Обеднённый уран. Рассказы и повесть

Я с трудом вылез из дома, кутаясь в какую-то старую тряпку, уселся возле костра.

К вечеру посвежело. Отгремевшая гроза и дождь унесли нас своими обильными водами из середины лета обратно в конец весны. Но мне сейчас того и надо было — это ведь лучше, чем июльская духота и пыль. Я чувствовал себя неважно: старым, больным, беспомощным. Отвратительно. Или дальше водку пить, или прекращать всё это как можно быстрее.

Ни в чём, ни в чём на свете нету смысла!..

Мне показалось, я забыл что-то очень важное — то, что понял, вися над кромешной бездной, когда в глубине её распахнулся зелёный змеиный зрак. Тогда знал это что-то, а сейчас, после полена и водки, напрочь забыл. Память глиняная».

14. «Соседи готовили шашлык так целеустремлённо и трепетно, словно это же самое не случалось у них каждый вечер, а происходило впервые. Но к тому времени, когда мясо поспело, Васенька уже был бесчувствен и возлежал на кресле-качалке в любимой своей позе: ноги выше головы, руки разбросаны в стороны по всей веранде. Мы с Валентиной остались вдвоём. Девочка по-прежнему каталась неизвестно где.

И меня немного удивляло спокойствие Валентины. То она переживает за моральный облик дочери, привлекает к этому делу в качестве эксперта случайного заезжего доктора — то почему-то не стремится загнать девочку в постель в положенное время.

— Илоны долго нет, — сказал я, сидя на чурбачке возле костра: свергнутый император, по-прежнему кутался в какую-то драную тогу и следил за пляской огня на углях.

— Вы ешьте, ешьте, — сказала Валентина, подкладывая мясо мне на тарелку. — Пока горячее. Илона тут на танцы ездит в местную школу. Дискотека до одиннадцати. Да потом провожаются.

— Вы не боитесь? Всё-таки скоро ночь.

— Нет, здесь хорошие мальчики, спокойные. Мы их видели, знаем.

Против воли я представил себе, что происходит после дискотеки в ближайших к деревенскому клубу кустах. Мальчики хорошие, спокойные. Их сразу несколько.

Мотнул головой и стал сосредоточенно пережёвывать кусок мяса с кетчупом. Моё-то какое дело. О другом думать надо: завтра пораньше убраться бы отсюда, пока все спят — чтоб никто не заметил. Это соседство затягивало меня. К тому же.

Я снова вспомнил о звере, живущем в бездонном озере. Да, ведь теперь я должен довести этот факт до сведения общественности. позвать сюда учёных: уфологов, парапсихологов. телевидение. Никто, конечно, не поверит, станут смотреть на меня как на ещё одного идиота, гоняющегося за зелёными человечками. Радужная перспектива, всю жизнь о том только и мечтал. Виденное мною собственными глазами — никого не убедит. Нужны факты, доказательства: фотографии, а лучше образцы чешуи, или чем там Он может быть покрыт.

Ну что, остается только сгонять на озеро. На вечернюю рыбалку. Пинцетик взять, пробирочку. фонарь у меня имеется, не зря же запасался. Авось удастся наскрести по берегам да на плоту какой-нибудь вонючей слизи. И быстренько её в лабораторию.

— Давайте, Боря, выпьем на брудершафт!

Тут только я заметил, что уже стемнело, а Валентина все ещё не одета — как была днём в этом своем почти отсутствующем купальнике, так и сейчас. Наклонилась плеснуть водки мне в стакан: груди качнулись заманчиво, выпукло в мерцающем свете костра; каждая — словно язык приличного колокола, в который звонить и звонить. Интересно, Васенька что же, каждый вечер?.. Экое тело пропадает зазря! Соскучилось по ласке, наверное.

Мы переплелись локтями, выпили, поцеловались влажно. Мне виден был только её правый глаз, блестевший жарко и пьяновато. Поцелуй перешёл стадию дружеской невинности, начался откровенный засос. И зрачок Валентины подернулся лёгкой сизой дымкой: катаракта страсти в начальной стадии.

— Ты, — сказал я ей.

— Ты, — сказала мне она. Оглянулась на веранду, откуда доносился мощный Васин храп. — Хочешь ещё?

Не составило абсолютно никакого труда догадаться, о чем она говорит. Я по-хозяйски запустил руку ей в лифчик.»

