Надежный человек

 — То была девушка, молодая барышня. Сама захотела со мной познакомиться. Я как раз выходил из мастерских. Сначала думали пойти на танцы, потом, слово за слово, стала рассказывать про советских патриотов. Гуляли целый вечер. Потом ушла, исчезла. Только назначила встречу с одним человеком, который, дескать, свяжет меня с патриотами… Говорила: приходи еще вон туда — сюда, значит, — я тоже там буду…

 — Но разве она не сказала, что тут будет и как тебе нужно держаться? — слишком спокойно спросил Кику.

 — Она много чего говорила: что нравлюсь ей, что зовут Лилианой, еще Жанной, а лучше всего Бабочкой.

Но только где она? Не может быть, чтоб ее здесь не было! Вон, вон она! — внезапно вскрикнул парень, вглядываясь в темноту поверх голов. — Нет, показалось! — Он вздрогнул, как будто Сам же уличил себя во Лжи.

 — Похоже, ты водишь нас за нос, парень.

 — И узнал от кого‑то другого, что ее зовут Бабочкой, — не от нее самой! — взорвался Кику. — Насчет того, что нравишься — тоже врешь! Ни за что на свете она этого не скажет!

 — Зачем кипятиться, человече? — насмешливо проговорил кельнер. — Велика важность: понравился! В темноте могла не разглядеть…

 — Кончайте базар! Почему не открываете совещание? — раздался из темноты чей‑то голос.

 — Но я все‑таки ухожу! — «Доброволец» рванулся было к двери, однако пекарь преградил ему дорогу, в одно мгновение заломив за спину руку.

 — Еще шаг, и крышка! Брось нож, слышишь!

 — Нет, товарищи, так дальше не пойдет! — вновь раздался негромкий, твердый голос Илоны. — Инструктаж придется отменить.

 — Не согласны! Отменить? Из‑за него? — нетерпеливо воскликнул Кику. — Только благословите: в миг разделаюсь, так что костей не соберет… Согласны?

 — Нет, нет, ни в коем случае! — решительно возразила Илона. — Нельзя прибегать к расправе, по крайней мере до тех пор, пока не будет установлено, в чем его вина. И только ли его…

 — А я говорю — дайте его в мои руки! Не раз имел дело с такими клиентами, Сыргие знает, — настаивал Кику, чувствуя, что собравшиеся в глубине души согласны с ним. — В тюрьме пришлось сидеть в общей камере, к политическим не посадили, так что научился… Если требуется — разделаюсь, и даже пищать забудет!

Слабое, бледно–желтое пламя свечи, пробивавшееся из‑под грубых, растопыренных пальцев Гаврилэ, освещало перекошенное яростью лицо Кику. Казалось, еще мгновение — и он выполнит свое обещание.

 — Ответственный, объяви во всеуслышанье, что инструктаж отменяется! — решительно приказала Илона, стараясь, впрочем, чтоб ее слышали только стоящие поблизости. — Объясни делегатам, почему это произошло, и распорядись, чтоб начали расходиться. По двое, с интервалом в пять — десять минут, чтоб живой души не осталось. Этого же… «добровольца» отправьте в последнюю очередь. Приставьте сопровождающего, вот его, — она показала на Кику. — Поведете самыми глухими, неосвещенными улицами. Ясно? Вот так… Мне пора уходить. Что же касается барышни с голубыми глазами… — Она остановила взгляд на лице Велоха: — Это ты направил ее сюда?

 — Да, я.

 — Значит, ты… — машинально повторила Илона. — Ее, конечно, проверили?

 — Мне точно известно, что она исключена из лицея за бунтарское поведение… Оставалось всего несколько месяцев до выпуска.

 — И только поэтому она позволяет себе направлять сюда таких типов?

Она говорила властно, непререкаемым, не допускающим возражений тоном.

 — О нем я ничего не знаю. Известно только, что действительно работает в мастерских, — искренне сознавая свою оплошность, признался Волох. — Хотя и ее, честно говоря, также знаю очень мало.

 — Вон как… — Илона с трудом сдерживала негодование. — «Очень мало»! И очень жаль, товарищ ответственный!

