Героини

К завтраку мама спустилась около восьми утра, всего два часа назад вернувшись с ночной прогулки. Эдит тотчас же дала ей задание. Грета раскатывала тесто для пирога, и губы ее были плотно сжаты — верный признак того, что только что получила от хозяйки взбучку. Анне-Марии оставалось лишь гадать, за что именно.

— Вытащи из подвала банки с прошлогодним черничным джемом, как следует оботри их и расставь на полках в кладовой, — сказала Эдит.

Сама она нанесла на кусок замши средство для чистки серебра и терла им почти идеально чистый заварочный чайник.

— А почему не Грета?

— Не спорь, Анна-Мария.

— Где папа?

— Уехал в город на деловую встречу.

— Сегодня вернется?

— Надеюсь, что да.

Анна-Мария не могла знать о том, что отец отправился в город попытаться отменить запрет на выкуп хотя бы части своего заложенного имущества. Он владел многими многоквартирными домами в юго-западной части города, заселенными преимущественно иммигрантами из Италии, Ирландии и Греции. Увеличивалось и черное население, эти люди переезжали сюда с Юга. Дед Энтуистл больше не мог получать прежней арендной платы, к тому же цены на недвижимость ползли вниз, и его прибыль неуклонно снижалась. Бабушка настаивала, чтобы он расселил дома хотя бы на несколько лет, но дед проявлял терпение к недостаткам квартирантов. Квартиранты же чувствовали, что могут лишиться жилья, и вели себя соответственно.

Солнечный свет лился в окно, мама не спеша потягивала кофе. Потом потерла глаза, гадая, заметит ли Эдит, что она изменилась, побывав ночью в лесу в мужских объятиях. Мама до сих пор чувствовала его руки на своих плечах, помнила, как он прижимался подбородком к ее макушке. Везде, куда бы ни упал ее взгляд, она видела Хитклифа — стоящим у окна подле раковины или на фоне двери в кладовку. Мама сидела за столом, добавляя сахар и сливки во вторую чашку кофе. Издалека доносилось сердитое карканье ворон — очевидно, птицы обнаружили место, где прятался Хитклиф. Она представила себе, с каким удовольствием принял бы парень из рук Греты чашку горячего кофе и ломоть домашнего хлеба. Она неспешно и аккуратно жевала кусочек тоста, как будто в этот момент он мог ее видеть.

— Гроза совершенно уничтожила пионы. — Бабушка развязала поясок фартука и снова завязала его тугим красивым бантиком. — Их все надо срезать! Когда лепестки валяются на земле, они становятся похожи на туалетную бумагу!

— Срезать на букеты? — спросила Анна-Мария.

— Господи, конечно же нет! Зачем нам куча увядающих цветов, расставленных по всему дому? Срезай только самые красивые — смешаем в букетах розовые, белые и темно-красные. Завтра на ланч придут дамы из благотворительного общества. Нет смысла тратить целое состояние на флориста. Надень завтра костюм.

— Тот самый, в котором я ходила на собеседование в Вассар?

— Именно его. Темно-розовый. Ты в нем просто прелесть.

— Я оставила его дома.

Эдит разочарованно фыркнула.

— Но откуда мне было знать, что он понадобится? Меня никогда не приглашали на подобные ланчи!

— Что же, пора тебе присоединиться. Стать младшим членом клуба.

Мама запустила ногти в кожуру апельсина, в глаза ей брызнул сок.

— Может, поедем к «Филдсу», подберем что-нибудь?

— Нет. Наденешь один из моих костюмов.

Никогда прежде она не предлагала мне воспользоваться вещами из своего гардероба, подумала Анна-Мария, задумчиво ощипывая белые волокна с апельсинной дольки. Обычно Эдит не упускала случая уговорить дочь купить что-нибудь из консервативной одежды. Остается надеяться, что нынешнее неожиданное предложение Эдит воспользоваться ее гардеробом продиктовано вовсе не финансовыми проблемами, а широким жестом доброй воли. Она стала чаще демонстрировать дочери свою благосклонность после поступления той в Вассар. Пока что Анна-Мария оправдывала все ожидания: произнесла блестящую речь на выпускной церемонии, стала первой ученицей-отличницей в школе Лиги плюща и, как надеялась бабушка, оставалась девственницей. Эти достижения принесли маме позволение пить вино за обедом и кофе за завтраком. Сегодня кофе пришелся как нельзя кстати. Пробравшись ночью в спальню через окно, она около часа лежала в постели, слушая тихое посапывание Кэтрин, и мечтала о Хитклифе. Его голос продолжал звучать у нее в ушах и тогда, когда она мыла за собой в раковине чашку и тарелку. Мешали лишь непрестанные комментарии и замечания матери. Ей так хотелось выйти в сад, побыть наедине с мечтами и мыслями.

