Элеанора и Парк

— Мы могли бы послушать музыку.

— Твоя мама…

— Ей нет дела. И мы оставим дверь открытой.

— Где мы будем сидеть?

— На моей кровати.

— Боже, нет.

— На полу.

— Я не хочу, чтобы твоя мама считала меня развязной.

Парк не был уверен, что мама вообще воспринимает Элеанору как девушку.

Впрочем, Элеанора ей нравилась. Гораздо больше, чем раньше. Как-то мама сказала, что у Элеаноры великолепные манеры.

— Она очень тихая, — сказала мама, словно это было что-то хорошее.

— Она просто нервничает, — объяснил Парк.

— Почему?

— Не знаю. Просто нервничает.

Он знал, что мама по-прежнему терпеть не может ее стиль. Она постоянно оглядывала Элеанору сверху донизу, критически покачивая головой — если думала, что Элеанора этого не видит.

Элеанора же была неизменно вежлива. Даже пыталась вести с ней беседы. Субботним вечером после ужина мама сортировала свои флакончики от «Avon», а Элеанора и Парк играли в карты.

— Давно вы занимаетесь косметологией? — спросила Элеанора, разглядывая бутылочки.

Маме очень нравилось это слово.

— С тех пор, как Джош пошел в школу. Я сдала экзамен по общеобразовательной подготовке, окончила курсы косметологов, получила лицензию, разрешение на работу…

— Ух ты, — сказала Элеанора.

— Я всю жизнь делаю прически, — объяснила мама. Открыла розовую бутылочку с лосьоном и понюхала его. — Еще в детстве подстригала куклам волосы, рисовала им макияж.

— Прямо как моя сестра, — сказала Элеанора. — А у меня никогда ничего такого не получалось.

— Это не так уж трудно. — Мама подняла взгляд. Ее глаза засветились. — Послушай, а у меня идея. Я сделаю тебе прическу. У нас будет вечер нового имиджа.

Элеанора приоткрыла рот. Возможно — уже представила себя со взбитыми волосами и накладными ресницами.

— О, нет, — сказала она. — Я не могу…

— Давай! — настаивала мама. — Будет весело.

— Мам, не надо, — вступил Парк. — Элеанора не любит макияж. Ей это не нужно, — прибавил он.

— Не полный макияж, — отозвалась мама. Она уже щупала волосы Элеаноры. Никакой стрижки. И ничего такого, что нельзя смыть.

Парк умоляюще взглянул на Элеанору. К счастью, она поняла: Парк умоляет, чтобы порадовать маму. А не потому, что ему не по душе ее внешность.

— Никакой стрижки? — уточнила Элеанора.

Мама намотала ее локон на палец.

— В гараже освещение лучше. Пошли.

Элеанора

Мама усадила Элеанору в кресло и повелительно кивнула Парку. К ужасу Элеаноры — к ее великому ужасу — Парк принялся наполнять раковину водой. Потом взял из стопки розовое полотенце, умело обернул его вокруг шеи Элеаноры, аккуратно приподняв волосы, и застегнул на липучку сзади.

— Прости, — прошептал он. — Хочешь, я уйду?

— Нет, — ответила она одними губами, схватив его за рубашку.

Но подумала: «Да». Ее охватило смятение. Она уже не чувствовала кончики собственных пальцев.

Но если Парк уйдет — как знать, возможно, его мама решит сотворить Элеаноре огромную зубчатую челку. Или перманентную завивку. Или то и другое разом. И кто ее удержит?..

Уж точно не Элеанора — что бы тут с ней ни делали. Она была гостьей в этом гараже. Она принимала еду от этой женщины и целовала ее сына — а значит, была не в том положении, чтобы спорить.

Мама отодвинула Парка и откинула голову Элеаноры назад, уложив в раковину.

— Ты каким шампунем пользуешься?

— Не знаю, — сказала Элеанора.

— Как можно этого не знать? — спросила мама, щупая ее волосы. — Очень сухие. Кудрявые волосы обычно сухие, ты в курсе?

Элеанора покачала головой.

— Хм-м, — протянула мама.

Она опустила волосы Элеаноры обратно в воду и велела Парку согреть в микроволновке масло для волос.

Это было невообразимо странно — мама Парка, моющая ей голову. Она стояла у Элеаноры между коленей; кулон в виде ангела свисал, почти касаясь Элеанориных губ. Да ладно! Весь процесс был сплошным безумием. Элеанора не знала, наблюдает ли за ними Парк. Она понадеялась, что нет.

