У Элли опять неприятности

– Все в порядке, – перебил меня Пол. – Сколько с нас?

Когда он отдавал ветеринару деньги, в глазах у него было странное выражение. Сначала я его не узнала, но по дороге домой внезапно поняла, что это напомнило мне Викторию, которая однажды, в возрасте семи лет, стянула у меня коробочку с шоколадками. Она отдала мне то, что осталось, и попросила прощения, но потом залилась слезами и сказала:

– Я должна была отдать тебе все шоколадки, но я не могу! Я их съела!

Это была вина. Вина и сожаление. Ну что же, и поделом ему.

Вы понимаете, к чему я клоню? Даже если бы я сама сняла банку с кормом с полки, даже если бы я принесла Кексика в сарай и сказала: «Вот, детка! Вкусный рыбий корм! Давай-ка, скушай!», даже если бы я смешала корм с его едой и затолкала в кота с ложечки… Все равно, вряд ли мне удалось бы сделать то же самое с Линнетт, это ведь очевидно, правда? Я совершенно уверена, что даже в моменты тяжелого умственного затмения – и тут я должна добавить, что бо́льшую часть времени мой муж был вполне разумным человеком, – даже в самом мрачном настроении Пол вряд ли мог бы вообразить, что Линнетт станет есть что-нибудь, в чем содержатся гнусные, вонючие, мерзкие, склизкие, протухшие черви. Я не в состоянии понять, как это мог съесть кот, но уж человеческое существо? Никогда. Никогда, даже в самом диком ночном кошмаре, даже если сварить их в шампанском и полить шоколадным соусом. Ни при каких обстоятельствах. Так что я ни секунды не сомневаюсь, что его молчание по пути домой было вызвано именно чувством вины, а не усталостью, сосредоточенностью или озабоченностью состоянием Кексика.

– Завтра вечером я заеду за ним и привезу сюда, – тихо сказал он, заворачивая на нашу улицу. – И не волнуйся из-за денег. Я обо всем позабочусь.

– Если тебе это и правда не трудно…

– Конечно.

– Что ж, спасибо. Ты… выпьешь кофе?

– Нет. Я лучше поеду к Линнетт.

– Да. – Я открыла дверь и начала вылезать из машины. – Я рада, что ты приехал, Пол.

– Я тоже. Хорошо, что мы узнали… в чем была проблема.

Он не мог смотреть мне в глаза. Я не мстительна, но тут должна сказать: он это заслужил. Надеюсь, он еще долго будет нервничать из-за этого.

Когда мы с Люси наконец ввалились в дом, на автоответчике было два сообщения. Поставив чайник, я на всякий случай нажала на кнопку воспроизведения. Скорее всего, это что-то для Виктории или Люси, но в жизни ведь всякое бывает: может, это организаторы лотереи хотят сказать, что я выиграла миллион фунтов, или агент Джорджа Клуни оставил весточку, что Джордж видел меня в городе и хочет пригласить на обед.

– Здравствуй, Элли, дорогая. Это мама. Я звоню попрощаться.

Запищал длинный гудок, означающий, что сообщение окончено. Я уставилась на телефон. Попрощаться? И это все? Она уезжает на Майорку на всю оставшуюся жизнь и даже не потрудилась сказать: «Счастливо оставаться, будь умницей, не пропадай»? И ни слова о том, что она будет скучать по мне? Никаких сожалений – после всего, что я для нее сделала, после всех артритов и мозолей? В тот самый момент, когда мы наконец подружились – или мне это только показалось? Неужели я даже не заслужила прощального визита? Ну что ж, чудесно! Просто чудесно! Ладно, если она думает, что я побегу за ней до самой Майорки…

– Второе сообщение, – ласково сказал автоответчик, а потом опять раздался мамин голос:

– Ох. Элли, тебя еще нет? О господи!

– Би-и-ип! – подвел итог разговора автоответчик.

О господи? О господи?! Это все, что ты можешь сказать?

Я насыпала кофе в чашки и стала наливать в них кипящую воду, нарушая все правила техники безопасности. Я прямо дымилась от злости. Что же это за мать, которая оставляет такие сообщения на автоответчике собственной дочери? С тем же успехом она могла бы вообще мне не звонить. Могла бы попросту уехать на свою Майорку, и узнала бы я в свое время, что она даже не удосужилась попрощаться со мной, и нечего было меня дразнить.

– Мама с тобой разговаривала? – спросила я через несколько минут, позвонив Беверли.

– О боже, – ответила сестра и зевнула.

