«Клуб Шести»

Вообще же, у кого как, у кого и во сне вторая жизнь идёт, а у кого (у Теодора) и наяву. То есть, конечно, это не бред сумасшедшего, когда путаешь реальности и не в состоянии контролировать всплывающие в уме дополнительные реальности. Даже не то, что бы «контролировать», точнее сказать — идентифицировать. Не можешь, значит — диагноз. Так нельзя. А как надо? Просто: много кофе или чая, сесть в уютное местечко, затаиться и — представлять. Обычный полёт фантазии. В детстве это называлось — мечтать. Теперь — творить. Вот и весь секрет. Но сегодня нахлынуло необычное вдохновение. Новое. Картина как иероглиф — она застыла и уже в воображении смотрящего включает ход сюжета, вбирающего в себя жизнь. Сейчас же на «внутреннем экране» теодорова лба полилось повествование, которое хотелось записать.

— Итак, а не взять ли нам в руки ручку (перо, карандаш, т. п.)? — бормоча, Теодор порылся в поисках чистого листка, ручка у него была наготове. Найдя, уселся поудобнее и продолжил:

— Есть у меня такая подруга, Ксюша… Ну?

Рассказ про Ксюшу.

Однажды я приехал к Ксюше, и мне сказали, что ей Институт выдал новое собственное жильё.

Найдя её, после радостно-эмоциональных приветствий, мы пошли посмотреть на её квартиру. Да и требовались мои усилия в помощи переноски вещей из общежития.

Поднимаясь по стеллажам заброшенного строения, я, за давностью лет с немалым трудом вспомнил, что это здание — не что иное, как какой-то дополнительный корпус нашего (бывшего нашим в пору учения в нём) института. Но, видимо, институту жилось либо слишком хорошо, либо вообще никак, потому что только эти две причины могли допустить столь сильное запустение второго, необитаемого корпуса.

В зрелище, которое открывалось моим глазам, преобладали хаос и обречённость. Я представил, как Ксюша день за днём будет подниматься по этим ступенькам без перил, среди стен с отсутствием даже намёка на оштукатуренность, где ветер перестал быть сквозняком и просто мерно прогуливается по этажам или словно котёнок, носится средь бойниц окон и дверей. Так же заметил полное отсутствие человеческих проявлений. Даже запаха вездесущих бомжей здесь просто не ощущалось.

Дом вырос сам по себе, из земли, с неопределённым назначением и, без человеческого присутствия и внимания — разрушался как морская скала. Но, скалы полны природного же камня, крепкого как гранит и поэтому разрушаются десятилетиями. Брошенные на произвол ветра человеческие изваяния — живут не долго и гнетуще.

Где-то около вершины зиккурата мы толкнули пародийное исполнение двери, означавшее вход в Ксюшины владения. Уже сильно смеркалось, и нормально всё рассмотреть не получалось. Да мне и не удосужилось, тому была причина: во-первых, Ксюша, от природы переполненная нечеловеческим оптимизмом (которого хватило бы и на девятерых), щебетала мне о «проблемке» её нового жилища — выбитом стекле в окне. Понятное дело, я обещал помочь в силу своих мужских возможностей (а это значит — решить проблему, как и чем — неизвестно, но решить раз и навсегда, или хотя бы, на время). В мыслях об этом чёртовом окне я оставил сумки у входа и пошёл прямо, оттуда больше дуло. По пути заметил, что пол — каменный и грязный… видимо, бывший строительный мусор. Месторасположение окна подсказал сквозняк.

Рама выломана на половину и стекло состоит из осколков. Попытался вынуть один, самый большой, дабы только показать, что что-то делаю или, вот, мол, пытаюсь. От неумения обращаться с подобным материалом чуть не порезался. Стал поворачиваться к Ксюше, сказать о бесполезности воскрешения данной рамы и… застыл. Разглядел стены. Вернее — то, что от них осталось.

Вы видели хронику времён второй мировой? То же самое. Не-ет, здесь не «недостроили», здесь — разбомбили. Или само развалилось, от землетрясения там или ещё какой напасти. Неприходя в себя я сообщил эту новость хозяйке дома.

— Ксю-юшь, смотри! А стен-то и не-ет…

Она озорно улыбнулась:

— А ты голову подними! Потолка-то тоже не-ет!

Поднял. Нет потолка. Звёзды.

