Обеднённый уран. Рассказы и повесть

3. «Не следи за временем — следи за собой!»

Сегодня на улице придумал эту фразу, жаль было забывать её. Себя я знаю хорошо: память у меня не железная, а, скорее, глиняная. Здесь и сейчас помню, а там и потом уже нет, развалилось яркое видение, рассыпалось, слилось пылью по ветру. Поэтому всё, что придумывается интересного, нужно обязательно сразу фиксировать. И я снова стал проделывать движения, хорошо известные в двадцатом писчебумажном веке, но уже отменённые в мобильном веке нынешнем — начал хлопать и гладить себя по карманам. Опять нашёл эту потайную книжку, обрадовался ей.

Завёлся в кармане и небольшой карандаш для полного удобства. Он женился на записной книжке — не исключаю, ради её жилплощади. Но осуждать его вряд ли стоит. Браки по расчёту обычно крепки.

И теперь я оказался вроде бы во всеоружии перед миром, который ежедневно и ежесекундно водопадом льётся на меня со всех сторон, так что и вздохнуть невозможно без того, чтобы не проглотить какое-то количество грязной воды. Маленькая записная книжка даёт возможность противостоять миру. нет, это неправильно — не противостоять, а осваивать его.

До сорока лет ничем таким я специально не занимался (вернее, баловался в далёком детстве, но бросил). словно пересёк водораздел, за которым начинается иная жизнь, и эту книжку подарили мне не случайно. кстати, так и не знаю, кого за это благодарить.

Что-то похожее было со мной несколько лет назад. Я увидел в магазине красивую дорожную сумку. Вряд ли смогу определить точно, чем она привлекла моё внимание. Хай-тек, минимализм, строгость. я купил её, почти не задумываясь. И вот удивительное дело: с тех пор стал часто разъезжать. Редко эта сумка пустовала. Можно подумать, я начал много путешествовать именно потому, что купил красивую дорожную сумку.

4. «Накануне дня рождения был в церкви — хотел точно выяснить, можно ли отмечать сорок лет, устраивать праздник. Многие считают, что нельзя. Плохая, дескать, примета.

Отстоял службу. Молодой попик крестился уверенно и даже щегольски, так, словно ордена себе на грудь привешивал. После я подошёл к нему со своим вопросом, и он сразу начал наседать на меня, чуть ли не ругать, словно я в чём провинился. Учить стал, хотя самому-то, может, лет двадцать семь всего. В Библии, мол, ничего на сей счёт не сказано, это просто суеверия, которым поддаются одни глупцы. В общем, я понял, что ограничений никаких нет. Я и сам так думал.

Вскоре попик немного остыл, мы поговорили с ним уже спокойно. Оказался нормальный мужик, зовут Глеб, бывший военно-морской офицер. Просто к службе своей нынешней он относился не менее ревностно, чем к той, прошлой.

Ценю таких людей.

Только бы не разочаровался он опять.

Я-то сам не то чтобы потерял веру в какие-то светлые идеалы или убедился, что нами руководят подлецы. Нет. Просто за годы своей работы я сумел почувствовать: все люди, независимо от пола или возраста, желают друг другу смерти. Это, конечно, происходит не напрямую, но подспудно чувствуется постоянно: в том, например, какими бывают лица наилучших подруг, сидящих за аперитивом, едва одна из них отвернётся чуть в сторону; в том, с какой мягкой улыбкой товарищ выслушает твой рассказ о достигнутых успехах; в проклятьях, которые начальник шлёт своему подчинённому, завалившему, казалось бы, верное дело. Взгляните на мать, тискающую своего ребёнка в шутливых объятиях. Что-то слишком крепки эти объятья. Малютка уже посинел. Вот мать испуганно вскрикивает, если малыш удалится от неё на опасное расстояние — мне тут ясно слышен восторг человека, заглянувшего за край пропасти. Влюбленный юноша часто представляет себе свою девушку лежащей в гробу, и тогда сердце его сладко замирает: как я буду без неё?.. с кем?.. А она — мечтающая надеть красивое чёрное платье на его похороны, поставить на могиле любимого изящный памятник с ангелочками и долго предаваться медовой скорби?.. потом уехать, безутешной, в дом отдыха и в первый же вечер познакомиться с кем-нибудь?..

Ну а сами-то вы, признайтесь, разве никогда не рисовали в своём воображении прочувствованную, взволнованную речь на похоронах друга? не хотели спровадить его на тот свет раньше, чем сами туда попадете?..

Э, да что говорить..

