Убить двух птиц и отрубиться

Я посмотрел на нее. Ребенка больше не было, передо мной сидела прекрасная женщина. Она поднимала стакан:

— За здоровенный новый бестселлер Уолтера Сноу!

— За это я выпью, — сказал я.

— Ты его еще и напишешь.

Что было дальше, припомнить довольно трудно. После трес текилас случаются провалы памяти. Но мы-то на трех не остановились.

Фокс Гаррис влетел в заведение, как на сцену. В руках у него была большая коробка, с которой он обращался очень деликатно. Одет он был в какую-то развевающуюся голубую мантию. В этой мантии он прошествовал мимо холодных и вместе с тем любопытных взглядов посетителей, как надменный и прекрасный король, — хотя в определенном смысле он и был королем. А может, он вообще был не королем, а королевой? Я тогда не знал точного ответа и, пожалуй, не знаю и сейчас. Теперь я даже не уверен, что это имеет значение.

Фокс проследовал к нашему столу. Его длинные нечесаные волосы развевались во всех направлениях сразу. И он пел, причем очень громко, к изумлению посетителей и к неподдельной радости Клайд. Впрочем, некоторые посетители делали вид, что его не замечают.

«Мак-Артур-парк растаял в темноте

И сладкий крем растаял и потек», —

выводил он, открывая коробку. Там оказался превосходный шоколадный торт. Фокс принялся танцевать с этим тортом, демонстрируя его посетителям. У посетителей был такой вид, будто их огрели молотком.

Фокс пел все громче и выразительнее, а песня была как бы о неразделенной любви:

«Кто бросил торт под проливным дождем?

Я не смогу опять его испечь:

Погас огонь и поломалась печь,

Давай уж то, что здесь лежит, сожрем!»

Закончив арию, он подошел к нашему столу, водрузил торт на шаткий постамент из шести пустых стаканов из-под текилы и обнял Клайд. Объятие было длительным. Временами оно казалось мне братским, временами — материнским, а временами все-таки объятием любовника. Я был слегка удивлен, заметив, что в моем сердце зашевелился небольшой, но вполне ощутимый червячок ревности. Я же совсем не знаю этих людей, напоминал я сам себе. Теперь я, правда, мог бы добавить, что в то время я и самого себя не знал.

— Добро пожаловать в табор, Уолтер! — обратился он, наконец, ко мне, но подмигнул при этом Клайд. — Много про тебя слышал.

Я пожал руку того, кого Клайд называла цыганским королем. И правда — глаза его сверкали, как спицы цыганской кибитки. В них были жизнь, любовь и судьба.

Он внимательно посмотрел на стол, и лицо его вдруг вытянулось.

— Только не говорите, что вы уже выпили трес текилас без меня!

— Но ты же опоздал, Фокс, — сказала Клайд. — Ты всегда опаздываешь.

— Это следствие превратностей судьбы, — ответил Фокс, — поджидающих бездомного человека, которому нечем даже заплатить за метро. Слава богу, у нас есть Уолтер. Хозяин! Пришли-ка сюда еще девять текил! Ну, как вам нравится торт?

— Выглядит потрясно, — сказала Клайд.

— Это я сам сделал. Немецкий шоколад. Уолтер, ты знаешь рецепт шоколадного торта по-немецки?

— Боюсь, что нет, — ответил я.

— Ну, смотри. Первым делом ты оккупируешь кухню…

Толстый официант, который как раз ставил на стол девять порций текил, хохотнул, услышав эту фразу. Клайд, Фокс и я дернули по первой, и мне показалось, что я могу держаться с ними наравне — правда, эта иллюзия скоро исчезла. Клайд, видимо, могла пить, как рыба, — я не имею в виду ту рыбу, которой провонял банк. Что касается Фокса, то он был весь такой кипучий, такой изменчивый, что с тех пор, как он вошел, я так и не мог решить: пьян он или трезв. Вполне возможно, что он был мертвецки пьян и от этого казался еще более величавым. А может быть, как утверждал позднее сам Фокс, между этими двумя состояниями человеческого сознания нет никакой разницы.