– Что значит «о боже»? О боже – что?

– Это значит: «О боже, только не еще один телефонный звонок». Ради бога, Элли, я уже в постели. Ты знаешь, который час?

– Ты никогда так рано не ложишься. И почему еще один телефонный… О. Я поняла. В постели с кем? Кто это?

– Ты его не знаешь.

В ее голосе была улыбка, улыбка, которая говорила, что Ты-его-не-знаешь покусывал ей ушко, или целовал в шею, или… еще что-нибудь, пока она разговаривала со мной. И я почувствовала себя раздраженной и несчастной, и мне стало завидно. Совершенно неожиданно мне тоже захотелось лежать в постели с кем-нибудь, кто заставлял бы меня так же улыбаться во время разговора по телефону.

– Не могла бы ты прерваться на минутку, – обиженно сказала я. – Я хочу с тобой поговорить.

– Похоже, сегодня весь мир хочет со мной поговорить.

– Что ты имеешь в виду? Весь мир – это кто?

– Люси, мама…

– Люси?! Она уже позвонила тебе? Господи, да когда же она успела… И что она сказала?

– Это что? Программа «Спроси семью»? Она сказала: «Привет, тетя Бев, это Люси».

– Очень смешно. Что она…

– Она сказала: «Я сразу позвонила тебе, потому что не могла дождаться, когда мама позвонит тебе вечером, но – угадай, что!» А потом она сказала: «Вот черт! Кота вырвало прямо ко мне на одеяло! Ой, дьявол! Я перезвоню!»

– Вот противная девчонка. Не могла подождать. Я собиралась сама позвонить и спросить тебя…

– Что спросить, Элли? Мне что-то уже надоело играть в загадки, и, честно говоря, у меня сейчас совсем другое на уме… – В ее голосе снова была улыбка.

Я нахмурилась. Вот везучая.

– Я хотела спросить, нельзя ли Люси приехать и немного пожить у тебя…

– Так и думала, что дело именно в этом. Не может оторваться от своего нового возлюбленного?

– Детей собирается заводить. Не давай ей, ладно? – с внезапной тревогой добавила я.

– За кого ты меня принимаешь? У меня презервативы в каждой комнате. Даже в гараже.

– Ну ладно. Насчет Люси мы поговорим, когда у тебя… будет другое на уме. Просто скажи, что сказала мама.

– Мама?

– Беверли, пожалуйста, сосредоточься. Ты сказала, что тебе звонила мама.

– Три раза.

– Три раза! – проскрипела я. – Просто замечательно! Она звонит тебе три раза и даже не способна оставить вразумительное сообщение на моем автоответчике! Ничего себе прощаньице…

– В первый раз она позвонила, сказала: «Привет, Беверли», уронила трубку, и нас разъединили. Потом она позвонила во второй раз, и к телефону подошел Лоренцо.

– Кто?!

– Лоренцо.

Даже его имя она произносила улыбаясь. И с итальянским акцентом. Тьфу, какая гадость.

– И Лоренцо сказал: «Да-а, слуушаю? Этто ктооо?» – Я вполне могла бы обойтись без имитации сексуальной манеры речи Лоренцо.

– И она сказала?.. – Я попыталась поторопить сестрицу.

– Она, наверное, подумала, что ошиблась номером, и повесила трубку.

И в этом вся соль истории? Этот Лоренцо со своей харизмой напугал нашу маму? Или наша мама не понимает итальянского акцента?

– И потом она позвонила еще раз? – устало уточнила я.

– Да. Десять минут назад.

– А ты была уже в постели.

– Ну да. Но правда ведь, уже поздно…

– И она сказала?..

– О, она сказала «до свидания».

– И все, что ли? До свидания? И больше ничего? Ни слова? Жалкое «до свидания», когда она собирается весь остаток жизни провести в чужой стране, вдали от семьи, которая столько для нее сделала? Просто «до свидания»?!

– Ну нет, не совсем.

Я вздохнула.

– Что значит «не совсем»? Ты можешь на секундочку прервать свои… итальянские дела и просто сказать мне?

– Извини. Да. Она сказала, что пыталась дозвониться до тебя. Она сказала… – Я почти слышала, как Бев напряженно пытается сосредоточиться. Должно быть, это нелегко. Везет же некоторым. – Да, и она сказала, что собиралась заехать к тебе вечером, чтобы повидаться и все такое, ну, ты понимаешь, выпить, поцеловаться на прощанье. Но тебя не было. И уже подошло такси, чтобы отвезти их в аэропорт.