Зови меня своим именем (ЛП)
Зови меня своим именем (ЛП) читать книгу онлайн
«Зови меня своим именем» (англ. Call Me by Your Name) — роман американского писателя Андре Асимана, изданный в 2007 году, в котором повествуется о любовных отношениях между интеллектуально развитым не по годам 17-летним американо-итальянским еврейским юношей и 24-летним американским исследователем еврейского происхождения в 1980-х годах в Италии. В произведении рассказывается об их возникшем летом романе и о том, что происходило в последующие 20 лет.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Время делает нас сентиментальными. Возможно, в конце концов, именно время заставляет нас страдать.
***
Четыре года спустя, проезжая мимо его студенческого городка, я сделал необычную вещь: решил показаться на глаза. Я пришел на его дневную лекцию и после занятия, пока он убирал свои книги и складывал распечатки в папку, подошел к кафедре. Я не собирался заставлять его гадать, но и не собирался облегчать задачу.
Один из студентов хотел о чем-то расспросить. Я дожидался своей очереди. Студент, в конце концов, ушел.
— Ты, наверное, меня не помнишь…
Он прищурился, стараясь распознать меня, и вдруг отшатнулся, как будто охваченный страхом, что мы познакомились в месте, о котором лучше было бы не напоминать. Взгляд стал осторожным, ироничным, вопросительным. Неловкая, слабая улыбка. Словно он репетировал какую-то фразу, типа: «Боюсь, вы приняли меня за кого-то другого». Затем он замер.
— Боже мой! Элио! Твоя борода сбила меня с толку!
Он обнял меня и потрепал по щеке несколько раз, как будто я был даже моложе, чем в то давнее лето. Он обнял меня так, как не смог обнять в ту ночь, когда зашел в мою комнату сообщить о женитьбе.
— Сколько лет прошло?
— Пятнадцать. Я сосчитал по пути сюда, — и тут же добавил. — Нет, вообще-то это неправда. Я всегда знал.
— Пятнадцать, да… Только взгляни на себя! Слушай, давай выпьем, оставайся на ужин сегодня вечером, познакомишься с моей женой, моими мальчиками. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
— Я был бы рад…
— Мне надо закинуть кое-что в офис, и мы можем быть свободны. Тут славная улочка вдоль стоянки.
— Ты не понял. Я был бы рад. Но я не могу.
«Не могу» не значило, что я был занят, оно значило, что я не мог найти в себе силы сделать это.
Он взглянул на меня, по-прежнему убирая бумаги в кожаный дипломат.
— Ты так и не простил меня, да?
— Простил? Мне нечего было прощать. Во всяком случае, я благодарен за все. Я запомнил только хорошее.
Я слышал, как люди говорили это в фильмах. Кажется, они действительно в это верили.
— Тогда почему?
Мы покинули его аудиторию и вышли в сквер на территории кампуса. Долгий, томный осенний закат Восточного побережья окрашивал окружающие холмы в ярко-оранжевый.
Как я собирался объяснить ему, или даже себе, почему не мог прийти в его дом и встретить его семью, хотя каждая частичка меня жаждала этого? Жена Оливера. Дети Оливера. Домашние животные Оливера. Исследования, рабочий стол, книги, мир, жизнь Оливера. Чего я ожидал? Объятия, рукопожатия, небрежного приятельства и в конце неизбежного «Бывай!»?
Сама возможность встретиться с его семьей неожиданно испугала меня — слишком реально, слишком внезапно, слишком прямо-в-лицо, недостаточно отрепетировано. Целые годы я упорно держал его в прошлом, моего замечательного возлюбленного. Заморозив, смешав с камфорными шариками воспоминания моих дружеских бесед с призраком по вечерам. Время от времени я сдувал с него пыль и возвращал обратно на каминную полку. Он более не принадлежал земле или жизни. В тот момент я, кажется, обнаружил не только расстояние между нашими жизнями, еще это было осознание, как велика была потеря. И эта потеря едва ли не сбивала с ног. О ней можно было размышлять в абстрактных терминах, но вживую она причиняла мне боль. Подобно ностальгии, причиняющей боль гораздо дольше свершившихся событий, потерянных вещей, решений не вспоминать.
А может быть, я завидовал его семье, той жизни, что он для себя создал, завидовал вещам, которые я никогда бы не разделил и возможно даже не узнал в своей жизни? Вещи, которых он жаждал, которые он любил и потерял, и потеря которых раздавила его. Он был счастлив с ними, но я этого не видел. Я не был первым, кому он о них сообщал. Я не был там, когда он их обрел, не был там, когда он сдался.
