Юность Бабы-Яги

День приезда начался с устройства в гостинице и с обеда. Затем за Сашей приехала машина, и его повезли знакомиться с площадкой, а потом с городскими властями. Саша, сославшись на усталость, отказался от сопутствующего таким встречам обмывания знакомства и начала такой крупной акции, как конкурс красавиц, совмещенный с фестивалем моды, – и попросил отвезти его обратно в гостиницу. Он хотел поужинать, принять душ и лечь – с телевизором, книжкой – всеми тихими, скромными радостями уравновешенного человека, а потом хорошенько выспаться при распахнутом настежь окне в зеленой зоне города Ижевска, а не в московском горячем смоге.

Ужин в спокойной, домашней обстановке не получился. Из немногочисленных жильцов спецгостиницы тут ужинали два пьяных негра. Как они оказались в глубокой русской провинции, было загадкой, неразрешимой не только для Саши, но, кажется, и для них самих. Негры смотрелись обрусевшими окончательно и бесповоротно. С разгульной пьяной удалью они чокались стаканами с водкой, выпивали и фальшиво орали песню на английском языке. Песня была одна, точнее один куплет, но повторяемый после каждого нового «дринка». Негры в Ижевске, судя по всему, непоправимо спивались.

Но главным фрагментом праздничного интерьера были не они, а персонал, который в это же время что-то праздновал. Минут пять понаблюдав за пьяными неграми и не дождавшись внимания ни одной из официанток, Саша собрался было уже уйти голодным, но тут его, шумно извиняясь, почти насильно усадили обратно и стали угощать. Добрая дюжина поддатых горничных и другого персонала (все женщины) отмечали, оказывается, юбилей самой, пожалуй, старшей из них. Сотрудницы гостиничного бара (теперь столовая называлась именно так) тоже принимали участие. Все горничные, включая виновницу торжества, сидящую во главе стола, были в гостиничной форме – белых блузках и голубых передничках.

Дамы пили только водку, на столе из напитков не было больше ничего, разве что компот, которым самые нестойкие запивали водку. Впрочем, не запивать местную водку с нахальным названием «Банкир» могли только привычные люди. Юбилярша время от времени по привычке порывалась встать и чего-нибудь сделать, принести или положить на тарелку соседям закуски; ее руки, не привыкшие к бездействию, беспокойно двигались и будто сами искали какой-нибудь работы, но ее всякий раз останавливали словами: «Сиди, Валентина, сиди! Ты и так с утра до вечера за всеми ухаживаешь, пусть хоть сегодня за тобой поухаживают».

На стенах бара с фотографий в рамках улыбались приезжавшие сюда знаменитые артисты, как раз тот самый контингент, за которым обычно ухаживала и прибирала юбилярша-горничная. Автографы певцов и юмористов со стандартными пожеланиями удачи горничным и официанткам приобщали персонал к миру искусства, но все говорило о том, что на большую удачу, чем обслуживание тех, кого они регулярно видят по телевизору, им вряд ли можно рассчитывать. Тем не менее водка «Банкир» обязана была хоть сегодня дать персоналу иллюзорную возможность почувствовать себя тоже господами. Голубые переднички не в счет, пьем «Банкир» и гуляем! Завтра вновь убирать загаженные реальными господами номера, ну так это же завтра!..

А сейчас Саша, приобщенный почти насильно к радостному гулянью гостиничного люда и принявший уже две стопки «Банкира», без всякой досады на то, что вечер получается совсем не таким консервативно-спокойным, как он желал, наблюдает за происходящим с удовольствием и любопытством профессионального литератора, которому это впечатление когда-нибудь пригодится.

А развивается оно так: юбилярше поют заздравные песни на мотивы известных шлягеров. Поют двое, держа в руках отпечатанные тексты, что свидетельствует о фундаментальной подготовке к юбилею и о подлинно теплом отношении к старшей коллеге, виновнице торжества. Припев подхватывают все. В песнях отображается весь её славный трудовой путь и удачно сложившаяся личная жизнь. Например, один куплет (а все поется на мотив известной песни «Запрягай-ка, дядька, лошадь») звучит следующим образом: «Муженек тебя так любит и ласкает по ночам. Если он не приголубит, мы пошлем его к чертям». Горничной Валентине по виду лет 65, а может, и все 70, и можно только подивиться эротической удали и прыти ее «муженька», который, несмотря ни на что, все-таки «ласкает ее по ночам».

