Знаменитость

И я неожиданно согласился. Пошарив в карманах, я насчитал бумажный рубль и еще один – мелочью.

Через час мы уже сидели на жестких лавочках пригородной электрички, которая, конечно, везла нас не прямо до Ленинграда, но приближала к конечной точке путешествия. Обломки «Стратакастера» Алеша взгромоздил наверх, на маленькую полочку для ручного багажа. Сигарет у нас осталось всего одна на двоих, к тому же Алеша был вынужден периодически прятать босые ступни под лавку от людских взглядов, его одесские сандалии уехали вместе с поездом. Однако, настроение у нас было уже не плохим. Во-первых, мы все-таки ехали. Во-вторых, мы только что на лавочке отхлебнули водки из горлышка маленькой бутылки, и алкоголь в крови начал оказывать свое веселящее действо. К тому же еще пара глотков оставалась на донышке бутылки в кармане моего пиджака.

– Отлично доедем! – убеждал Алеша. – «Москва-Петушки» читал? Отличная вещь, самиздатовская. Там про то, как на электричках ездить все рассказано. Нам тут осталось километров триста-четыреста… За сутки точно одолеем! И успеешь ты на свой пароход на Севера! А там ту-ту!

Дальние от нас двери в вагон разъехались. Зашли трое детей. Один подросток лет четырнадцати и двое пацанов помладше. Чуть замявшись при входе, они выстроились в ряд и, затянув песню, медленно пошли по проходу.

– Разлука, ты разлука! Чужая сторона-а-а! – гнусаво выводил тонким старший подросток.

Еще один поменьше подпевал, явно робея и еле слышно. Третий молчал, но шел, вытянув вперед руку и мелко моргая одним глазом, неправдоподобно симулируя слепоту. В протянутой руке он держал маленькую фуражку, которую поворачивал к пассажирам всякий раз, когда побирушки проходили мимо скамеек, которые не пустовали. Выглядели они неопрятно, похоже, что специально изваляли одежду в пыли. У младшего под носом висела внушительная сопля.   

Подавали мальчишкам неважно. Да и пение их отдавало вымогательством. Настолько паршиво они пели, что хотелось одного – лишь бы поскорее убрались в другой вагон. Пару мелких монеток – по копейке, или две – вынули из кошельков только сердобольные старушки. А люди среднего возраста больше отворачивались.

– Смотри, Серега, вот тоже особая разновидность блатной песни, – разволновался Алеша. – Сиротская песня. «Блатняк» он ведь очень разный. Я больше всегда любил кабацкие песни, типа «Мурки». Дворовый городской романс. А есть ведь вообще тюремный и лагерный фольклор. Это не люблю, совсем беспросветные они. А сейчас ты слышишь типичную песню беспризорников. Она на то и рассчитана, чтобы милостыню просить, разжалобить публику. Мотив под детские голоса заточен. Но только устарела сильно…

Троица маленьких попрошайек тем временем приближалась к нам, вразнобой фальшивя свою «Разлуку». Я полез в карман за последними копейками.

– Погоди! – остановил меня Алеша. – Ну, кто так поет! Кто так мямлит!? – грозно остановил он пацанов, выхватывая протянутую к нам фуражку с их жалкой добычей.

– Дяденька, отдай! – взвыли младшие, пытаясь схватить свое имущество обратно.

Алеша даже встал во весь рост, чтобы возвышаться над ними.

– Так, сейчас посмотрим. Одна, две, четыре копейки… И это все?!..

– Ты, гандон! – грубо заявил старший, который только что пел. – Сейчас наши придут – кровью умоешься!.. Отдай!

– Садись! – велел Алеша, не обращая внимания на несбыточную угрозу, и чуть не силой усаживая мальчишек на пустую скамью напротив нас. – Ну, кто так поет!.. Нужны здесь кому ваши «пташки канарейки так жалобно поют»… – при этом он еще мастерски манипулировал кепочкой с мелочью, тщательно уводя и прикрывая ее, чтобы ни у одного из пацанов, подстерегавших момент выхватить обратно свою скудную добычу, не возникло такой возможности. – Понравиться людям надо, переживать их заставить, а вы фальшивите и надоедаете, вот вам и подают гроши – лишь бы поскорее ушли…

– Отдай! Видишь, младшим братишкам жрать нечего, голодные, мамка пьет… – перешел на слезливый тон старший из мальчишек, поняв, что быстро отделаться не удастся. Он даже тужился пустить слезу.

