Интернат

– Голуби вы голуби, ничего вы не знаете о жизни! – грустно сказала Марина, и села на раскладушку. Очень хотелось зареветь, но девочка решила быть сильной до конца.

Марина ещё долго приходила в себя после происшедшего. Почти всю следующую неделю она провела в одиночестве. Она или спала целыми днями, или молча сидела на лавке, думая о своём. Подруги и так и эдак пытались заговорить с ней, но она постоянно давала им понять, что не хочет общаться. Другие дети, как ни странно, не приставали к ней, и даже Кристина и её подруги от Марины отстали. Правда Кристина один раз всё-таки подошла к Марине и предупредила:

– Если Антошка инвалидом останется, я тебе ноги переломаю, и тебя саму в группу для инвалидов-колясников переведут. Поняла?

– Поняла, – ответила Марина, – чего непонятного…

Антон, на Маринино счастье, быстро пошёл на поправку. Через неделю он начал вставать с кровати самостоятельно, а через две недели уже ходил в игровую и целыми днями сидел перед компьютером вместе с другими мальчишками. Кормили в больнице вкусно, было много других ребят его возраста, его часто навещали друзья и воспитатели из интерната, приносили фрукты и сладости. Даже молодые медсёстры прониклись с жалостью к ребенку из детдома и частенько таскали ему пирожные и конфеты. Если бы ещё голова не болела, Антон бы вообще решил, что находится в раю. Он быстро понял, что он теперь "важная персона", и ему можно требовать всё что вздумается.

Целыми днями он играл в компьютерные игры, болтал с медсёстрами, сидел на подоконнике с пацанами, и вообще жил полной жизнью, но когда приходил кто-то из врачей или из воспитателей, болезнь тут же приковывала Антона к постели. Он тяжело вздыхал и закатывал глаза, и на вопрос о здоровье всегда отвечал:

– Плохо… умру наверно скоро.

А когда спрашивали, что ему принести, быстро говорил:

– Я вообще ничего не ем… ну, если только вкусненького чего-нибудь… тортик… или  мороженное… Апельсины я ещё люблю....

Когда врач спросил его хочет ли он домой, тем самым намекая на выписку, возмущению Антона не было границ.

– Какое домой? – укоризненно сказал он. – Вы что, не видите, что я еле на ногах стою?!

Из дневника Марины Шальневой.

2 июля.

Привет, дневник. Сто лет тебя не видела… Если я буду описывать всё, что со мной случилось, боюсь, что все твои странички испишу. У меня всё более или менее наладилось. Девчонки отстали. Антошке намного лучше. С Ирой, Таней и Зазкой тоже всё хорошо. В общем, можно расслабиться немножко, но совсем немножко, потому что чувствую – проблем в моей жизни будет ещё очень много.

С Антошей мы больше не вместе. Кристинка сама к нему ездит, а мне там даже появляться нельзя. Ну, может это и к лучшему. Найду себе нормального пацана, из-за которого меня не будут пытаться убить…

10 июля

Все выходные провела у Любы. Она – супер! Ей всё можно рассказать. Мы с ней про любовь разговаривали… Мне всё время так хотелось с кем-нибудь из взрослых про это поговорить, но я никому не доверяла, а Любе почему-то доверилась. Она мне даже сама предложила, если что-то случится – приходить и ей рассказывать. Заботится обо мне. Может, она правда меня к себе насовсем возьмет, но я пока даже думать об этом боюсь…

11 июля

Кошмар! У меня такое ощущение, что наш детский дом – это реалити-шоу "Последний герой"…

Остаться в живых

Отчаянный псих

Не свой не чужой,

Последний герой.

Эту песню включают нам каждое утро. Они издеваются над нами, что ли?

Дневник, если со мной что-нибудь случится, я хочу, чтоб ты знал все тайны нашего детдома.

"Радуга" – это никакой не реабилитационный центр, а психушка самая настоящая. Могила думает, что мы не знаем – но мы знаем, что там творится! Там уколы делают, и после этих уколов ты постоянно спишь, живёшь как растение… И единственный диагноз, с которым можно угодить в эту больницу – плохое поведение! Да, у нас так: плохо себя ведешь – в глаз, или в карцер без обеда и ужина, или в психушку. У Могилы в этой "дурке" подруга работает. Она там для нас постоянно несколько мест «тепленьких» держит.

Но это еще не все, что я знаю.

 Воспитатели постоянно воруют, и повара тоже. Сама видела…

 Физрук – маньяк! Он как напьется, постоянно ко всем пристает! Мы с девчонками даже на стене бумажку прилепили "Инструкция: Как не попасться в лапы маньяка" и 18 пунктов внизу. Но он не понял намёка!

А еще старшие нас бьют. Я понимаю – мы, конечно, тоже не сахар, но мы же их не бьем…

Ну почему все не могут просто жить дружно? Почему?

Интересно, доживу ли я до выпускного бала…

Глава 25

ПРОДАВЦЫ СЧАСТЬЯ

На следующей неделе в детский дом вернулся Антон. И, хотя он и провалялся в больнице почти половину лета, он совершенно не жалел о потраченном времени. Дети тепло встретили Антошку, и целый вечер слушали его рассказы о больнице, операции, уколах и других "интересных" вещах. Весь следующий день он опять был в центре внимания и просто сиял от счастья.

Марина не выходила на улицу два дня – боялась попасться Антону на глаза. Но на третий день не выдержала, пошла гулять вместе с девчонками. Танька с Иркой, как Марина их не упрашивала, потащили её к гаражам.

Мальчишки были заняты интересным делом. Они прятались на гаражах и подглядывали за разборкой старших девочек с родительскими – обычное явление…

– У них опять случилось что-то? – спросила Таня шёпотом.

– Кто-то у кого-то пацана опять увёл! – объяснил Женька, – по-моему, вы только этим и занимаетесь – пацанов друг у друга таскаете!

То, что происходило по ту сторону гаражей, было зрелищем не для слабонервных. Девчонки дрались, рвали друг другу волосы, орали так, что слышно было за версту. Но интернатские зрители, привыкшие к таким сценам, только хихикали и перешептывались, обсуждая драку…

Пока шла словесная перепалка, побеждали родительские – их было больше, да и кричали они громче; но когда дело дошло до драки, интернатские родительских девочек отделали так, что те, теряя на ходу сумочки, туфли и куртки, с позором еле унесли ноги.