Знаменитость

– Это трофей! – отказался я, пряча «бабочку» обратно в карман. – Побежали быстрее, и только не в сторону порта – примета плохая!

Надо было улепетывать. Фору давало то, что мы уже знали этот путь, а Бес и его прихвостни, еще не научились ходить в незнакомом городе его потайными маршрутами.

Миновав пару крыш, и стараясь поспевать за мной, с отвоеванной громоздкой гитарой за плечами, Алеша все-таки буркнул:

– Ты бы лучше выкинул это перо! А то есть вещи, которые всегда возвращаются к владельцам. Как мой «Стратакастер»!..

Но я ничего не ответил, потому что берег дыхание. И к тому же прикидывал, хватит ли оставшихся денег на два самых дешевых билета до Ленинграда. А упоение победой придавало сил.

21

Станция Грушовка, ничем не выделялась в череде мелких железнодорожных полустанков между Киевом и Ленинградом. И нисколько не соответствовала своему названию. Вдоль пыльной платформы как попало росли только унылые тополя. Уродовало окрестности своим видом одноэтажное здание станции, побеленное известкой. А никаких грушевых деревьев здесь не было и в помине.

Пассажиры высыпали на перрон из спертой духоты вагонов, чтобы глотнуть воздуха и чуть-чуть размяться. Кучка старушек, подстерегавшая их на лавочках у станции, шустро рассредоточилась вдоль поезда, предлагая узникам вагонов пирожки, яблоки, сливы и лимонад. Все спешили воспользоваться пятиминутной остановкой, которую составы зачем-то делали в этом богом забытом местечке. Алеша Козырный бойко торговался с бабулькой, продававшей ведро слив и маячил мне в окно, не скупясь на ободряющие знаки. Певец затеял торг исключительно ради спортивного азарта – денег все равно не было.

В голове у меня крутились наши вчерашние разговоры. Поэтому я не сразу заметил, когда поезд тронулся. Столб с громкоговорителем медленно пополз назад перед моим окном. Я спохватился, что Алеши нет. Всего на мгновение я упустил его из виду. Другой на его месте, мог бы просто стоять сейчас у дверей возле проводницы. Но я уже достаточно натерпелся с Алешей Козырным, чтобы насторожиться. Я метнулся по вагону от тамбура к тамбуру. Певца нигде не было. И это могло значить только одно – он отстал. Как был: в трико и майке, без паспорта.

Сейчас состав наберет скорость и примется отсчитывать километры от станции Грушовка. Поезд ускорял движение – мы уже катились мимо станции. У меня не оставалось ни секунды на раздумье. Схватив свой пиджак и Алешину одежду, я еще замешкался, последним движением сдергивая с третьей, багажной полки громоздкий «Стратакастер».

– Куда?!! – перегородила дорогу проводница, стоявшая в тамбуре со скрученным желтым флажком. – Стой! Убьешься же, дурак! Ногу сломаешь!

Но я уже свесился на поручнях, прикидывая как бы половчее спрыгнуть. Поезд успел набрать ход. Асфальт платформы убегал подо мной с пугающей быстротой. Мешали перекинутые через плечо брюки певца – ветер хлопал штанинами мне прямо по лицу, закрывая видимость.

Поняв, что если промедлю еще хоть сколько-то – точно переломаю кости, я безжалостно швырнул гитару на платформу, отпустил поручни и прыгнул сам. Не удержался на ногах, и пару раз кувыркнулся по асфальту, докатившись аж до того места, где платформа кончалась.

Стайка бабушек, потрясенная моим акробатическим этюдом, даже бросила пересчитывать свои копеечные барыши. Они заголосили в ожидании трагических последствий моего прибытия на станцию. Но оказалось – сам я легко отделался. Кроме ссадины на локте ничто по-настоящему не болело.

А вот о «Стратакастере» такого сказать было нельзя. Гриф  совсем отлетел от гитары, и валялся в стороне вдребезги расколотый – струны вывернули его вбок. И все еще упруго качались, изогнувшись в воздухе, переполненные энергией падения.

А по перрону, безнадежной трусцой, спешил невесть откуда взявшийся Алеша Козырный. Он потрясенно приближался к своей убитой гитаре. Добежав, он упал перед инструментом на колени и поднял оторванный гриф одной рукой, в недоумении рассматривая его сверху донизу, как покалеченного ребенка. Так, словно еще что-то можно было сделать.

