Дом на улице Гоголя (СИ)

— Лечение девочек займёт ещё несколько лет, а мне уже сейчас сложно продлевать их пребывание во Франции, — говорил деду уже не улыбающийся, расстроенный Наташиным отъездом Батурлин. — Может статься, меня заставят их вернуть, не дадут довести дело до конца. Но, признаюсь, не только в этом заключается вопрос, Иван Антонович. Я привязался к этим детям, они перестали быть для меня чужими. Я хочу стать их отцом. Но есть одна загвоздка. Вы ведь, наверное, знаете, что провести усыновление может только полная семья. Если бы Наташа согласилась... Нет, речь идёт пока о фиктивном браке, ну, а там как Господь приведёт. Ведь вы тоже, Иван Антонович, женились на своей Оле вынужденно, и брак ваш был ложью во спасение, пока не стал правдой. Сейчас я тоже говорю о спасении — о спасении будущего детей, здоровьем которых здесь никто не будет заниматься. Во всяком случае, они не получат и малой толики того, что могу дать я. Вот Танечка, ей необходим высококлассный массаж, другие дорогостоящие процедуры, и это ведь кроме оперативного лечения. Она занимается с педагогом, учится играть на фортепиано — это отличная гимнастика для пальцев. Ей очень трудно, но она очень настойчива, и она уже играет! Танечка вообще редкая умница, уже бегло говорит по-французски, и она бесконечно добра, добра до самоотверженности. Дело не только в том, что девочки ещё долго будут нуждаться в лечении, детям уже сейчас нужен дом, где их любят, и где их не разлучат. Мне трудно предположить, что в Советском Союзе найдётся много желающих принять в свою семью троих детей, из которых одна девочка с обезображенным лицом, а у другой с трудом сгибаются пальцы. Я не могу их отдать, Иван Антонович. Жаль, что Наташа опять отказалась говорить со мной. Очень вас прошу обсудить с ней всё, что я сейчас сказал.

Разумеется, Иван Антонович, выполняя просьбу Батурлина, неоднократно пытался достучаться до здравого смыла внучки, но та, всегда ровная и ласково-шутливая с дедом, стоило ему заговорить о бывшем женихе, становилась неприступной.

— В чём проблема, дед? С какой стати я должна соглашаться на фиктивный брак с Батурлиным? В полчаса брачные агентства найдут сотню женщин, которые за возможность выезда во Францию, к тому же с перспективой проживания в графском поместье, будут готовы стать не только фиктивными жёнами, но и соединить в себе посудомойку и наложницу в одном флаконе.

— А тебе, Наташенька, разве не хочется стать матерью троих детей? — грустно спросил дед.

— Ты чего затеял, дед? Мало я, по-твоему, получила унижения? Нам бы чего попроще, без аксельбантов. Будь я внучкой французско-подданого, воспитывала бы меня не гегемонистая тётя Нина, а гувернантки с мадамами, был бы он так скор на вынесение вердикта? Подозреваю, что если бы не четверть моих голубых кровей, у него и в мыслях не было бы иметь со мной дело. Дед, мне противен Батурлин с его высокородным снобизмом.

— Он хороший человек, дочка. То, что касается некоторой предубеждённости к людям не его круга, тем более, если это советские люди... это можно понять. В нашей стране всё будто нарочно устраивалось так, чтобы люди не становились взрослыми и ответственными. Дети стареют, их лица покрываются морщинами, волосы седеют, но это по-прежнему дети. А Батурлин понимает, что не повзрослевшие взрослые способны легко и непринуждённо отречься от своих убеждений, лгать и не замечать своей лжи.

— Про ложь я от него слышала. Наутро! Понимаешь, дед, наутро!

— В тебе говорит оскорблённая женщина. Если бы не это «наутро», я давно перестал бы тебя понимать. Но, знаешь, недавно Батурлин признался, что в том письме, которое ты, не читая, порвала, он приносил тебе свои извинения.

— Вот что я скажу на это как неповзрослевшая совковая халда с размытыми моральными принципами: пусть он подавится своими извинениями. И вообще, дед, давай раз и навсегда закроем тему Батурлина.

