КонтрЭволюция

– А где именно ее угнали? Здесь у нас, в Рязани, или где-то еще?

– Ты правильный вопрос задаешь, Наташа… В Эстонии ее угнали, в городе Тарту.

Так она и знала! Просто уверена была! Но все равно в груди неприятно екнуло. Все сходится…

– Надо срочно сообщить в милицию! Это же подтверждает наши показания, разве нет?

Петрович несколько секунд молчал. Потом сказал грустно:

– Ох, Наташенька… сообщить-то я сообщу… Но, боюсь, это не произведет на них особого впечатления… Ты же видела сама: никакого энтузиазма наше дело у них не вызывает… А когда нет желания, никакие новые данные ничему не помогут…

– Ах, да, я забыла… им не до нас, им надо мух ловить…

– Вместе с сомалийскими беркутами…

Петрович впервые за последние сутки рассмеялся. Засмеялась и Наташа, как-то вдруг стало легче. А черт с ними со всеми, с машинами, эстонцами, думала она. Бог не выдаст, свинья не съест…

Но домой все равно идти не хотелось. Тем более что на улице стемнело. И в темноте, казалось, таилась угроза… Но делать нечего – пришлось плестись домой. Ноги просто не шли. Но Наталья их заставила. Не стала ждать лифта, поднялась пешком. Перед дверью пережила новый приступ паники: ей показалось, что ключ как-то по-новому, слишком легко ходит в замке. «Ничего нет хуже мнительности», – ругала она себя.

И все же в темную квартиру входила с опаской, долго не могла нащупать выключатель. Когда вспыхнул свет, ожидала увидеть что-то ужасное, сама не знала, что. Но все было совершенно как обычно – нормальный творческий беспорядок.

Комната была наполовину забита холстами, кистями и всем таким прочим, из-за чего вид у нее был совсем нежилой. А ведь и без того невелика квартирка. Со всеми художническими атрибутами в ней и вовсе повернуться негде было. «Один плюс: спрятаться тоже негде», – подумала Наталья.

Она вошла, повесила пальто на вешалку, входную дверь тщательно заперла изнутри. Навесила цепочку. «Негде, негде спрятаться», – бормотала Наталья, заглядывая под тахту, в шкаф, за штору. «Вот разве что в ванную». Посмеиваясь над собой, распахнула дверь.

На краю ванной совершенно неподвижно сидела эстонка и невозмутимо смотрела прямо в глаза Наталье. Та хотела закричать. Но не смогла. В легких не было воздуха.

5

Эстонка включила воду и что-то сказала негромко. Наталья смотрела на нее и видела, что у той шевелятся губы. Слышала она и какие-то звуки, странно отстающие от движения, как в скверно дублированном фильме. Но ничего не понимала. Наверно, из-за шока. И шум воды мешал.

У нее кружилась голова, приходилось держаться за стенку. Все-таки нашла силы сказать полушепотом:

– Что, что вы говорите? Я ничего не понимаю!

– Я сказала: меня зовут Татьяна, – отвечала незваная гостья чуть громче.

Движения губ соединились со звуком, и Наталья стала понимать произносимые слова. И это придало сил.

– Мне совершенно все равно, как вас зовут, – сказала она слегка дрожавшим голосом. – Что вы здесь делаете? Как вы сюда попали? Вы не имеете права здесь находиться! Убирайтесь вон из моей квартиры!

– Тише, тише, Наталья Андреевна, не повышайте голоса! И волноваться не надо. Садитесь, давайте все обсудим. Может быть, договоримся.

И Татьяна сделала повелительный жест. «Надо бежать! Надо кричать караул!» – думала Наталья. Но вместо этого покорно уселась – на унитаз. Потому что больше сесть было некуда. Спросила:

– Куда делся ваш акцент? Зачем вы притворялись кем-то, кем не являетесь?

– Это в целях конспирации…

– Какой еще, к дьяволу, конспирации! Чего вы от меня хотите?

– Хочу купить у вас кое-что…

– Ну так покупайте! Зачем надо было устраивать за мной слежку? Зачем машиной давить? Зачем в квартиру вламываться? Просто бред какой-то!

– Вы отказались с нами сотрудничать, поэтому пришлось прибегать к мерам давления…

– Ах, это было давление? Если бы не мой старый учитель, вам бы не на кого было бы теперь давить…

Татьяна пожала плечами. Сказала громким шепотом:

– С машиной – это была ошибка. Коллега не справился с управлением. Мы приносим свои извинения.