А может, все было гораздо, гораздо проще? Я пришел убедиться, что все еще что-то чувствую к нему, что внутри все еще что-то живо. Проблема была лишь в том, что я не хотел, чтобы что-то было живо.
Все эти годы, когда бы я ни думал о нем, я вспоминал либо Б., либо наши последние дни в Риме, и все это делилось на две сцены: балкон в сопровождении агонии и Санта-Мария-дель-Анима, где он толкнул меня к стене и поцеловал, позволив мне закинуть ногу на его. Каждый раз, возвращаясь в Рим, я приходил на то место. Оно до сих пор было живо для меня, все еще отзывалось чем-то удивительно реальным, как будто сердце, украденное из сказки По, все еще билось под древним сланцем тротуара, напоминая, как здесь я наконец-то столкнулся с жизнью, предназначенной для меня, но которую я не сумел удержать в своих руках. Я никогда не мог думать о нем в Новой Англии, хотя между нами было не более пятидесяти миль. Я продолжал представлять его застрявшим где-то в Италии, нереальным и призрачным. Места, где он жил прежде, также ощущались неодушевленными, и как только я пытался думать о них, они ускользали и исчезали, становясь нереальными и призрачными. Сейчас, как выяснилось, не только города в Новой Англии оказались очень живыми, но и он сам. Я легко мог столкнуться с ним годы назад, женатым или нет — в конце концов, это я, несмотря на все внешнее, был все это время нереальным и призрачным.
А может, я пришел с гораздо более низменными мотивами? Найти его, живущим в одиночестве, ожидающим меня, жаждущим вернуться в Б.? Да, обе наши жизни на искусственном дыхании, в ожидании, когда мы наконец-то встретимся и вернемся к мемориалу Пьяве.
В конце концов, у меня вырвалось:
— По правде говоря, я не уверен, что ничего не чувствую. И если я познакомлюсь с твоей семьей, я бы предпочел в тот момент ничего не почувствовать, — наступила драматичная пауза. — Возможно, это никогда не пройдет.
Говорил ли я правду? Или момент напряженный и деликатный, каким он был, заставил меня сказать вещи, в которых я никогда до конца не признавался сам себе и не мог поспорить, что из этого правда.
— Я не думаю, что это когда-либо пройдет, — повторил я.
— Итак.
Его «итак» стало единственным словом, подводящим черту под всей неопределенностью. Но возможно, это было и вопросительное «итак?» — как невероятное удивление из-за того, что я мог бы хотеть его спустя столько лет.
— Итак, — повторил я, словно обращаясь к измученной и грустной третьей стороне. Которой и являлся я.
— Итак, поэтому ты не можешь зайти выпить?
— Итак, поэтому я не могу зайти выпить.
— Вот же ты гусь лапчатый!
Я забыл и это его ругательство.
Мы добрались до его офиса. Он представил меня двум или трем коллегам, оказавшимся в отделе, и удивил своей полной осведомленностью о всех аспектах моей карьеры. Он знал все, был в курсе всех значительных деталей. В некоторых вопросах он располагал информацией, получить которую можно было только зарывшись в сеть. Это тронуло меня. Я считал, что он совершенно меня забыл.
— Хочу тебе кое-что показать.
В его офисе был большой кожаный диван. «Диван Оливера, — подумал я. — Вот где он сидит и читает». Бумаги были раскиданы по всему сиденью и полу, кроме небольшого места в углу под алебастровой лампой. «Лампа Оливера». Я вспомнил листы, устилавшие пол его комнаты в Б.
— Узнаешь ее?
На стене висела цветная репродукция плохо сохранившейся фрески бородатой фигуры Митры. Каждый из нас купил по такой в то утро у Сан-Клементе. Я не видел свою целые годы. Рядом с ней висела открытка бермы Моне. Я немедленно ее узнал.
— Она была моей, но ты владел ею гораздо дольше.
Мы принадлежали друг другу, но жили так далеко, что стали принадлежать другим. Сквоттеры и только сквоттеры были истинными претендентами на наши жизни.
— У нее давняя история.
— Я знаю. Когда я прикреплял ее, то увидел надпись на обороте, поэтому сейчас ты можешь легко ее снять. Я часто думал об этом парне, Мэйнарде. «Вспоминай меня иногда».