Убийственная реклама, или Тайна работодателя

Глава 8

А может, происходящее просто бред сумасшедшего?

Они проспали, не услышав писк будильника.

Полина спешно допивала кофе со сливками. Толя сидел напротив, держа кружку из тонкого китайского фарфора, прозрачного на просвет, наполненную свежезаваренным зеленым чаем. Чай он купил два дня назад в специализированном магазине на развес, там же взял в подарок Полине сервиз. Когда она радовалась, срывая блестящую шуршащую бумагу с коробки, у него ненадолго поднялось настроение. Сейчас он вспомнил о тех минутах и улыбнулся, отпил чай и сказал:

— Я знаю, что отец умер.

Она поперхнулась, закашлялась, отставив кофе. Он решил объяснить:

— Сегодня я видел сон, в котором папа звал меня с собой в пелену. Знаешь, я много раз слышал, что такие сны — вещие. Он умер и звал меня к себе.

— Прошу тебя, очень прошу, перестань, — выставив ладони с поднятыми вверх указательными пальцами вперед, сказала Полина. — Это все из-за вчерашнего случая у высотки. Я тоже плохо спала, ты ведь знаешь. К тому же ты целую неделю накручиваешь себя.

— Но я сейчас спокоен. — Он отставил чай и взял ее правую руку. — Я успокоился, потому что неопределенности больше нет. Его не стало, а значит, не нужно больше ждать.

— Ты матери хоть не скажешь об этом сне? — спросила Полина, высвобождая руку, взяв в нее кофе.

— Нет. Это знаем только мы. Она не поверит в мой сон. Я только не знаю, как он умер. Где, как и почему? Но уверен — его больше нет на этом свете.

— Перестань, — попросила она, в глазах женщины блестели слезы. — Я не могу слушать про смерть. Я все время вспоминаю этого паренька, грузовик, визг тормозов. Я видела все, пусть и издалека, но видела. Я хочу забыть…

Ее плечи задрожали. Она согнулась пополам, положив лоб на стол. Она рыдала. Толя подошел к ней, стал гладить по волосам. Он тоже хотел плакать, но не мог себе позволить сделать это ней. «Если бы я заплакал в другой день, она бы не стала смеяться, потому что понимала бы мою боль. Она понимала бы, что мои слезы — дань доверия к ней. Но если я заплачу сейчас, то это будет слабостью, проявленною в минуту, когда от меня ждут поддержки, защиты», — подумал он, нашептывая ей на ухо ласковый бред. «Защита! Нужно заказать в ювелирной лавке серебряный оберег. Мне и ей. На всякий случай. Пусть подоплека вчерашнего поведения Людмилы, человека-крысы, Ивана надуманы мною. Пусть амулет здесь ни при чем, но мне он нужен. Глупо отрицать сверхъестественную силу, заключенную в нем».

— Ты моя красавица, хватит плакать. Ты же не виновата в случившемся, — сказал он вслух, гладя ее плечи.

— А еще вчера этот секс, — не поднимая головы, всхлипнула она.

Толя вспомнил, как быстро все произошло. Скомканно, как салфетка, использованная онанистом. Он привлек ее к себе, они поцеловались, он чуть стянул с нее трусики, освобождая путь, а потом без подготовки грубо вошел. Она зажала нижнюю губу зубами, запустила правую пятерню в светлые волосы. Он толкнул три раза, и все его тело пробили конвульсии. Потом он откинулся, вынув, словно трус-воин, убегающий с поля боя. Она закрыла глаза, прижав пальцы к лобку, плотно сжав ноги. До утра они не обменялись ни словом.

— Прости, сам не знаю, как такое вышло, — извинился он.

Он сам почувствовал себя вчера изнасилованным, хотя и делал все сам без души, походя. Ему хотелось унять жар плоти и забыться.

— Я чувствовала себя шлюхой, которой воспользовались и забыли, — сказала она, всхлипнув, — Забытая шлюха, ха-ха-ха-ха.

Она подняла голову от стола, истерично смеясь. Он опустился перед ней на одно колено. Не знал, что сказать, только поймал ее порхавшие мотыльками ладони и зажал в своих.

— Я видела фильм, кажется, «Пианистка», так там молодой любовник засунул ей в рот в кладовке, а ее вырвало, — говорила она, не смотря на него, глядя на холодильник. — Он разругался, бросил ее, сказав, что впервые кого-то тошнит от его члена. Вот урод! Бросить человека за то, что ей трудно было дышать. За то, что забыл о ней, пытаясь побыстрее удовлетворить себя. Ха-ха-ха! Бросить вот так, всю в блевотине!

Толя молчал. Голова была тяжелой и горячей. Он подогнул второе колено и теперь стоял перед ней, как перед иконой. Полина отвела взгляд от холодильника, посмотрела на любовника, слезы катились по ее щекам:

— Ты не бросишь меня? Вчерашнее не означает, что ты меня не любишь?

