажды побывав на моём пароходе, тыкала пальцем во все речные трамвайчики, баржи, моторные лодки и байдарки под мостом через Днепр: "Папины кайаблики".

Сколько же нужно было тебе объяснять человеку разницу между речкой и морем, чтобы он наконец всё понял, и стал вспоминать папу, тыкая пальцем в лужи?

Знаешь, я многое стал понимать только с годами. И одно из этого множества: как важно, когда твоя жена каждый день объясняет дочке хоть что нибудь о скитающемся по всем лужам глобуса папочке. Пусть даже то, что папочка — негодяй, бросивший своих девочек ради очередных луж с бумажными корабликами. Важно лишь, чтобы — каждый день.

Но и тут ты меня поразила.

"Когда нам было пять…"

"Ну, да, Ялта — Синоп, пассажирская линия… "

"Там возле каруселей ещё был такой надувной клоун! Чтобы прыгать."

Я подслушал:

— А ну прекрати! Видишь, как папа зарабатывает эти деньги? А ты мне истерики из-за каких-то заколок закатывать будешь? К тому ж — абсолютно ненужных.

Зато как потом будет стыдно, когда семилетняя дочь будет спрашивать по дороге в школу:

— Папочка, у нас сейчас есть деньги? Так хочется этот журнал с Микки Маусом…

— Мам, почему нашему папе так не везёт? Когда он уже найдёт работу, на которой зарплату платят?

Вот мы дожили и до забот. До забот о хлебе насущном.

Что там дальше? Болезни? Старость, дряхлость? И — смерть?

Я всё ещё молод и глуп. Всегда ставлю смерть в конец списка.

Хочу тебя.

Хочу прямо посреди двора, не дожидаясь ночи, едва приехав вслед за вами с Барби к этому морю моего детства. Даже Светка, хозяйка, заметила.

— Вроде не месяц жену не видел, а целую вечность.

Хорошо, что нашей Барби есть с кем гонять по этому двору до одурения, а ваша комната закрывается на ключ.

Хочу тебя прямо посреди пляжа, бесстыжую, почти голую, даже пожилые мужики пялятся, а не то что всякие волейболисты и пляжные фотографы.

Хорошо что можно отплыть подальше от берега на водном велосипеде и любить тебя, сидящую лицом ко мне. Ощущать грудью твой налившийся сосок, целовать твои плечи и придерживать тебя руками за сводящую меня с ума попку. Плевать на спасателей. Пусть завидуют нам в бинокль.

Плохо, что граница — по-прежнему на замке, и даже вдали от пансионатов, даже на самой безлюдной части пляжа мы не гарантированы от того, что над нами не зависнет вертолёт и вертолётчики не станут мешать советами и грохотом винтов.

Хорошо вечером, когда дети уже нагоняются и свалятся замертво в сон, сидеть с хозяевами за столом в беседке, под виноградом, усадить тебя на руки и тихонько целовать тебя за ушком, пока ты что-то рассказываешь и что-то выслушиваешь, и незаметно заползать рукой тебе под блузку, и в противоположном направлении, невзирая на твои болезненные щипки, чтобы быть приятно шокированным тем, что ты уже без трусиков.

— Вы днём хоть на ключ закрывайтесь, — прыснет вдруг на полуфразе Светка.

— Колька стучать не догадывается. Старые мы уже для этого в его представлении.

Да, Светка теперь — хозяйка. Даже не верится, что этот дом не развалится и виноград не усохнет и без бабы Нины. Она казалась мне вечной. Всегда улыбающаяся и рада любым гостям.... и сейчас не назову её старухой. И представить не мог, что, попрощавшись однажды, можно, вернувшись, уже не застать её.

Всех и всё пережившая женщина.

Раскулачивание двадцатых, когда половину семьи повысылали кого в Вологду, кого в Астрахань.

Голод тридцать третьего. Когда оказалось, что сосланные живут лучше оставшихся, хотя бы потому, что — живут, а картошка у хохла дозревает и в Вологде.

Похоронку на мужа, погибшего ещё в финскую. Я и не знал лет до пятнадцати, что тётя Валя — не родная дочь деда Вани, оставшегося жить здесь после службы. Он после войны дослуживал здесь на пограничной заставе. Так и прирос. Ни разу в Рязань свою не ездил даже. Чем она так его приворожила? Смотрю послевоенные фотографии. Красивая была женщина.

В войну самым добрым человеком оказался для неё, как ни странно, захватчик-немец. Зашёл во двор: "Млеко, яйко…" Какое млеко у вдовы с малым дитём? И козы-то нет, не то то коровы. Дала ему арбузов. Когда заплакала дочь и баба Нина побежала в хату, немец аккуратно положил арбузы у калитки и тихо ушёл, оставив на столе посреди двора четвертинку солдатского своего хлеба.

Свои, только свои издевались. Особенно над ней: муж не вернётся и не отблагодарит.

И на фронт, за сто с лишним километров ходила она с двумя мешками продуктов на спине, для младшего брата и для мужа сестры. Пацаны лопоухие. Их сразу и мобилизовали, как только наши вернулись. Нашла. Очень не любит с тех пор азиатов. С кем угодно договоришься, чтобы пропустил, хоть с грузином. А эти: "Не положено", — и хоть на колени падай перед ним… Всё потому, что сала не едят.

Пожалуй, это было самое дальнее её путешествие за всю жизнь. Хотя нет. Ей ведь и гораздо дальше пришлось побывать не по своей воле. В тюрьме. В пожилом уже даже возрасте. Велика была страна родная. Этапы длинные.

Мать рано умерла. Младшая сестра, брат, отец, слепой ещё с гражданской, тётя Валя мелкая — всё на ней.

И похоронила всех, кроме сестры.

И, вроде бы всех бед мало, ещё и дочку свою пережить пришлось. Светка тогда уже в институте училась, а Колька, он поздний ребёнок был, как-то сам собой прижился у бабки. К отцу наведывался только. И Светка вернулась жить не к нему, а к бабушке.

Вроде бы — каторга, а не жизнь. Но никогда не слышал я от неё жалоб. Всегда с улыбкой, всегда при деле каком-то. И ушла, как прожила. Спокойно. Не готовясь загодя. Будто знала, что вот вчера завещание рано ещё писать было, а сегодня… За Светку переживала, что хату делить станут. Наследников всегда больше, чем родни.

Откуда спокойствие это и умиротворённость? И сила эта откуда?

Может от этого моря, сидя на берегу которого в лунную полночь знаешь, что Бог есть?

Или от скифских баб и курганов за селом, в степи?

Море моего детства. Баба Нина и о пророке Ионе рассказывала мне, вроде бы как о каком-то местном жителе, и мне казалось, что именно в этом море плавает Рыба-Кит, а спасающийся от Бога бегством на черноморском дубке пророк был выброшен на песчаную косу острова сразу за селом. В крайнем случае — около Скадовска.

Классе в пятом я уже твёрдо знал, что Бога нет. Попы всё врут. И спорил с бабой Ниной до слёз.