15. «Опустошённый, но в то же время полный сил и планов, я двигался к озеру, небрежно посвечивая на дорогу фонарём. Впрочем, лунища в небе круглая скалилась ещё ярче, ухмылялась злорадно. Иди, мол, иди, дружок.

Да плевал я на эти бледные ухмылки!

Я чувствовал себя прекрасно: только что женщина доставила мне удовольствие, и теперь вот, как положено настоящему мужику, я шёл на охоту. нет, на рыбалку. в общем, приключений искать. А может, мне суждено вступить в смертельную схватку с мировым злом — и выйти из неё, конечно же, победителем?

Водка гнала меня, бесстрашного, вперёд.

Ну вот и захлюпало под ногами! Размытый круг света прыгал впереди с кочки на кочку, словно ловкая обезьяна. Тьма по сторонам сгущалась. Кусты, зелень. темень. но тропа знакомая. Вон тот прогал, где я сегодня днем осторожно лез к плавучему мостку. Тут не больше метров тридцати осталось.

Луна светила всё ярче.

Наконец нога ощутила зыбкий деревянный настил. Я утвердился на нём, как мог — в стороны по мёртвой глади озера разбежалась мелкая волна. Камыш закланялся обрадованно, словно хитрый китаец, умышляющий недоброе.

Луч фонаря облапал тьму. Пусто.

Я подошел к краю плота и посмотрел вниз, направил туда луч фонаря. Тоже, конечно, не видать ни хрена. Зверь был? Был. Нет его? Нет.

Но он явится?

И как только я об этом подумал.

Справа от меня, там, где только что ничего не было. словно не на берегу маленького озерца я находился, а плыл, как жалкая щепка, в открытом бурном море. открылась кулиса, и Он появился вдруг во всей своей красе. Бесшумно и в полный рост.

Лунища засияла безумно, прямо прожектор какой-то ударил оттуда, сверху, словно чтоб я всё лучше видел, а фонарик у меня в руке на время сделался ненужным.

Ждал Он меня, ждал.

Вот багряная башка Его нависает надо мною этакой бородатой кувалдой. нет, огромным сапожным молотком с двумя загнутыми рогами. ужасающе острые костяные выросты по бокам мощных челюстей — дёрни он слегка шеей, и мог бы располовинить меня, даже не заметив. Глаза Его сияют зелёным неоном — если бы не их величина, не вертикальный щелеобразный зрачок — совершенно человечьи глаза, осмысленные. Под белыми шёлковыми бровками глаза древнего старика. Мудрые, холодные, безжалостные.

Раздвоенный ядовитый язык, время от времени выстреливающий меж клыков. В нескольких сантиметрах от моего лица. словно ощупывает так, не прикасаясь. обнюхивает, пробует. Я тоже принюхался. От него исходил тонкий аромат ландыша, мой любимый запах.

А сами клыки! Сталактиты и сталагмиты в пещере, подсвеченной откуда-то изнутри, из зева, тёмным вулканическим пламенем.

Его верблюжий островерхий горб, на котором — с закрытыми глазами, в экстазе — восседает нагая Дева. Шкура Его покрыта мелкой багряной чешуей, а раскраска — непонятные рисунки, иероглифы ли. И из-под каждой чешуйки сочится даже на вид клейкая жидкость, так что Дева перемазана вся с головы до ног.

Тело у Него змеиное, а по бокам мощные, словно у кузнечика, лапы. Э, да он, пожалуй, и по земле бегать умеет лучше страуса.

Нет, от Него спасения не будет!

В ответ Он медленно кивнул. Прочитать мои жалкие мыслишки — разве это для Него сложно. И, ставя тут точку, завершая объяснения, Он расчленил озеро, разрезал пополам, ударив по нему хвостом, так что в воде образовалась дыра, длинная траншея, смачно затем схлопнувшаяся. Яростные волны ринулись от этого места в стороны, и мой хлипкий плотик отбросило на берег.

Он посунулся башкой ко мне ближе. я думал — хочет сожрать! а что же ему ещё и надо было? но по Его могучей шее, как по эскалатору, в мои испуганные объятия осторожно соскользнула Дева. Вся ещё безмозглая и словно стеклянная, от наркоза не отошла, хрупкая, пальцем ткни — упадёт, разобьётся.

Доверил. доверил.

Он подал голос: рокотнул нежно за её спиной, потом чуть громче и басовитей. Мягко толкнул Деву в упругую попу.

Ясно. Время нам уходить. Он какое-то своё дело сделал. Теперь. что? Теперь я должен что-то?..