 — О ней хорошо отзываются. — Волоху не хотелось принимать всерьез намек Илоны. — Исключили, например, за то, что собственными руками сорвала со стены портрет королевы Марии… А потом еще убежала из дому, поскольку родители — состоятельные люди. Так, по крайней мере, говорят.

 — Говорят, говорят! — Она слегка повернулась к Волоху, хотя ни разу за все время разговора не подняла на него глаза. — Убежала из дому! Ну и что же? Только поэтому тащить ее на подпольный инструктаж? Более подходящего места не нашлось? Тут же не пансион для состоятельных барышень!

Волох не ответил.

 — Найдешь меня на контрольной явке, — обронила она в заключение. — Но только после того, как основательно разберешься в этой истории и, разумеется, примешь соответствующие меры.

 — Но когда именно? — взволнованно спросил он и даже слегка подался вперед, пытаясь заглянуть Илоне в глаза.

 — В одну из намеченных встреч, — жестко ответила она, рассеянно скользя глазами поверх голов. — После того, как выяснишь, в чем дело. Тогда и доложишь…

 — Где? Какого числа? — снова спросил он, невольно понизив голос.

 — Я уже сказала: в одну из контрольных встреч, — ответила она на ходу и направилась к выходу.

Точного ответа Волох так и не дождался.

И тут на пороге поднялась возня. Гаврилэ с силой открыл входную дверь, стараясь заслонить комнату своей широкой спиной, и увидел незнакомого человека, пытавшегося ворваться в дом, как будто его подталкивал в спину ураганной силы ветер, свирепствовавший за стенами. Это был рослый мужчина, плотно закутанный в баранью шубу, так что можно было различить только запорошенную снегом бороду да крестьянскую кушму, надвинутую по самые брови.

Тудораке Хобоцел слегка приподнял свечу, и от этого кудрявые колечки на бороде незнакомца заискрились легкой серебристой изморозью. Из‑под мохнатых бровей сосредоточенно глядели большие серые глаза.

Илона бросилась ему навстречу — невысокая, хрупкая — точно добрая, ласковая дочь, наконец‑то дождавшаяся отца, долго не приходившего домой. «Ты здоров? Цел и невредим?»

 — Собирайся, пора… — прошептал человек с порога, и эти слова, казалось, были согреты его дыханием, слетавшим густыми клубами с губ. — Меня срочно вызывают… в штаб…

Она не дала ему переступить порог и войти в дом — взяла за руку, безмолвно показывая направление, и он шагнул следом за нею в густую темень ночи. И разве что в самое последнее мгновение проговорила торопливым и все же более мягким, чем раньше, голосом:

 — На том же месте по нечетным дням.

Эти слова были адресованы Волоху.

III

Теперь к выходу направился Кику — ему снова предстояло стоять на страже. Пекарь потоптался у ворот, выглянул на улицу, проверяя, все ли вокруг спокойно, затем вернулся в дом и незаметно кивнул Сыргие: пускай выходит первым. Следом пойдет сопровождающий, которому поручено проследить за его безопасностью.

Выйдя на улицу, темные фигуры быстро отделились одна от другой: на случай патруля или облавы. Вблизи конспиративной квартиры вообше нельзя было ходить по двое. Они стали быстро удаляться, заметно прибавляя шагу. Поскорее выбраться на соседнюю улицу. В доме оставалось слишком много людей, ожидавших, когда можно будет покинуть явку.

Первым двум предстояло немало покружить по узеньким, кривым улочкам, стараясь не только запутать след, но и не напасть на случайного прохожего, не вызвать беспокойства собак. Если какая‑то невзначай залает, лай может вызвать подозрение у патруля.

Волох чувствовал себя ответственным за то, что инструктаж был сорван, независимо от обстоятельств, которые могли служить для него оправданием. Хоть бы уж люди благополучно разошлись по домам!

Снег под ногами, хоть и был крепко прихвачен морозом, все же скрадывал шум шагов. Было далеко за полночь. Когда они выбрались на центральное шоссе и наконец‑то пошли рядом, Волох с изумлением заметил, что сопровождает его… женщина. Ни слова не говоря, руководствуясь единственно соображениями безопасности, он решительно взял ее под руку. Ему даже не видно было лица спутницы, он только слышал тяжелое, глубокое дыхание — следовало приноровить свой шаг к частому женскому, а также дать ей возможность опираться па его руку.