– Вот, уже лучше! На лету схватываешь верную тональность, – похвалил Алеша. – Совсем не так все это делается.

Младшие сидели, молча шмыгая носом и удивленно поглядывая на босые ноги остановившего их странного типа.

– Тоже мне знаток нашелся, – проворчал старший. – Сам-то пел когда-нибудь по вагонам?

– А вот спорим, я больше вашего денег наберу, если петь начну? – спросил Алеша. – А что, Серега? Вид у меня подходящий, даже штиблеты утрачены…

Я представил его долговязую фигуру с жалобной песней бредущую по вагону и усмехнулся.

– Короче! Если я в соседнем вагоне наберу меньше рубля, значит, проиграл и отдаю вашу кепку обратно. А если наберу – вы это все кончаете и едете домой к маме…

– В натуре отдашь? – прищурился пацан.

– Падла буду! – поклялся Алеша, по-блатному щелкнув ногтем большого пальца о зубы, и полоснув себя ладонью по глотке.

Пацаны закатились бойким детским хохотом. Приключение со странным типом больше не пугало их, а начинало нравиться. 

Мы всей компанией вышли в тамбур.

– Так! Главное репертуар, – соображал вслух Алеша, прежде чем открыть двери в соседний вагон. – Думаю спеть, «По приютам я с детства скитался, не имея родного угла»? Как думаешь, нормально? Или правильнее «Друзья купите папиросы! Подходи пехота и матросы, посмотрите, ноги мои босы»…

И он выставил на обозрение свои босые ноги. Мальчишки снова взвизгнули от хохота.

– Лучше про приюты, а то еще решат, что ты, правда, папиросы продаешь, – решил я. – К тому же пехота и матросы в электричках не ездят. Война-то давно закончилась, дяденька! – подначил я Алешу. Впрочем, его внезапная озорная затея хотя бы отвлекала меня от грустных мыслей.

– Значит так, пацаны. Я пою, а вы все трое деньги собираете. И, чтобы жалобные глаза все строили! – скомандовал Алеша. – Можно еще жалобно бормотать, что, мол, папка только что из ЛТП деру дал. Мол, пьет, не кормит, запомнили? Ну, начали! – и он распахнул дверь в соседний вагон.

Я остался в тамбуре, держа разбитый «Стратакастер», и со стороны наблюдал, как Алеша медленно с песней бредет по вагону, а пацаны шныряют между пассажирами. И только когда они прошли вдоль всего вагона до конца, присоединился к компании в следующем тамбуре. Мальчишки самозабвенно пересчитывали собранную мелочь. 

– Тридцать семь копеек! – разочарованно шмыгнул носом один из младших.

– А ты говорил рубль! Умею петь сиротские песни!.. – издевательски расхохотался старший. Поддакивая ему, захихикали и двое других.

– Тихо! По любому в десять раз больше собрал, чем вы! – прикрикнул на них Алеша.

Но выглядел он все-таки разочарованным.

– Что-то не так делаем, – признался певец. – Оптимизма какого-то не хватает, надо пободрее, что-то спеть, развеселить людей. Типа нам совсем плохо, но мы не унываем, поняли?..

В этот момент электричка как раз остановилась на более-менее крупной узловой станции. Народа в вагонах прибавилось. Алеша подождал, пока поезд тронется и пока все пассажиры рассядутся на местах.

– Вот еще что! Надо водки глоток для куража! – спохватился Алеша. –Какой может быть успех, если не обмыли? Серега у тебя там еще осталось в бутылочке? Ты будешь? – деликатно поинтересовался он, красноречиво потряхивая на донышке чекушки ее последним жалким содержимым.

Я отказался и заранее перешел в следующий вагон, чтобы посмотреть представление. Когда электричка уже набрала скорость, двери тамбура разъехались, и Алеша с компанией беспризорников ввалился в вагон.

– Граждане и товарищи! Дамы и господа! – заявил он приосанившись. – Широко известный в узких кругах ансамбль малолеток «Беспризорники», путешествуя из Одессы в город на Неве, дает вам сегодня небольшой концерт для поднятия настроения и счастливого пути! А сейчас песня, которую с таким чувством исполнял всеми любимый артист Олег Даль!

Я наблюдал, как поднимаются головы пассажиров одна за другой. Он сумел привлечь их внимание.