Вам и не снилось

авешние, мысли потеряли очертания, расплылись. Все эти страхи, что Роман будет такой, как Костя или его мать, эта шестипудовая клуша. Какое это имеет значение, если Юлька любит именно этого мальчика? Разлюбит _Костиного_ сына обязательно? Но ведь тогда будет совсем другая история, другой разговор. И вообще - при чем тут они все со своей уже прожитой жизнью, если пришли другие? Она, Людмила Сергеевна, готова по-новому, по-родственному полюбить и Костю и Веру. Потому что родилось что-то совсем новое - и к тому, что было у нее, это уже не имеет никакого отношения. Надо узнать, что там с инсультной бабушкой и куда деваются письма, если девочка их шлет каждый день. Людмила Сергеевна держала Юльку на коленях, и баюкала ее, и гладила. Володя вошел, посмотрел, ничего не сказал и унес сына погулять.

- Я накопила деньги, - тихо выдохнула Юлька. - На Ленинград...

Расслабились руки у Людмилы Сергеевны, хотелось ей застонать, заплакать, и Юлька это сразу почувствовала.

- Вот видишь, - сказала она. - И ты...

- Давай немножко подождем, - прошептала Людмила Сергеевна. - Ты девушка... Ты должна быть гордой...

Юлька засмеялась.

Алена вернулась в старую школу. Снова все подивились этому нелогичному характеру. После всего, что было, после пламенной Сашкиной речи, казалось, - беги этой школы, носа не кажи. Но она пришла и поставила свой портфель-сумку на Юлькину парту.

- Я с тобой сяду, - сказала она.

И Юлька ничего, дернула плечами, как согласилась.

Было в этом что-то одновременно и удручающе равнодушное, и величественное. Как будто ей было все равно и тем не менее она снисходила. А было ни то, ни другое - было третье. Юлька просто не помнила, кто такая Алена, откуда и зачем она взялась. И скандала того не помнила. Потом у нее спрашивали: "А здорово тогда Сашка Алену отчихвостил?" Она снимала очки и терла глаза, а крепко закушенная губа говорила: "Да, да, я вспоминаю... Что-то было... Сейчас совсем вспомню... Это из-за Романа..." Но стоило произнести его имя, все начиналось сызнова: затопляла Юльку тоска. Не хотелось говорить, думать, вспоминать, реагировать. Мир из цветного становился черно-белым, из многоголосого - монотонным, из объемного плоским. Училась она по-прежнему плохо, учителя жаловались на нее каждый день, требуя мер и выводов.

Таня попросила Юльку проводить ее домой, вручив ей пару стопок сочинений.

- Юля, - сказала она. - Все скверно. Я понимаю. Но школу-то кончать надо.

- Я кончу, - ответила Юлька.

- Не очень это видно. У тебя почти по всем предметам между двойкой и тройкой.

- Ближе к тройке, - равнодушно сказала она. - А мне больше и не надо.

- Юля, - робко начала Таня. - Тебе это трудно сейчас представить, но ведь жизнь складывается не только из любви. Только любовь - это, если хочешь, даже бедность. Во всяком случае, потом обязательно поймешь, что бедность.

- "Жизнь - ведь это труд и труд, труд и там, и здесь, и тут..." - В глазах Юльки мелькнула насмешка. - Это вы хотите сказать?

-