— Так чт онадо сделать сначала, достать из подвала банки или срезать цветы? — Эдит всегда определяла для Анны-Марии приоритетные задачи. В надежде, что выиграют пионы, девушка направилась к задней двери.

— Цветы.

Мама распахнула дверь, в кухню ворвался свежий аромат влажной земли и цветов, и Анна-Мария дала полную волю воображению. Она почти закрыла за собой дверь, как снова послышался голос Эдит:

— Только смотри выбирай внимательно. И не вздумай принести в дом полузавядшие, потому что тебе их жалко. Кстати, Анна-Мария!

Мама снова заглянула на кухню.

— Где твоя английская подружка?

— Спит. Кажется, она больна.

— Надеюсь, вы не болтали ночь напролет. Чем же она больна?

— Простуда, по-моему. Или грипп.

— Вот что, Грета. Когда закончишь с пирогами, возьми поднос и отнеси к ней в комнату. А ты, Анна-Мария, когда закончишь срезать цветы, займись макияжем. Я разрешаю тебе нанести немного тона под глаза. У тебя там круги, выглядишь усталой.

Господи, сколько можно болтать, подумала мама. Взяла садовые ножницы, висевшие на крючке под навесом, и направилась по дорожке к клумбам. Сказывалось недосыпание, она двигалась словно в тумане, а перед глазами стоял лишь один образ — Хитклиф. Темная мускулистая фигура, руки, властно обнимающие ее за плечи, душистый запах табака. Она никогда не испытывала подобных ощущений с респектабельными мальчиками из местного клуба, которых отбирала Эдит в качестве сопровождающих дочери на танцы и вечеринки. Хитклиф был настоящим мужчиной, от него так и веяло опасностью. Едва познакомившись с Кэтрин, мама испытала неукротимое желание побежать на чердак, в библиотеку, и посмотреть, есть ли там экземпляр «Грозового перевала». Она читала этот роман, но давно и не очень хорошо помнила детали. Теперь же она боялась натолкнуться в книге на образ Хитклифа, отличный от ее воспоминаний и представлений. Она лелеяла тот образ, что остался у нее в памяти. Если в книге говорится о нем как о плохом парне, отрицательном герое, она этого не перенесет. Анна-Мария влюбилась по уши и считала, что никто не понимает Хитклифа так, как она. Разумеется, знакомство произошло всего лишь накануне, но мама была романтичной особой, верила в любовь с первого взгляда и до гроба. А видя, как рыдает Хитклиф, она узнала его с другой стороны, уловила в нем главное, то, что не дано было увидеть и понять Нелли, от лица которой в романе велось повествование.

Мама присела на корточки среди мокрой травы и принялась срезать пионы. Пропитанные водой головки цветов тяжело шлепались на землю. Среди бледно-розовых пионов с обмякшими, потрепанными лепестками попадались и полные жизни, яркие и свежие. Анна-Мария раскладывала цветы на две кучки, в одну — чтобы выбросить, в другую — для букетов. Спина ныла, она то и дело поглядывала в сторону леса. Интересно, там ли сейчас Хитклиф, как он себя чувствует. До чего же несправедливо, что она должна заниматься нудными домашними делами, пока он томится и ждет в лесу. Где и как он спал? Что ел? И как быть с Кэтрин? Спит или же снова рвет на себе волосы в нервном припадке? Анна-Мария страшилась разговора с ней. Не была уверена, что сможет рассказать всю правду о встрече с Хитклифом. Девушке начинало казаться, что Кэтрин исчезнет сама по себе, удовлетворится Эдгаром, который, совершенно очевидно, предан ей. Но ведь Эмилия Бронте подразумевала именно такой финал? И дело вовсе не в том, что у нее, Анны-Марии, имеются свои виды на Хитклифа. Ее романтические представления о любви не простирались дальше объятий и поцелуев. Она искренне верила, что помогает Кэтрин обрести покой. Таким образом, было найдено оправдание тому, что она солгала Хитклифу о намерении Кэтрин выйти замуж за Эдгара. Ведь это произойдет в любом случае. Именно так написано в романе. Но мама пока еще не придумала, как поступить с Кэтрин, то впадающей в состояние полного безразличия, то охватываемой приступами безумия. Такое поведение вряд ли понравится Эдит. Надо найти способ успокоить Кэтрин. Маме не хотелось, чтобы она вернулась в роман, потому как за ней непременно последует Хитклиф.