Всё закончится на берегу Эльбы(СИ)

Но Даниэль Гольдхаген продолжал ждать войны и дождался её. Она оказалась несколько иной, чем он представлял. Когда поляки перешли границу и напали на радиостанцию в Гляйвице, на следующее утро Хитлер заявил, что "вермахт вынужден ответить выстрелами на выстрелы и бомбами на бомбы".

Но на улицах не было ликования, как двадцать пять лет назад, когда германскому императору пришлось воевать с Россией. Сомнения и опасения читались в глазах людей ещё помнящих Великую войну и её последствия. Кто-то надеялся, что всё быстро закончится, кто-то уповал на то, что Запад не вмешается, а кто-то верил в дипломатический талант вождя и бескровное присоединение очередной отнятой у Второй империи земли. Никто не думал о войне всерьёз.

Но Англия и Франция объявили Германии войну. Даже сионисты из Лондона пригрозили Третьей империи войной, и как всегда, от имени евреев всего мира, не особо-то интересуясь мнением хотя бы евреев Германии.

Колоны немецких танков шли на Варшаву, а французская армия всё не вторгалась в Рур. Авиация бомбила польскую столицу, а британские истребители так и не появились над германским небом. Сионистские лидеры продолжали отсиживаться в Британии, а польских евреев начали депортировать в гетто, чтобы после словоизлияний лондонских сионистов у них не возникло желания стать партизанами.

Это война была молниеносной. Никто не сопротивлялся и не возражал. На этот раз Третья империя обогатилась землями Силезии, той самой, где некогда жил и умер Иоганн Метц. Хитлер вернул то, что растеряли так ненавистные многим социалисты. Только почему-то СССР вторгся в восточные земли Польши и присоединил их к себе. И опять же, никто не был против. Польша как государство прекратила своё существование, а у Германии и России теперь появилась общая граница. Те поляки и евреи, кто мог и хотел, сбежали из-под немецкой оккупации на восток, в самое логово кровожадных иудо-большевиков. И никого из беженцев Советы не депортировали обратно, а напротив, заявили, что "Красная Армия берёт под защиту братские народы".

Прочитав о разделе Польши в утренней газете, Сандра невольно вспомнила Отто Верта. Что он говорил? Хитлер должен напасть на Сталина за то, что когда-то Ратенау и Чичерин подписали договор о сотрудничестве? Но разве сейчас чёрная свастика и красная пентаграмма смертельные враги? Кажется, нет. Это Англия и Франция категорически отвергли предложенный Хитлером мир.

Впервые за долгое время Лили дала о себе знать. Она прислала письмо из Берлина, где скупо извещала Сандру, что переехала с мужем в столицу. Сам Райнхард Хайдрих отметил служебную доблесть Гвидо Бремера и перевел его в главное управление имперской безопасности.

По прошествии нескольких лет Сандру больше не ослепляли былые эмоции, и она к превеликому удивлению для самой себя поняла, что Бремера есть за что уважать. Ведь этот верный служака не побрезговал подлогом родословной ради любимой женщины, зная, что такие фокусы могут стоить ему карьеры. Стало быть, Лили действительно ему дороже службы. Сама Сандра не могла сказать подобного о Даниэле. Крысы для него всегда были важнее всего на свете.

Все чаще по вечерам Сандра рассматривала перед зеркалом старую фотографию, где она и Даниэль позируют рядом, но уже живут врозь. Тогда он был ещё молод и красив. Помнится, в первые годы их брака другие женщины завидовали ей и строили ему глазки. Впрочем, и сейчас он выглядел довольно моложаво, и посторонние дамы продолжали оказывать ему знаки внимания. Вот только Сандру это уже давно не волновало. Волновало её другое.

- Данни, скажи мне только честно, почему я так выгляжу?

Даниэль вопросительно посмотрел на жену, потом на фотографию в её руке и честно признался:

- Я бы и сам хотел это знать. Мы с профессором были уверены, что вы с Лили будете похожи.

- Я не об этом. Почему я выгляжу моложе сорока лет?

- В каком смысле?

- В прямом. Четыре месяца назад мне исполнилось сорок.

Её лицо действительно осталось прежним, фотография это бесстрастно подтверждала. Ни одного намека на морщинки или обвисшую кожу. А вот Даниэль уже не тот молодой человек, каким был пятнадцать лет назад.

