«Клуб Шести»

У Теодора появились деньги. Вот же ж, как оно обернулось…

По началу он не придумал ничего лучшего, чем складывать купюры в углу кандейки в ямку под кирпич. Однажды заметил, что мыши на купюре отгрызли Франклину нос. Это подействовало. Теодор задумался о быте. Для начала он пошёл гулять по городу и рассматривать банки, которые со времён перестройки торчали теперь на каждом углу.

Толи тёплая газировка, выпитая у грязного фонтана, толи ещё что подействовало на его настроение, но ни один из банков не произвёл ожидаемого эффекта нерушимости.

Банки высились и ютились, вздымались куполами и играли солнечными зайчиками в окнах-зеркалах, окнах-мозаиках, окнах-бойницах, но… каким-то удушливым беспризорством веяло от них. Одинокий путник, бредущий среди ночи по пустынной кладбищенской дороге — просто обречён быть как минимум ограбленным. Так и банки в этой стране, и в это время. Хотя, про «время», мысль — спорная. Гордо возвышаясь среди улиц, они словно оглядывались или ёжились, постоянно ожидая удара в спину. Это озадачило Теодора. Вспомнилось время, когда банк был один на всех. Да, кстати, а ведь он и сейчас есть! И за его жизнь отвечает само государство. М-да. Оно ответит, догонит и ещё ответит. Но, в любой, даже самой безвыходной ситуации, есть как минимум два выхода. Теодор пошёл в государственный банк и арендовал в нём ячейку, этакий малюсенький сейфик.

Спрятал ключ в карман и, насвистывая «Танец с саблями», побрёл домой. Свистеть он теперь не боялся — даже если в стране бухнет очередной и неожиданный кризис, его ящичек просто не тронут, мало ли что у него там лежит, может запас носков на зиму. Ещё плюс — если среди ночи придут занимать денег, он с чистой совестью откажет. Нету их, денег. При себе. А это — подробности, о которых можно умолчать.

Очень интеллигентно всё получилось.

Может, описанные события для кого-то покажутся слишком мелочными, что бы их описывать в романах, но для Теодора это был серьёзный жизненный прорыв. Во-первых, у него до этого никогда небыло денег. Во-вторых, когда они таки появились, он нашёл просто наилучший способ, как с ними поступить. Никак. Раз сразу не придумывается, на что их тратить, то и просто так тратить их не стоит.

Следовательно — надо их сохранить до тех пор, когда придумается, что с ними делать. Разумно. Для человека, считающего себя нормальным. И — сверхмудро для художника, человека экзальтированного и немного инфантильного.

Шло время.

Картины писались своим чередом. Покупались в лёт. Или — просто не задерживались в салонах. И хотя, к тому времени, у Теодора появилось много конкурентов (подросли? вернулись?), он уже слыл мэтром и стал выше самого понятия конкуренции.

Собственное имя у художника — лучший продавец его работ. С ним теперь сотрудничал лучший художественный салон города, а это — финансовое признание.

Однако, хоть жить стало и легче и веселее, его Серия картин продолжала увеличиваться.

Глава 2

Третьего дня заглянул к Теодору «кузен Александр», как называл его художник, с его же, Александровского детства. На самом деле, Сашка был ему племянником, новая смена, «поколение NEX», как они сами себя называют. А «кузен»… да просто слово нравилось, а коль, настоящих кузенов и кузин у Теодора не имелось, то почему бы племянника так не величать? «И всё же — „некс“… Интересно, — думал Теодор. — Что они вкладывают в это звонкое слово? Мой отец, его дедушка, был стилягой, рассказывал не без гордости: узкие брючки, галстуки-шнурки, протест текстильной серости. Вместе с моим поколением, по стране железной пятой прошёл русский рок, тоже вспоминаю не без гордости: антисоветские тексты песен, клёпаная кожа и нательные кресты. Будут ли они вспоминать свою юность с восторгом? Фиг его знает».

Саша впервые зашёл в берлогу дядюшки, огляделся и сказал со вздохом: «Так вот, значит, как ты себя позиционируешь…» А потом добавил: «Вау…» Последнее восклицание Теодор не понял, но интонация не одобряла.

Может, Александр бы и вовсе никогда не побывал у экзальтированного родственника, но Теодор сам его позвал. Попросил молодого знатока подобрать для себя компьютер.

