Гравитация (СИ)

— Какие отношения связывают вас? — Когда Анна хотела добиться своего, она была терпелива как время и настойчива как вода, точащая камень. — Никакие.

— С его стороны — нечто вроде дружбы, — я действительно не знала ответа на ее вопрос и сама отдала бы многое за правду. Анна мне не верила, и я ее понимала — после сцены в госпитале она не видела подтверждения моим словам, а наоборот, наблюдала их полное опровержение.

— Вы хотите сказать, что не знаете — почему тот, кого Вы считаете разыскиваемым убийцей, фактически знает каждый Ваш шаг?

— Да, — не моргнув и глазом, ответила я.

— Не знаете, почему ваши действия известны ему до того, как это становится известно мне и агенту Бьёрну?

— Да, не знаю.

— Возможно, Вы не с нами, Ивана? — С таким же спокойствием Тагамуто загнала бы мне иголки под ногти и наблюдала бы, как я с воем катаюсь по земле, ожидая признания.

— Я хочу только одного — чтобы мне не приходилось вздрагивать каждый раз от мысли, что я буду следующей, кого ваш Хорст превратит в очередное анатомическое чучело, — может, повышать голос в кабинете агента на самого агента было глупо с моей стороны, но то, что говорила Тагамуто, приводило меня в бешенство. Тем не менее, она поняла, что немного перегнула, и пошла почти на попятную.

— Мы прилагаем все силы для того, чтобы вывести его на чистую воду. Вы — наш единственный шанс завершить начатое, поэтому так важно, чтобы между нами было взаимопонимание, — Анна протягивала мне белый флаг так, как могла и умела.

Но верить этому тоже не стоило. И когда она изложила тот план, который должен был сработать для установки ловушки, я поняла, что ни о каком сотрудничестве никогда речи и не шло. С самого начала Анна разрабатывала план, в котором было лишь две фигуры — она и убийца. Все остальные были инструментами, способствующими ее действиям.

Несмотря на холодную ясную погоду, я сидела на небольшой скамейке у замершего на зиму фонтана. Еще весной мне казалось, что моя жизнь настолько тиха и бесцветна, что в ней тускнеют любые краски. А теперь я хотела вернуть те тусклые дни, понимая всю их прелесть размеренности и спокойствия. Я не готова. Я не смогу удержать тот груз, который продолжал увеличиваться, пригибая меня к земле. Больше не хотелось бороться, слишком неравными были силы. Небо было голубым и высоким, как всегда в холодное время года. Ветер изредка гонял по дорожкам какой-то мусор, шурша им и нарушая тишину.

Когда равновесие не восстановить никаким способом, есть только одно решение — заглянуть в себя. Найти то, что способно остановить падение осколков самого себя. И в моем случае это было море. Оно сплеталось в картинку прямо посреди площадки со старым фонтаном. Его волны тихо рокотали, набегали на песок, в котором вязли ноги. Море мурлыкало свою вечную песню и баюкало мечущиеся мысли. Светлое небо опускалось в море и сливалось с ним, так что невозможно было понять — есть ли граница между ними, или ее нет. И, подчиняясь однообразному движению, мысли возвращались на свои места, сознание восстанавливало свою целостность, и откуда-то приходила уверенность в том, что все разрешимо.

Я не вернулась домой, а зашла в ближайший бар, взяла себе виски и устроилась в углу зала. Торопиться больше некуда, снежную лавину толкать не надо — она и сама понесется вниз, увлекая всё за собой. Важно только не остаться погребенной ею. Я пила обжигающий виски и мысленно расставляла происходящее по полочкам.

Агент Бьёрн вошел в зал ровно без десяти пять и направился ко мне. Ему удавалось при всем своем росте и массивности казаться настолько естественным в любой обстановке, что при его появлении никто даже не обратил внимания на вошедшего. Он сел напротив меня и заговорил только после того, как незаметно оглядел зал.

— О нашей встрече знают. Поэтому я не советую Вам выходить из бара вместе со мной, подождите минут десять и только потом идите.

— Все настолько плохо? — Я невольно заговорила почти шепотом.