- Не знаю, - отмахнулся он. - Наверное, это какой-то побочный эффект.

Но такой ответ Сандру не устроил:

- Эффект чего? Что вы сделали с отцом? Что это была за операция?

- Зачем тебе это знать? - холодно вопросил он. - Ты ведь не медик и ничего не поймешь.

- А ты постарайся объяснить доходчиво. Что вы сделали с Лили такого, чего не получилось сделать со мной?

- Тебе не нужно этого знать, - непривычно твёрдо заявил Даниэль, отчего Сандре стало не по себе. - И я не буду тебе ничего объяснять. Это была экспериментальная операция. Ни профессор, ни я не могли знать о последствиях. Зачем ты вообще подняла эту тему после стольких лет?

- Я просто хочу знать, каких ещё побочных эффектов мне ждать.

- На этот вопрос у меня нет ответа.

- И я нисколько не удивлена, - язвительно заметила Сандра.

Она стала циничнее и старше, хотя её и лицо осталось прежним. Новые сотрудники городского совета считали Сандру молодой машинисткой, ещё толком не разбирающейся в вверенной ей работе. Когда её видели рядом с Даниэлем, то говорили за спиной, что эта молоденькая вертихвостка захомутала наверняка обеспеченного и стареющего холостяка. Те же сослуживцы, кто знал её уже четырнадцать лет, с удивлением или завистью замечали, как свежо она выглядит в свои годы и как повезло господину Гольдхагену жить с такой милейшей особой.

Самому Даниэлю было всё равно, что говорят люди. Больше его заботил холод в квартире. Угля в городе не хватало, его просто не смогли завезти в нужном объеме. Топлива выдавали строго ограниченное количество из расчёта на семью, а не на площадь жилья. Стоило лишь обогреть вечером гостиную, как к ночи тепло растекалась по огромной полупустой квартире Гольдхагенов, и смешивалось с холодным воздухом. Наутро всё обстояло так, словно вечером и не было никакого угля в камине.

Все в стране ждали перемирия, но Тысячелетняя империя продолжала победоносное шествие по Европе, не встречая ни малейшего сопротивления. Капитулировала Дания. Британия оккупировала далекую и холодную Исландию и наметила себе в добычу нейтральную Норвегию. После двух месяцев боёв с англичанами, эта северная страна досталась Третьей империи.

А в самой Германии помимо продуктовых ввели карточки и на одежду. Сандра горестно склонилась над выданными ей купонами. В год на них можно было получить только пять пар чулок. Выходило, что одну пару придётся носить два с половиной месяца. А если она порвется через две недели? Пальто стоило 60 купонов из ста выданных. А обувь и вовсе не продавали.

- Я слышал, - как бы невзначай произнёс Даниэль, - открылись курсы для женщин. Там учат ремонтировать одежду и делать из нескольких старых вещей одну новую.

- Хочешь, чтобы я пошла туда? - скептически уточнила Сандра. - Чтобы меня поучили штопать носки?

- Я просто так говорю.

Но Сандра всё же прошла эти курсы, и даже ухитрилась сшить себе юбку из старой скатерти и связать Даниэлю свитер, чтобы по вечерам ему не было так зябко.

А потом в Тысячелетней империи кончилось мыло. Его выдавали по 125 грамм на четыре недели. Даниэль перестал бриться и начал отращивать бороду исключительно в целях экономии мыла, которое он отдавал Сандре для стирки. Теперь черты его лица приобрели ещё более отчетливый не нордический вид.

Тем временем под грохот немецких танков сдались Бельгия, Голландия и Люксембург. Английские войска неспешно эвакуировались из Дюнкерка. Через сорок четыре дня сражений капитулировала Франция. Перемирие, как и в 1918 году, подписали в Компьене, в том же самом железнодорожном вагоне, который тут же торжественно и сожгли. Но на сей раз, Третья империя радовалась своей победе. Это был реванш за проигранную Великую войну, за версальский грабёж, за годы лишений в голодные двадцатые, за все безобразия социалистов во времена веймарской системы. Это была великая радость, справедливость, восторжествовавшая через двадцать два года ожидания. Теперь война закончилась и все в Германии ждали, когда, наконец, отменят карточки, вернут мыло, и страна возвратится к спокойной мирной жизни. Но налоги только росли, а зарплаты снижались.