Саша в этом деле — дока. Пришёл, много не расспрашивал, только уточнил, для каких целей тому «нужен „комп“». Разговор получился какой-то нелепый.

— Значит, ты, дядя, решил влиться в ряды юзеров? — … (молчание) Ну, что-то типа этого. Мне интересен Интернет, что это, как это, мне говорили, что с помощью этой штуки можно побывать во всех картинных галереях мира. Интересно, блин, что, вправду — можно?

— Можно, а почему бы и нет, почти во всех. Но, на мой взгляд, ты мог бы себе позволить и воочию всё посмотреть, не так? Ну, хозяин — барин. Значит, модем тебе нужен, выделенка пока ни к чему, хватит канала или карточками на первое время обойтись можно, оперативка солидная и памяти гигов на шестьдесят-девяносто, как минимум, а то ведь, не удержишься, начнёшь свои галереи пачками скачивать?

Честно говоря, Теодор понятия не имел, что ему ответить. Точнее, он понятия не имел о том, что вообще ему говорил Александр. Вот ведь штука какая, разница всего-то между ними, в два десятка лет, а язык уже непонятный. Вавилон в действии. Про галереи — понял, но, что значит «скачивать галереи пачками»? Бред.

Ладно, лиха беда в начале, после — разберёмся.

А мысль про «воочию», художнику просто в голову пока не приходила. А ведь, действительно. Но. Сперва надо знать, что в этих галереях искать, что бы не слоняться слоном по прериям, а уж потом и ехать — смотреть выборочно и с чувством.

Теодор заметил, что «кузен» с любопытством посматривает на его работы. Начал ненавязчиво, как неофиту, рассказывать, про подрамники, холсты и подмалёвки, шпатели и растворители. Юноша слушал кивая, мол, понимает, (тут-то чего не понять!) а потом спросил:

— А ты с натуры рисуешь или по фотографии?

Теодор с размаху споткнулся об ответ. Вдруг понял, что Саше абсолютно до выключенной лампочки всё, что он ему тут понарассказывал. Посопел и парировал:

— А ты бы как сделал?

— Я бы делал всё в компе. Сфотал на цифру или тупо сканировал, а потом в фотошопе обработал. Делов-то, за вечер — картина не хуже твоей. Печатать можно сразу на широкоформате по холсту, чё париться с красками?! Потом лаком покрыл и в Лувр. А если ещё в три-дэ-максе, то покруче будет, чем всё у тебя вместе взятое… Вау… Блин, прости, если затронул эти… струны.

— М-да…

— Не, конечно, без изысков. Тут, типа, колорит — краска, там, слоями и прочее, на принтере такое не выгонишь. Даже по холсту. Слоёв нет, ну и, вообще, фуфло, конечно этот принтер — хилый закос, подделка, эт-т и ежу ясно… Сдаюсь, тут круче.

— Сань, да не надо соревнований. Нигде не круче. Просто это, видимо, разные виды искусства. Как сравнить, что круче — театр или балет? А на одной сцене могут выступать. Попеременно. А могут и вместе. Это уже будет третье искусство. А можно на плёнку заснять, крутить людям, только и это — не живое, но — фиксированное искусство. Четвёртое…

— Ну да. Видимо. Разные виды… Только краски с три-дэ-максом не прокатят, не реально, — помолчал. — А ты не боишься комп держать в этой халупе? Дядь, у тебя же нормально с лавэ? Ну, с бабками! Может жильё себе прикупишь? Или снимешь хотя бы?

Вот тут-то Теодор и впал в транс.

Он, конечно, ни разу так и не пересчитывал, сколько у него там денег в банке. Но, на вскидку, выходило, что уже предостаточно, что бы и квартиру купить. Почему он раньше об этом не думал? Да, ведь, как-то вжился в эту «халупу». Думая вечером «иду домой», подразумевал только это место. Привык, что ли? Или ещё и вот что… он никогда в «совке» даже не видел пачки банкнот. И теперь само это зрелище завораживало. А там, на донышке сознания — ощущение, что всё это твоё. И никуда теперь от тебя не денется. И больше не надо считать копейки. Почему не пересчитывал? Конечно, любопытно. Но. Одно дело — смотреть на собственные деньги и мечтать, что их миллион, а совсем другое — знать, сколько там. До цента. И всё.