«И все же, – думает Саша, – ставить такой ультиматум муженьку, чтобы он и дальше продолжал ее «голубить», иначе будет послан к четрям, – по меньшей мере, бесчеловечно».

Однако эта тема, тема дефицита ласки – оказывается доминирующей не только в песнях, но и в разговорах собравшегося девичника. Одна из горничных с этакой веселой завистью говорит юбилярше:

– И-эх! Валентина! Да все у тебя, ить, хорошо: и муженек, и детки, и внуки, а мы-то – брошенки, нас бросили, у нас мужей-то нету! Мы – бабы брошенные, – повторяет она почему-то с удовольствием, никак не соответствующим содержанию того, о чем говорит. Более того, за приподнятостью и мажорностью ее речи стоит бесшабашная лихость бедовой бабы, которую теперь уже ничем не испугать, не удивить и не огорчить. Все худшее уже было, оно позади, а теперь будет только лучше, а не будет – сами сделаем. Поэтому она идет за стойку бара и включает магнитофон.

Оттуда на всю гостиницу несется хитовая бабья песнь. Но не «Мадам Брошкина», как следовало бы ожидать после сентенции о брошенных женщинах и вынужденном одиночестве, а другая, но не менее исповедальная вещь: «Ловила на губы, ловила на глазки». Чем ловля закончилась, Саша так и не узнал, потому что появился шанс незаметно уйти под стихийно начавшийся женский перепляс. Все женщины, кроме юбилярши Валентины, стали вдруг неистово танцевать. «Ловила на губы, ловила на глазки» – стонало из магнитофона, а женщины, никого так и не поймавшие за всю свою жизнь, танцевали друг с другом, а некоторые – отдельно, каждая – сама по себе. Их танцевальные движения напоминали традиционную русскую кадриль, сопровождаемую характерным подвизгиванием: «У-ох! У-ох!» Перед тем как выйти, Саша обернулся и увидел, что пьяные негры тоже пустились в пляс. Автономную женскую вечеринку все же разбавили своим внезапным внедрением в нее двое – пусть пьяных, пусть черных, но все-таки – мужчин. В русскую кадриль негры вписались столь же органично, как и в русскую пьянку, а женщины с восторгом приняли их в свою компанию. Легко можно было предположить, что намечающаяся дружба народов может сегодня скрасить одиночество – по крайней мере двух из пляшущих «брошенок». Магнитофон гремел, бабы плясали, негры кого-то обнимали, кто-то обнимал их, кто-то подходил к ним с рюмками, бабы кричали «О’кей», негры кричали: «Ха-ра-шо!» У них дома, за океаном, начиналось утро, Ижевск готовился ко сну, Москва готовилась к активной ночной жизни, казино и ночные клубы ждали первых посетителей, в США ждали экономического кризиса и падения «индекса Доу Джонса», Россия отважно вступала в капитализм, Виолетта летела в незнакомую Бельгию, а Саша Велихов готовился к завтрашнему рабочему дню, не подозревая, что тут, в Ижевске, его ждет встреча, которая впоследствии изменит всю его безалаберную и несчастную личную жизнь.

Глава 3,

в которой наш герой встречается с девушкой Викторией и попадает в историю

На следующий день Саше предстояло знакомство с конкурсантками. Он также хотел приступить к осуществлению некоторых режиссерских идей, которые пришли в голову еще в самолете. Кроме того, днем он должен был поехать на местное телевидение вместе с некоторыми членами жюри и вторым режиссером праздника. Хотя кто из них был первым, а кто вторым – не обсуждалось, действовать надо было в паре и по возможности согласованно. При знакомстве режиссер показался приятным парнем, и сложностей вроде не должно было быть.

На телевидении Саше стал более или менее понятен уровень ижевского конкурса, а также степень образованности, ума, амбициозности, равно как и похотливости некоторых членов жюри. Широчайшее поле половой деятельности нетронутой целиной простиралось перед судьями мужского пола. Голодное предвкушение бесконтрольного сексуального пиршества алчно поблескивало в их глазах. Все они, за исключением одного небесно-голубого визажиста, напоминали Петю Кацнельсона на корабле, когда ему предоставились неограниченные возможности для осуществления своих – как печатают в газетах торговцы интимными услугами – самых смелых фантазий. Но у Пети в глазах тогда все же мелькала тень растерянности и неловкости, у этих же – только бескомпромиссная готовность использовать свое влияние на полную катушку.