Я, разумеется, привык к этому порядку вещей, не собираюсь ничего менять, но не собираюсь и делать вид, будто мне всё нравится. Трудно жить среди лицемеров.

Я верю только в одно — в долг, который следует выполнять неукоснительно».

5. «…И ведь неплохой получился праздник! Коллеги поздравили меня, а начальство намекнуло: скоро предстоят большие перемены, повышение. Как же, ведь я ценный кадр. Понимаю, что незаменимых людей нет, но всё-таки в нашей клинике я в какой-то степени незаменим. Иногда, конечно, за глаза и за углом слышится завистливое „жлоб“ — но обращать внимание на такие глупости ниже моего достоинства.

Вначале, когда все уже расселись, главврач долго тискал моё плечо и шевелил растопыренными лепёшками своих толстых губ, пытаясь высказать нечто значительное — но, ужасно милый в этом речевом ступоре, он так ничего и не рожал, а лишь заглядывал мне в глаза и просительно улыбался. Ему, конечно, быстро помогли, подхватили, развили его несуществующую мысль, и в конце он добавил ещё пару трогательных междометий, сразу почувствовав себя новым Цицероном. Он у нас настолько глуп, что считает себя умным человеком. Его нельзя не любить.

В общем, я остался доволен. Тем более что праздник этот не пришлось организовывать мне самому. Женщины слегка подсуетились: салаты там, колбасу порезать — да ведь ничего особенного, никакого армагеддона я и не хотел. Скромное дружеское застолье.

У меня две макушки, я с детства удачлив.

Когда коллеги ушли, Мария всё же затащила меня в кабинет, и пришлось уступить её домогательствам. Объятия на кушетке, Боже мой. Правда, она женщина привлекательная.

Только её суета около меня не будет иметь последствий. Я никогда не женюсь, ни за что.

Хорошо — нету у меня мобильника.

Потом я ушёл в отпуск и первую неделю просто лежал целыми днями в ванной, задавшись целью вытравить из себя въевшийся до печёнок больничный запах. Отключил телефон, чтобы, не дай Бог, начальству не взбрело в голову срочно вызвать меня на работу. На редкие и, видимо, случайные звонки дверь не открывал (а кто там мог быть? у меня нет друзей), пил минеральную воду, ничего не ел.

Потом решил, что, пожалуй, неплохо бы куда-нибудь съездить.

Я включил телефон, и тут же раздался звонок — словно поджидал меня в засаде.

Звонил коллега. Он собирался с семьёй на юг и предлагал мне в полное распоряжение свою дачу на три недели с тем, чтобы я там за всем присмотрел и не дал местным деревенским жителям порушить хозяйство, растащить накопленные материальные ценности.

Поначалу я отказал, но, хорошенько обдумав предложение, уже через пятнадцать минут перезвонил коллеге и согласился.

Погода стояла волшебная, тропическая, было трудно понять, для чего он едет на юг, когда и здесь ничуть не хуже.

И вот бесплатно и бесхлопотно в моё распоряжение свалились несколько дней сельской тишины. Невинная пастораль. Только тут я понял, что давно уже мечтал именно об этом. Слиться с природой, раствориться в ней, отдать всё лишнее и напитаться её неисчерпаемыми силами, тыры-пыры-тра-ля-ля-ля. Это было очень кстати».

6. «Коллега подробно описал мне и дорогу, и само строение, и окружающий ландшафт. Хотя ключи и есть, сообщил мне коллега, но дверь дачи он обычно запирает на гвоздик, который легко откидывается в сторону и служит поэтому надежнейшей преградой для воров.

Я записал все приметы, которые могли понадобиться для ориентирования на местности, сказал: „Хорошо, можешь ни о чём не беспокоиться“, и уже через день, набив сумку необходимыми вещами, отправился в путешествие.

Ехать нужно было на пригородном автобусе до конечной. Хотя я встал рано, чтобы не быть застигнутым жарой и не оказаться придавленным толпами пенсионеров, всё же просчитался — и жарко было, и дачников море. Почти против воли меня внесло людской волной в нужный автобус и прижало к потной спине какой-то спортивного вида женщины с перехваченными резинкой пепельными волосами. Двери автобуса захлопнулись, и дальше он довольно долго шёл без остановок. Форточки на окнах были заклинены раз и навсегда, люки в потолке тоже не открывались. Пошевелиться невозможно, сдвинуться в сторону некуда. Так я и стоял, почти неприлично колеблясь вместе с женщиной в такт автобусной качке.