– Как ты мог ее так бросить! – гневно, на слезах крикнул он мне.

Я подобрал с асфальта его брюки и пошел навстречу певцу.

– Лучше было мне самому шею сломать? – поинтересовался я.

Кинул ему одежду и сел на ближайшую скамейку.

– Ты специально это сделал?.. Чтобы мы от поезда отстали? – спросил я.

– Да ты что, Серега! Прикинь, на минутку выбежал за кефиром – смотрю – поезд ушел! – очень натурально опешил певец. – Да я бы никогда…

До этого мы двое суток тряслись в плацкартном вагоне, приближаясь к Ленинграду, раскисая от жары и духоты. Вчера Алеша весь вечер томился, пока не затесался в компанию студентов, которые возвращались с летней практики с большими канистрами молдавского вина.

– Дался тебе этот кефир… – пробормотал я. – Ты ведь знал, что мне надо успевать.

Он знал, про тот вариант, который нашел мне отец – завербоваться на север. И что это единственная возможность отдать долги. Теплоход, который увозил бригады, отчаливал уже послезавтра. И это был последний корабль, дальше навигация по Северному морскому пути заканчивалась. В Ленинграде сразу с поезда я должен был поспешить на оформление документов, еще день на короткие сборы, и сразу – путь. Это если все сложится нормально. Но, чтобы успеть, я должен был находиться в поезде! Отсчитывать километры, а не сидеть на лавочке платформы станции Грушовка!

И теперь непонятно, чего стоили все наши вчерашние разговоры. Когда в вагоне остались гореть только маленькие ночные лампочки, полупьяный Алеша сидел напротив меня, и периодически напевал.

– А поезд тач-тач-тач, огни мерцали! Огни мерцали, когда поезд уходил!.. Все ты правильно решил, Серега! – кивал он головой.

А потом мы вместе курили в тамбуре под стук колес, посматривая, как за стеклом в мутной темноте осеннего вечера мелькают крупные клочья каких-то теней, а изредка – фонари переездов.

– Все ты правильно решил, – вздохнул тогда еще раз Алеша, гася окурок в жестяную банку. – Все эти музыкальные фокусы и мотания по всей стране тебе только жизнь сломают. Правильно тебе отец советует, – рассудил певец. – Вариант подходящий, упускать его нельзя…

Я и сам это понимал и твердил себе уже двое суток, вертясь с боку на бок на своей полке. Но почему-то из головы не выходил Лева Рудик – то, как он вовремя не записал Высоцкого.

– Тебе надо поправить свои дела, – уже забравшись на верхнюю полку еще добавил Алеша. – И Бесу попадаться нельзя. Раз он за нами в Одессу погнался, значит и в Питере не отстанет. Самое правильное для тебя – на какое-то время исчезнуть в неизвестном направлении. Иначе он тебя точно зарежет.

– А как же ты?

– Мне проще. Я им еще могу пригодиться, а ты для них – помеха, как кость в горле. Может Василич организует какие-нибудь гастроли? Закатиться куда-нибудь подальше от столиц? Убудет, разве от меня, если еще разок спою: «Взял я фрайера на гоп»? Ну, может не раз, а несколько раз еще спою? Каждый должен делать то, что умеет. Наверное, это судьба моя – петь блат. А против судьбы идти… Какая разница, что петь, лишь бы платили хоть сколько-нибудь, – вздохнул он, натягивая на себя мятую простыню.

Но это было вчера. А уже сегодня по его милости я отстал от поезда. Без денег, без еды и без малейшей надежды купить билет на следующий поезд. Но, что самое удивительное – это меня не сильно волновало.

– Хоть свежим воздухом теперь дышим, а то парились бы там, в вагоне? – пошутил Алеша, повернувшись на лавочке.

– Ну, и как мы теперь доедем до Ленинграда? – спросил я.

– Электричками… Пересаживаясь с одной на другую. Тут уже не очень далеко,– предложил Алеша и оживился. – Я сам знаю людей, которые вот так на электричках с пересадками добираются за свои футбольные команды болеть из Москвы в Киев или из Питера в Москву. Только надо чекушку взять? Выпьем «стременную», чтобы в Питер успеть? В магазинчике, где кефир, там водка есть, я видел… Два рубля ведь еще осталось?