– Кто это – вы?

– Мы – группа патриотов…

– Патриотов? Господи, бред какой-то… При чем тут патриотизм?

– Разве вы не симпатизируете идее свободы и самоопределения народов? Идее демократии? Вот те же эстонцы – они стремятся восстановить свою государственную независимость. Разве вы не солидарны с их чаяниями?

– Нет, не солидарна… В том смысле, что я об этих чаяниях ничего не знаю. А вообще – на здоровье…

– На здоровье? Что это значит? Вы желаете успеха их борьбе или нет?

– Это значит, что я не имею отношения к названным вами проблемам… Я просто тут совсем ни при чем… Понимаете? Я живу в русской провинции, пытаюсь рисовать цвет… Я даже в Прибалтике не была ни разу…

– А свобода вероисповедания? Разве вам не близка эта идея? Вы же дочь священника! Причем не рядового какого-нибудь, а выдающегося…

– Слушайте… мне надоело на унитазе сидеть, ноги уже затекают… Пожалуйста, объясните наконец, что вам надо от меня…

– Вы должны пойти нам навстречу… и продать то, что нас интересует… И безумных цен не заламывать… Стыдно вам должно быть так жадничать, наживаться на чаяниях.

– И не думала даже ни на каких чаяниях наживаться…

– Ну как же, торгуетесь, как на базаре… Мы готовы предложить вам 1200 рублей.

– Сколько? Тысячу двести?

– Хватит! Тысячу двести – и ни копейки больше! Или соглашайтесь, или мы будем вынуждены прибегнуть к другим методам…

– Да нет, я согласна, согласна! Если вы всерьез, конечно, потому что мне как-то не верится… по-моему, вы меня обманываете зачем-то… Никто мне никогда таких денег за мои картины не предлагал…

– Картины? При чем тут картины? Нам нужна Библия. Вы стали обладательницей уникального Ревельского издания 1781 года… Во всем мире сохранились только два экземпляра. Один вот у вас, а другой – в Нью-Йоркской епархии хранится…

Так почему-то обидно стало Наташе от этих слов, что даже испуг прошел.

– Ах, вот в чем дело, – сказала она. – А я-то дура наивная… Но я не уверена, что готова расстаться с этой книгой – это память об одном очень хорошем человеке…

– Этот человек нам ее уже обещал! А потом вдруг передумал в последний момент! Фактически обманул нас, обманул ожидания людей, искренне, глубоко верующих, прихожан подпольной катакомбной православной церкви… Для нас это – священная реликвия. А для вас – так, сувенир.

– Неправда! Если бы вы попросили по-человечески, то дело другое было бы. А так мне не очень-то хочется с вами дело иметь… Это же просто бандитизм, то, чем вы занимаетесь.

Татьяна подняла руку, словно салютуя кому-то, покачала головой выразительно, сказала:

– Наталья Андреевна, я понимаю вас… Но если бы вы знали, каково это – жить в постоянном напряжении, под стрессом, опасаясь репрессий… Вы бы проявили большее сочувствие… Но, кстати, среди ваших знакомых было много репрессированных, не так ли?

– Ну… не знаю… При чем тут… а-а, ладно… Вот что. Насчет Библии: дайте мне подумать немного…

– Думайте, только скорее… А то нам уже небезопасно долго оставаться в вашем городе. Тучи сгущаются… Если надумаете, приносите Библию завтра к двенадцати часам. Вы знаете, конечно, где находится Астраханская улица?

– Астраханская? Первый раз слышу…

– Не бойтесь, мы же свои люди…

– Да нет, я правда не знаю никакой Астраханской…

– Не притворяйтесь… Знаете прекрасно, что она теперь улицей Ленина называется… Так вот, на углу Астраханской и улицы Есенина есть подворотня. Войдите во двор. Там вас будет ждать человек в белом плаще. В очках. Вы скажете ему: здравствуйте, где здесь вход в цирковое училище? А он ответит: здесь нет никакого училища, здесь склад писчих принадлежностей. Передадите ему Библию, завернутую в газету. А он вам отдаст деньги – тоже в газетном свертке. Только смотрите, не подведите.

– Не знаю. Я должна подумать.