— Я работаю не первый год, и поверьте мне — за Вами наблюдают, — Бьёрн спокойно взял из небольшой тарелочки сухари, отдающие чем-то вроде мясной отдушки и захрустел ими так, словно кроме них не было ничего более интересного. Но я знала, что он внимательно меня слушает.

— Есть несколько вещей, — я заранее обдумала то, что сейчас говорила, — которые могут иметь отношение к происходящему. Бьёрн кивнул мне, предлагая продолжать. Я кратко изложила ему историю о пожаре, коснувшись слегка моих взаимоотношений с семьей. Но не рассказала о подозрительной пропаже Саула.

— Я не знаю о результатах анализа Вашей ДНК, пока ее проверяли на совпадение с ДНК на жертвах, — видя моё выражение, Бьёрн пожал плечами, — Вы были одной из подозреваемых до тех пор, пока не нашлись другие сведения о происшествиях. Если Вы окажетесь в родстве с кем-то из занесенных в базу, об этом станет известно.

— Я понимаю, — мне было ясно, что просить Бьёрна о помощи было бы непростительной глупостью.

— Я помогаю Вам потому, что считаю, что планы Тагамуто имеют слишком много погрешностей, — Бьёрн выпрямился, — пока я могу сказать только одно — будьте осторожны. Гаспар Хорст — не простой убийца, и сделанного им вполне хватит на пару смертных приговоров. И если мы не поймаем его, то нам придется крупно пожалеть.

Сухо кивнув на прощание, Бьёрн поднялся и направился в мужской туалет. Оттуда он вышел через некоторое время и, пройдя через зал, скрылся в дверях бара.

Когда Бьёрн сказал, что ему кажется, будто за нами наблюдают, он был прав. Я шла вдоль домов, ощущая спиной чье-то присутствие, не покидающее меня всю дорогу. Впору было уже бросаться в сторону от каждой тени, но я старалась идти так, словно ничего не было. Там, где улица расходилась в две стороны, разделенная декоративным газоном, я остановилась и оглянулась. Никого. Никого, кто бы мог наблюдать за мной. Хотя, впрочем, никто не мог поручиться, что любой прохожий не может оказаться тем, чей взгляд буравил мне спину.

Испытывая вновь гамму неприятных чувств, я вытащила телефон и набрала номер Гаспара. Он был сейчас последним человеком, которого я могла использовать для своей цели, и первым — кому я действительно могла позвонить. Получался странный парадокс. Трубку Гас взял почти сразу.

— Где ты сейчас? — Он не тратил много слов, сразу перейдя к делу. Я назвала адрес.

— Я скоро буду, — с этими словами он отключился.

Мне даже не хотелось представлять себе того или тех, кто сопровождает меня, больно уж жутковатые мысли приходили в голову. Смешавшись с очередной группой прохожих, я нырнула ближе к зданиям так, чтобы за спиной была стена, а саму меня было почти не видно в отбрасываемой домом тени.

Я не была уверена в том, что за мной следует кто-то другой, а не Хорст, до тех пор, пока возле тротуара не притормозила уже знакомая мне машина. Окно опустилось, и Гаспар с долей иронии в голосе осведомился:

— Тебя подвезти?

Как бы не выглядела ситуация, я была убеждена, что его задел тот эпизод, когда в наш неприятный диалог вклинился Бьёрн. Это была ревность, не особо скрываемая, словно Гаспар не старался скрыть от меня своего возмущения. Я не смогла не отметить, что мне это почему-то было приятно. Затем мысленно отвесила себе оплеуху, припоминая, что только круглая дура позволит себе расплываться розовой лужицей восхищения после всего происшедшего.

— Как хочешь, — огрызнулась я. Под его тихий смешок я села в машину и испытала долю облегчения — здесь, в компании предполагаемого убийцы мне было спокойнее, чем на улице, где чьи-то шаги крались за спиной в темноте. Очевидно, что-то в моем мировоззрении неумолимо переворачивалось с ног на голову. Но я знала, что Хорст не причинит мне вреда до тех пор, пока не захочет этого.

— Что произошло, Ван? — Он знал, как сильно меня раздражает это прозвище, и называл так, демонстрируя свое желание, идущее вразрез с моим. Сильнее всего меня раздражало, что, если Гаспар называл меня так, это звучало ласково и снисходительно, словно я была ребенком.