Всё видел в своей жизни. Во многом даже участвовал. Сам дома строил. Стяжки там, плитку-кафель там… Но чтоб жильцов на один бетонный пол вселять — такого не видел. Окно, правда, в единственной стене есть…

— Ксюша, ты, ёлы-палы, чем думала? Тебя из общаги выписали, а куда? Сюда? Ты не поняла, что тебя просто — выписать хотели! У них в общаге места нет, так они тебя, уже к институту не относящуюся и попёрли!

— А я и не была прописана в общаге. Они просто так мне предложили, пожалели, да и за мою помощь институту.

— Наградили?

Соглашается.

И что прикажете делать? Вещи мы уже из общаги перетащили. Пойти искать ей палатку, расставить её здесь же, среди обломков стен на цементе и разжечь костёр?

Идея романтична, но не практична: осень входит в зенит, скоро будет очень холодно, это притом, что и сейчас не жарко. Зябко. Очень.

Я зажмурился и на тёмном экране век замелькали планы.

На автомате собрал все её пожитки, как-то умудрился и её под руку захватить и поплёл весь этот караван «на родину», в общежитие. В этом дурдоме обязан кто-то быть трезвым. Опять этот «кто-то» никто иной, как я.

Идём, а я её накачиваю: надо взять в банке кредит. Нет, сначала подписать с институтом договор, что ты — полноправная хозяйка в этой…, ну, сама понимаешь. И если они окончательно обанкротятся, то все имущественные права на эту…, при продаже здания остаются у тебя. Это — обязательно. Да, ордер в жилконторе возьми, на основе договора. Потом — кредит, на восстановление жилья, как малоимущей и… ну, и ещё что-нибудь. Кредит долгосрочный, но с правом случайного разового погашения (удача бывает разной). Потом надо найти недорогого подрядчика, лучше китайцев, они дешевле. Вот тогда-то и можно там жить, а пока всего этого не сделала, поживёшь у девок в общаге, они к тебе привыкли, я вообще не понимаю, как они тебя отпустили в эту…

— А мы её и не хотели отпускать! (очень обиженно и эмоционально) Тут только я остановился и огляделся. Оказалось — так увлёкся, что не заметил как мы пришли обратно в комнату девчонок и пьём их свежезаваренный чай. Что-то пробурчав в извинение, я приступил к чаю. Хорошее занятие после любого стресса.

Да и озяб.

Девчонки как всегда галдели о своём, о наболевшем, я попивал чаёк, в углу мудро похихикивал старикашка…

Я встряхнул головой. Нет, не показалось. Сидит. Поднял из под Ксюшиных ног веточку, покручивает её в руке и хихикает, тихо так. И никто его не замечает, никому он не нужен, родственник наверное чей-то.

И вдруг, по всей комнате будто по зеркалу пруда прошла рябь. Стало уютно и тихо.

Словно здесь есть камин и кто-то заботливо его разжёг… Тихо так и радостно с предвкушением. Притихли все и заулыбались каждый о своём. А у меня вдали прибой зашумел, накатывая несерьёзные волны и откатывая их обратно. И сижу я на скале, свесив ноги, и смотрю, как внизу, в лунной дорожке голые взрослые девушки купаются и смеются звонкими китайскими колокольчиками голосов… луна торчит в небе, окружённая мигающими звёздами и искрится этой своей дорожкой по глади моря… хорошо и предвкушает будущим… а впереди-то, ещё целая жизнь, неизвестная, многоликая, многодорожная, куда пойдёшь — там и счастье…

Я первым заставил себя очнуться. Всё-таки ответственность за близких людей во мне сильнее всех собственных радостей. Посмотрел я, как старичок продолжает вертеть в руке палочку, поглядел на млеющую публику и смекнул — откуда эта птица Сирин прилетела. Смекнул и иное. Тронул Ксюшу за плечо, потряс и ненавязчиво так, но что бы и старичок услыхал, говорю:

— Ксюш, а ведь это же твоя палочка?

А сам пальцем указываю на ветку в старичковской руке. Ксюша медленно пришла в себя, но моего намёка не разгадала. Однако, вспомнила, что если я что-то непонятное и говорю, то это не просто так и надо согласиться.

— Да, — говорит, — моя палочка, я её тут обронила…

Старичок спорить и не собирался.

— Держи, — молвит, — не теряй, хорошая веточка. Можно много чего с ней сделать.