Тему закрыли, но втайне Иван Антонович продолжал надеяться, что внучка всё же сумеет использовать свой, может быть, единственный шанс стать счастливой женщиной. Батурлин всё ещё находился в Москве, всё ещё ждал ответа на оставленное им в Загряжске письмо, которое Наташа категорически отказывалась читать. Однако скоро Владимиру Николаевичу предстояло вернуться во Францию, а там его ждали дети, которых он уже не мог оторвать от себя, и дети нуждались в материнской заботе... Идиомой «душа не на месте», пожалуй, вернее всего передавалось состояние Ивана Антоновича. Не за горами то время, когда ему уходить навсегда, и он оставит внучку совершенно одну — как тут быть душе спокойной?

Глава двадцать вторая

В этот год, уже третий год незаконной любви Наташи и Сергея, почти все их силы, надежды и мысли были связаны с подготовкой прорыва в настоящую архитектуру. В остальном их отношения не претерпели заметных изменений. Как и раньше, Наташа время от времени вяло размышляла о том, что пора бы завязывать с этой бодягой, медленно, но верно вытягивающей из неё силы, и забывала о своих намерениях, когда её Серёжка делал глубокий вдох, входя во двор дома на улице Гоголя. По этому вдоху, потому, как в считанные секунды расправлялось его лицо, она безошибочно угадывала, что Сергей вынужден был провести в кругу своей драгоценной семьи ещё какое-то время поверх обязательного минимума. Наташа просто не представляла, как она сможет вот так взять и перекрыть близкому человеку кислород, оставив его задыхаться в объятиях супруги.

Сергей вернулся с Украины раньше, чем собирался, примчался на улицу Гоголя угрюмый, насупленный, отошёл, как бывало до этого, не сразу, сидел, молчал и смотрел на Наташу глазами больного телёнка. «Видно, не на шутку достали тебя ближние твои», — думала Наташа. Ей пришло в голову, что Сергей, по-видимому, доведённый на этот раз до ручки, мог скоропостижно созреть для решительного шага. И что ей ответить, если он вдруг произнесёт заветное «Давай поженимся»? Ответ, как тут же выяснилось, был у неё готов: поздно. И сразу стало ясно, что больше всего тяготило её все три года, отчего она устала так, что уже ни за какие коврижки не согласилась бы стать его женой — присутствие Оксаны. Сергей приносил с собой на улицу Гоголя частички жизни чужой женщины, частички её плоти.

Но как сказать, что им нужно расстаться, если вот, сидит, не решается к ней прикоснуться, а когда насмелится, кинется, прижмёт к себе и примется вздыхать, и это будет походить на то, что он плачет. «Пусть сначала его семья вернётся, тогда и скажу, — нашла решение Наташа. — Вон как у него от напряжения мысли мозг кипит — как бы не сорвало крышку, а супружница лишний пар быстренько на благо семейства употребит. Как только Оксана снова займёт своё законное место подле моего Серёженьки, я заявлю, что впредь мы только друзья и сотрудники. Но что же всё-таки ответить сейчас, если он сделает мне судьбоносное предложение?»

Отвечать ей не пришлось, мысли Сергея, действительно, того направления, что она предположила, покипели-покипели, а потом излились судорожным вздохом: «Наташа!». И навстречу бабье — «Ах, Серёженька, Серёженька, что же мы с тобой наделали!»

На самом деле она ждала Сергея с нетерпением, и вовсе не для ахов и вздохов. Неделю назад к ним офис пришли двое крепких парней в спортивных костюмах. Ввиду отсутствия щефа они захотели переговорить с тем, кто вместо него, а замещала Сергея на время отпуска именно Наташа. Приветливо улыбаясь, ребята предложили свою защиту от происков неведомых врагов, и назвали стоимость своих услуг.

— Но нам, вроде бы, пока никто не угрожал, — растерянно сказала Наташа.

— Вот именно, что пока. Это вам давали на ноги встать, — объяснил парень с открытым деревенским лицом. — Теперь-то вы уже раскрутились, так что скоро со всех сторон начнут наезжать. А под нашей защитой вы сможете жить спокойно и ни о чём не беспокоиться. Цена у нас хорошая, не то, что у захаровских, эти беспредельщики с вас три шкуры сдерут.