Когда дошло до пятой порции текилы, я уже с трудом мог сфокусировать взгляд, но тем не менее опознавал Фокса Гарриса, который прыгал вокруг, как вращающееся привидение, и пытался зажечь спичку о свои джинсы.

— Загадывайте желание! — орал он, поджигая единственную, но очень здоровую свечу на торте. Он признался, что позаимствовал ее из церкви Последних Дней, что в Фелчере.

Клайд закрыла глаза и с особым, мечтательным выражением на лице загадала желание.

— А что ты загадала? — спросил Фокс.

— Не скажу, — ответила она. — Тебя это все равно не касается. Это касается Уолтера.

— Тогда это и меня касается, — настаивал Фокс. Голос его поднимался и звенел. — Мы все — часть одной большой души! Один за всех и все за одного!

— Это верно, — задумчиво сказала Клайд. — Но я загадала то, что может сделать только Уолтер.

— Написать этот чертов роман? — спросил я.

— Ты напишешь роман тогда, когда будешь готов написать роман, — сказала она. — Я загадала кое-что поважнее. Может быть, я тебе когда-нибудь скажу.

— Послушайте, что я вам скажу, — вмешался Фокс. — Если вы не выкинете эту гребаную свечу, торт превратится в музей восковых фигур.

Клайд вытянула губы — очень выразительно, по-моему, — и единым выдохом задула свечу. Фокс приветствовал это громким криком, а я зааплодировал. Ко мне присоединился официант, который опять появился и нервно мялся с чеком в руках? Я дал ему кредитную карточку, и он удалился. Тем временем Фокс распахнул свою мантию. Под ней оказался плетеный пояс, а на поясе — средневекового вида ножны. Из ножен он достал что-то вроде охотничьего ножа. Он занес нож над тортом, но тут Клайд вдруг подскочила и перехватила его руку.

— Убери-ка подальше эту дрянь! — приказала она. — Мой торт объявляется недотрогой. К нему нельзя прикасаться ни руками, ни ножом, ни вилкой, понятно? Только ртом.

— А нельзя ли использовать унаследованное тобою от бабушки столовое серебро? — спросил я.

— А мальчик ничего, — заметил Фокс.

— Только ртом! — отрезала Клайд.

Как бы я ни был тогда переполнен текилой и каким бы смутным сейчас не представлялся мне тот вечер, но те несколько минут никогда не изгладятся из моей памяти. Клайд первой откусила от торта. Затем отхватил изрядный кусок Фокс. А затем и я собственной персоной принялся поедать большой шоколадный именинный торт при помощи одного только рта — к вящему ужасу еще остававшихся посетителей старой, доброй, тихой «Синей мельницы». Вскоре мы пожирали кулинарный шедевр Фокса Гарриса не хуже стаи голодных гиен. Наши лица были перемазаны шоколадом, рядом стоически возвышался официант, а в темноте за стойкой о чем-то совещались бармены.

Именно на этой стадии опьянения Фокс принялся перекладывать куски торта на прическу Клайд. Девушка ответила тем, что стала перекладывать куски торта на прическу Фокса, хотя надо сказать, что на прическе Фокса торт был не очень заметен. Затем они оба начали класть куски торта мне на голову, при этом слизывая друг у друга шоколад, потекший по лицам. Потом Клайд села поближе ко мне и принялась весьма соблазнительно лизать мое лицо. Официант принес наконец мне на подпись квитанцию по кредитке, я надел очки, но обнаружил, что естественному процессу моего чтения квитанции мешает неестественный процесс лизания Фоксом моих очков.

В этот момент к нам решительно направился серьезный тип в строгом костюме менеджера. Он явно намеревался положить конец бесчинству. То, что этого не случилось, объясняется только присущей Клайд способностью завораживать любую кобру, особенно самцов из подвида двуногих. Как только менеджер поравнялся с ней, она повернулась к нему, с большим достоинством откинула назад несколько подпорченные шоколадом волосы, сделала ему глазки, смущенно улыбнулась и протянула руку так, словно отвечала согласием на его предложение потанцевать.

В мгновенье ока они превратились в картинку: потрясная парочка, видимо, давние любовники, кружатся на танцполе. Фокс живо оказался рядом с ними, он хлопал в ладоши в ритме вальса и поощрительно напевал.