Гравитация (СИ)

— Где он?

Признаюсь, я моментально подумала о нескольки людях сразу, а потому слегка заторможенно поинтересовалась:

— Кто «он»?

Выражение лица Нины стало настолько холодным и пустым, что меня обдало неприятным холодком.

— Если ты хоть что-то сделала…

— Погоди, — перебила я женщину, — если ты не в состоянии сказать что тебе нужно, то поговорим в следующий раз.

— Где Габриил? — Прошипела Нина, и я поняла, что ей очень хочется вцепиться мне в глаза.

— Я не слежу за твоим любовником, — рявкнула я, мысленно представляя — есть ли смысл вылить ей на голову помои, или это не даст ровным счетом ничего. Нина на мгновение даже удивилась.

— Так ты знаешь?

— А что, не похоже? — В тон ей ответила я, — поищи его у какой-то другой подружки, и не ломай впредь мне двери.

С этими словами я захлопнула несчастную дверь и закрыла замок. Сердце колотилось как бешеное, и только сейчас, когда меня отпустило, я поняла, что меня все-таки задевает факт того, что они были вместе. Да, задевает. Я поплелась обратно к себе, и теперь мне с новой силой захотелось сбежать куда-нибудь на край света.

Наверно именно встреча с Ниной заставила меня утром, как только я проснулась, принять решение. Мне было плевать, что оно полностью соответствовало тому, чего добивались сестра и Габриил. Я поняла, что если не вырвусь из этого вязкого болота, то оно поглотит меня и лишит способности сопротивляться. Я собралась убежать от всего. Достаточно было просто позвонить в агентство недвижимости, чтобы меня вежливо заверили в том, что на этой неделе все начнет приходить в действие.

Некоторое время я еще лежала, глядя в никуда. Появившееся ощущение облегчения и освобождения было таким упоительным, что не хотелось шевелиться, чтобы оно не исчезло. Возможно, я бы повалялась еще с полчаса, если бы не зазвонил телефон. Отчаянно ловя за хвост ощущение удовлетворения и безмятежности, которое приготовилось оставить меня, я выбралась из-под одеяла.

Моё благодушие прекратилось так же внезапно, как и возникло, когда голос Тагамуто в трубке произнёс:

— Вам нужно приехать.

Кажется, все дороги, которыми я иду, приводят в одно и то же место. Я снова сижу в безликой комнате для допросов, где одна из стен — окно для тех, кто наблюдает за процессом. Комната похожа на человека после лоботомии — она есть, но она пуста и лишена собственного духа. И это медленно заставляет испытывать приступ паники, поднимающейся как волна тайфуна. Даже если ты невиновен, минуты ожидания в этом вакууме заставляют тебя начать сомневаться во всем. Небольшая психологическая атака, ничего такого особенного, и в то же время — достаточно, чтобы нащупать трещины в тебе и начать их расширять, чтобы пойти на приступ.

В этот раз я нахожусь в одиночестве достаточно долго, и становится понятно — что-то идет не так. Помня о том, что меня видят, я держу себя под контролем, стараясь оставаться сосредоточенной, но расслабленной. Как Гаспар — именно его я сейчас пытаюсь держать перед мысленным взглядом. Никогда не думала о том, насколько это будет так необходимо — копировать человека, который вызывает во мне плохие эмоции.

У меня нет с собой часов и телефона, все это забрали до того, как оставить меня в допросной. Поэтому я не знаю — сколько уже прошло времени. Сидеть я устала, но с места не встану. Движение подчас говорит о человеке больше, чем его выражение лица.

— Где Вы были позавчера вечером? — Мне непонятен этот вопрос, но я отвечаю на него без намека на недоумение.

— Дома, — не у себя дома.

— Вы знаете этого человека?

— Да, это мой бывший муж.

— В каких Вы отношениях с ним?

— Мы практически не поддерживаем отношения.

— Когда Вы видели его в последний раз?

Я хмурю брови и, подумав, называю число, когда мы вместе посещали злополучный благотворительный вечер.

— Телефонные звонки? Выглядел ли он обеспокоенным или испуганным?

— Нет, — чтобы что-то обеспокоило бывшего, это должно было касаться только его комфорта и благополучия.

— Есть кто-то, кто может подтвердить, что Вы были в тот вечер дома?