Через несколько минут ее волосы были натерты горячим маслом и обернуты полотенцем так туго, что заболел лоб. Парк сидел напротив, пытаясь улыбаться, но, казалось, ему было так же не по себе, как и ей.

Мама перебирала свои коробочки от «Avon».

— Она точно была где-то тут… Коричный-коричный-коричный… Ага!

Она повернула свой стул к Элеаноре.

— Так. Закрой глаза.

Элеанора смотрела на нее. Мама Парка держала в руке маленький коричневый карандаш.

— Закрой глаза, — повторила она.

— Зачем?

— Не волнуйся. Это смывается.

— Но я не пользуюсь косметикой.

— Почему же?

Может, Элеаноре следовало сказать, что ей не разрешают? Это было бы лучше, чем: «потому что макияж лжет».

— Не знаю, — ответила она, — это просто буду не я.

— Это будешь ты, — сказала мама Парка, глядя на карандаш. — Очень хороший для тебя цвет. Коричный.

— Это помада?

— Нет, подводка для глаз.

К подводке для глаз Элеанора относилась с особенной настороженностью.

— Для чего она?

— Это макияж, — сказала мама немного раздраженно. — Ты станешь красивее.

Что-то коснулось глаза Элеанора. Его будто бы ожгло огнем.

— Мам… — начал Парк.

— Ладно, — сказала мама. — Я тебе покажу.

Она повернулась к Парку. И прежде чем кто-нибудь успел понять, что она задумала, ее большой палец оттянул уголок его глаза.

— Коричный светловат, — пробормотала мама, взяв другой карандаш. — Оникс.

— Мам… — сказал Парк с болью в голосе, но не пошевелился.

Мама села вполоборота, так, чтобы Элеаноре было видно, и ловко провела линию вдоль века Парка.

— Открой. — Он повиновался. — Прекрасно. Закрой.

Она подвела второй глаз. Потом добавила еще одну линию под нижним веком и лизнула палец, чтобы стереть подтек.

— Ну вот. Чудесно. Видишь? — сказала она, откидываясь назад, чтобы Элеанора могла рассмотреть. — Просто. Мило.

Парк не казался милым. Он казался опасным. Как Минг Беспощадный.^[98] Или участник «Duran Duran».^[99]

— Ты выглядишь как Роберт Смит,^[100] — сказала Элеанора. Но… да, — подумала она, — и правда красиво…

Мама вклинилась между ними.

— Так, теперь закрой глаза, — сказала она Элеаноре. — Открой. Хорошо… Закрой снова.

Ощущение такое, что кто-то рисует по твоему глазу карандашом… А потом все закончилось, и мама Парка протерла щеки Элеаноры чем-то прохладным.

— Все очень просто, — сказала мама. — Основа, пудра, подводка, тени, тушь, контурный карандаш, помада, румяна. Восемь шагов, пятнадцать минут.

Мама Парка выглядела очень деловитой, точь-в-точь участница кулинарного телешоу. Она встала за спиной у Элеаноры и размотала полотенце.

Теперь Элеанора могла посмотреть на Парка — и хотела этого, но опасалась, что он посмотрит на нее. Лицо казалось тяжелым и липким. Она, вероятно, выглядела как все эти женщины с журнальных обложек.

Парк подтащил свой стул поближе к ней и стал постукивать кулаком по ее коленке. Секунду спустя Элеанора сообразила, что он вызывает ее на игру «камень-ножницы-бумага».

Они играли и играли. Годился любой предлог, чтобы прикоснуться к нему. И годился любой предлог, чтобы не смотреть на него. Парк смыл подводку с глаз, но по-прежнему выглядел как-то необычно. Хотя Элеанора не смогла бы объяснить, что изменилось.

— Так Парк обычно отвлекает маленьких детей во время стрижки, — сказала мама. — Ты, видимо, кажешься очень испуганной, Элеанора. Не волнуйся. Я же обещала, что не буду ничего стричь.

Парк и Элеанора оба выкинули «ножницы».

Мама втерла половину банки мусса в ее волосы, а потом высушила их феном (о котором Элеанора никогда раньше даже не слышала, но, похоже, это было очень-очень важно).

Если послушать маму Парка, то все, что Элеанора делала со своими волосами — мыла их, расчесывала, вплетала бусины и шелковые цветы — все это она делала неправильно. Ей следовало укладывать волосы, фиксировать прическу и по возможности спать на атласной наволочке.