— Я люблю тебя, — вставая с колен, поднимая ее и прижимая к своей груди, заговорил молодой мужчина. — Я очень тебя люблю. Во вчерашнем я виноват, только я. Сам не знаю, что на меня нашло. Я хотел сделать все как полагается, с нежностью, с любовью, а вышло…

— Ты кончил…

— …Так по дурацки. Мне самому стало хуже вчера, а я виноват. Я тебя люблю, только тебя. Я хо…

— Ты кончил так быстро, не успев прервать, — вставила она, уткнувшись в его плечо, укусив кожу. Он поморщился от боли.

— Я хочу, чтобы мы были вместе всегда. Я люблю тебя, — повторил он, прижав губы к ее холодному лбу.

Он целовал ее аккуратно, едва касаясь, щекоча длинными ресницами ее ухоженную кожу, чертя кончиком языка змеящиеся линии. Она повисла на нем, успокаиваясь, ощущая, как тепло разливается по телу и увлажняется лоно. Когда его губы коснулись шеи, Полина отстранилась, сказав:

— Я и так опоздала. Скажу, что была в налоговой, но дольше задерживаться не могу.

Потом она улыбнулась и добавила:

— Я тебя тоже очень-очень сильно люблю, мой мужчина. Ты идешь на работу?

— Сейчас позвоню, совру, что диарея застала меня врасплох, а потом прошвырнусь по магазинам. Хочу купить тебе кое-что, — ответил он, радуясь, что Полина пришла в норму.

— Что именно?! — делая шаг назад, подпирая руками бока, спросила женщина.

— Вечером узнаешь.

Толик проводил ее до двери, позвонил Людмиле Геннадьевне. Ему показалось, что она не верит в его желудочно-кишечные проблемы, но что с того. «Почему я обязан работать над воплощением концепции, сидя в клетушке и слушая опостылевшую тяжелую музыку с перерывами на декаданс готических терзаний западных групп», — подумал он, отключаясь. Он почти научился не обращать внимания на аккомпанемент, льющийся из репродуктора весь рабочий день, но бывали моменты, когда услышанная им песня застревала в мозгу, как кобель в сучке во время вязки. Тогда Толя включал дома на кухне радио «Россия», надеясь перебить навязчивый агрессивный или скорбящий мотив услышанным рассказом, песней, хоть рекламным блоком. Он постоянно замечал, как эта музыка влияет на его творчество, на его настроение. Когда совсем было невмоготу, он прикрывал динамик книгами, заглушая звук. Несколько раз он пытался убедить начальство прекратить трансляции музыки в его кабинете, но руководство оставалось непоколебимо в святой уверенности, что, приобщая сотрудников к искусству, они только помогают им создавать. Тогда он попросил включать что-то кроме альтернативной или готической музыки, на что получил отказ и комментарий о тупости и ненужности в современном мире такого музыкального течения, как попса. «Ничего, поработаю без вашего хард-рока и панка», — рассуждал Толик, одеваясь, аккуратно отсчитывая деньги, складывая их в кошелек из натуральной кожи крокодила. Казалось, тот еще пахнет болотом, фабрикой, дорогой. О таком кошельке Толя мечтал с детства, увидев его в одном из художественных фильмов. Поэтому, не задумываясь, выложил за него круглую сумму на прошлой неделе, прогуливаясь с Полиной по магазинам. Ей он тоже купил тогда подарок — безделушку от «D&G».

Выйдя из подъезда, Толик направился к метро. Сейчас он планировал заказать амулеты и купить для Полины главный подарок, в который вложил бы не только деньги, но и душу.

Он приехал на улицу, обозначенную в путеводителе. Оставалось найти магазин. Солнце ярко светило, прогревая асфальт, бетон, землю, людей. Редкие деревья покрывались зелеными листочками, издали напоминавшими мазки на картинах импрессионистов. Навстречу попадались сбросившие пальто, шубы, повесившие в шкафы куртки женщины. У Толи в голове появилась ассоциация с лужайкой, подставившей землистый бок солнцу, топящему снежный покров. Лето умело обнажало горожанок, слушавшихся его, как искушенного любовника, опытного настолько, что только жеста или взгляда достаточно — сразу хочется снять с себя все лишнее. Молодые парочки беззастенчиво лобзались на лавочках. Мужчины шарили глазами по оголенным прелестям противоположного пола. Толик не выбивался из стаи, он шел, впитывая в себя царившее вокруг состояние вседозволенности. Одна девочка привлекла его внимание вихляющими из стороны в сторону бедрами. Если бы Полина была рядом, то он не позволил бы себе услаждать взгляд, но сейчас можно было стать обычным самцом, ценящим прелести адалисок, но хранящим верность единственной женщине.