Нет. Никто не может этого подтвердить потому, что я была не дома. Я была в совершенно другом месте. И провела ночь тоже не дома.

Немного помедлив, следователь убирает ручку в карман пиджака, закрывает папку. Меня снова оставляют одну в окружении серых стен, и компанию мне составляет только стол и стул напротив.

Я продолжаю сидеть на одном месте, облокотившись на руки и закрыв глаза. Вид крайне утомленного человека, который вынужден терпеть, но понимает, что ничего сделать не может. Это должно сработать, должно убедить наблюдающих за мной людей в том, что я действительно не знаю, что происходит. Дверь открывается, и передо мной садится Тагамуто. Она как обычно холодна, собрана и в её глазах невозможно прочесть что-либо.

Анна пододвигает ко мне фотографию, и я невольно ощущаю, как содержимое моего желудка бросается вверх. Нет ничего привлекательного в обожженном до костей теле, скорченном из-за сведенных огненной судорогой мышц и сухожилий. Кривящийся провал рта словно пытается что-то сказать, оставаясь замершим в последней попытке. Я ощущаю, как поверхность стола внезапно бросается на меня, и только в последний момент мне удается взять себя в руки и не грохнуться лицом вниз. Тагамуто смотрит всё это время на меня, считывая каждую эмоцию, каждое движение, и, когда я поднимаю на неё глаза, она уже не настолько сурова, словно сделала какие-то выводы, явно говорящие в мою пользу.

— Мы полагаем, что это Ваш бывший муж, — произносит она, и в ее голосе слышно почти сочувствие. Настает мой черед по-настоящему удивиться и ощутить полнейший шок. — Проведенный результат анализа зубной карты подтвердил это.

Серые стены медленно покрываются трещинами, по которым ручейками сыпется крошащееся покрытие. Кусок за куском отваливаются кирпичи, и комната теперь выглядит как разрушающийся от ветхости угол. На самом деле, это не здание претерпевает изменения, это разрушается в моем мозгу что-то, что поддерживает его шаткое равновесие. Однажды я уже испытывала это состояние, когда видела тела людей, которые были такими реальными и живыми. Там, где проходит граница, которая делает их мертвыми, мой рассудок дает сбой. Он не способен воспринять тот факт, что то, что перед ним, и тот, кого он знал — это одно и то же. Доходя до этой границы он щелкает и повторяет бессмысленное движение, которое по-прежнему не позволяет ему осознать случившееся.

Анна Тагамуто прекрасно понимает это состояние, а потому прячет фотографию и даже придерживает дверь, чтобы я могла выйти из комнаты для допросов. Мне кажется, что я с очень большим трудом осознаю то, что мне говорят. Сказанное доходит через пару световых лет, и я ровно столько же времени думаю над ответом. Как бы я не ненавидела своего бывшего, сколько бы черных кошек не пробегало между нами и какими бы не были его дела, он был человеком. А сейчас он стал маслянисто черной головешкой. И я не могла не испытывать определенной боли, похожей на то, что при каждом шаге большая заноза оказывается в теле все глубже и глубже.

На улице было достаточно холодно, и морозец позволил дышать более свободно, чем раньше. Мне нужно было что-то, что столкнет меня с точки холостого хода, а сама я пока этого сделать не могла. Поэтому я даже обрадовалась, когда увидела похожего на огромный валун Бьёрна, стоящего у своей машины. Он махнул мне рукой, и я подошла ближе, ощущая облегчение. Немногословный, но трезво мыслящий Бьёрн был как раз тем, что мне и было нужно.

Он в курсе происшедшего, это видно по его выражению лица, сочувствующему и смущенному от этого сочувствия. Словно Бьёрн не привык к проявлению эмоций, которые испытывают обычно люди. Мы стоим друг напротив друга и молчим, а затем он делает движение плечами и роняет:

— Меня, скорее всего, отстранят от этого дела.

Ему нелегко признавать это, ведь Бьёрна, словно марафонца, могут снять с дистанции за несколько шагов до финиша. Он нужен мне как единственный фактический союзник, на которого я могу как-то полагаться. И эта новость меня не радует. В ответ на моё недоумение таким поворотом событий, Бьёрн поясняет свои слова и выглядит еще более странно — словно в нем смешиваются растерянность от того, что он так смог поступить, и попытка держаться все под маской официальности.