Ваниль и миндаль

— А после Сандры — ужин. Я заказал столик в ресторане. Рыба или мясо?

— Ой, да все равно!

— Значит, рыба.

Она взлетела наверх, скинула халат, вывернула из чемодана на пол одежду, выхватила простенькое светлое платьице, светлые же трусики и лифчик, вдруг обернулась — увидела Пабло, который с террасы невозмутимо наблюдал за нею. Охнув, Ваниль метнулась в ванную, заперлась, прислушалась. Сердце колотилось. Он видел ее голой, всю видел. Глаза у этого Пабло были как у рыбы, у чудовищной рыбины, поднявшейся вдруг из морских глубин, чтобы умертвить своим взглядом все живое под солнцем.

Ваниль встряхнула головой. Ну его к черту, этого Пабло. Она приехала к Нико, а он не даст ее в обиду. Быстро оделась, выглянула из ванной — на террасе никого не было — и выбежала из комнаты.

Во дворе у кабриолета ее ждали улыбающийся Нико и невозмутимый Пабло.

Сандра оказалась хозяйкой то ли магазина, то ли салона красоты. Как рассказал Нико, ее отец был сербом, а мать — украинкой, поэтому Сандра сносно говорила по-русски. Высокая, худая, узколицая, она взяла Ваниль за руку, подвела к окну, покачала головой.

— У ее лица нет истории, — сказала она. — Сколько тебе лет?

— Двадцать семь, — сказал Нико.

— Двадцать шесть, — поправила Ваниль.

Сандра фыркнула и решительно потащила Ваниль за собой.

Через пять часов совершенно обалдевшая Ваниль предстала перед Нико: новая прическа, новое платье, новые туфли, новые запахи и, кажется, новое тело.

Сандра принесла шкатулку, Нико велел Ванили повернуться и застегнул на ее шее колье.

Ваниль взяла Нико под руку, и они отправились в ресторан.

У нее подгибались и дрожали ноги, замирало сердце, перед глазами все кружилось, и время от времени она придерживала шаг, боясь упасть в обморок.

После ужина прогулялись по старому городу, выпили кофе в маленьком заведении неподалеку от арабских бань и спустились к набережной, где их ждал Пабло. Он отвез их в Вальдемоссу.

Если бы Ваниль спросили, о чем они разговаривали в ресторане и кафе, она ничего не смогла бы вспомнить.

— Посидим на террасе? — предложил Нико.

Когда они расположились в уютных креслах за овальным маленьким столиком, Пабло принес вино, разлил по бокалам и исчез.

Отсюда открывался вид на серебрившееся под луной море, над которым горели звезды — они были гораздо ярче и крупнее тех, что Ваниль видела в Чудове.

Нико закурил сигару.

— Нравится? — спросил он. — Все это — нравится?

— Да. — Она прокашлялась и повторила: — Да. Очень.

Одного этого дня было бы достаточно, чтобы оправдать десять лет ее мечтаний — десять лет жареной куриной печенки. А сейчас Ваниль думала только об одном: придется ли ей при отъезде с Майорки возвращать это роскошное платье, эти туфли и колье.

Она пригубила вино. Рука дрожала.

Нико откинулся в кресле.

— Ты хотела бы здесь жить? Летом — здесь... Ну не всегда — тут довольно скучно, однообразно... остров маленький... Есть еще дом в Биаррице и небольшая вилла в Майами. Зимой — в Лондоне. Хотя зимой можно хорошо провести время где-нибудь на Карибах или на Гавайях... или где хочешь...

Ваниль кашлянула.

— Как это?

Нико повернул к ней голову и улыбнулся.

— Тебе хочется вернуться в Чудов? В Москву? К матери? Тебе двадцать семь, Ваниль...

— Двадцать шесть.

— Двадцать шесть. Ты не замужем, живешь на съемной квартире, работаешь среди гастарбайтеров. Выйдешь замуж за одного из них? Или за чудовского, как твоя мать? Станешь матерью-одиночкой? — Он говорил ровным голосом, чуть посмеиваясь, словно и не всерьез. — Другой жизни у тебя там, боюсь, и не будет. Это — твоя настоящая жизнь?

Он взял бокал, взболтнул вино, отпил.

— А какая? — хрипло спросила Ваниль. — Настоящая — какая?

— Не знаю. И никто не знает. Но для начала хотя бы та, которую предлагаю я. — Он выпрямился. — Наверное, я напрасно сразу взял быка за рога, извини, но мне кажется, лучше так, без уверток... Если ты согласна, завтра же летим в Париж, оденешься там... или в Милан... куда хочешь... начнешь жить настоящей жизнью, Ваниль, настоящей... — Допил вино, поставил бокал на столик. — Я понимаю, что мое предложение может показаться тебе непристойным. Наверное, оно таковым и является. Да нет, оно попросту непристойно. Ты можешь отказаться, сказать “нет” — что ж. Проведешь две недели на Майорке, ни в чем не нуждаясь, обещаю. И мы никогда не вспомним об этом разговоре. Дурной сон, пьяный бред — назови как угодно. Забудем. Ничего не было. Через две недели вернешься домой веселая, загорелая, с подарками, как ни в чем не бывало. Это платье, это колье — они твои, без дураков. Колье стоит пятнадцать тысяч евро — оно твое. Эти две недели будешь жить тут, в твоем распоряжении весь дом, я оставлю тебе денег, прислуга будет сдувать с тебя пылинки. Если не нравится здесь, завтра же — или даже прямо сейчас — сниму для тебя номер в хорошем отеле. А через две недели вернешься в Москву, в Чудов — куда хочешь...

Ваниль словно оглохла. Она чувствовала себя глубоководной рыбой, вытащенной на поверхность, жалким чудовищем, которое вот-вот взорвется от избыточного давления. Взорвется, разлетится на мелкие кусочки.

— Что? — переспросил Нико.

Она поняла, что, видимо, на какой-то миг выпала из жизни и в бессознательном состоянии что-то сказала.

— Да, — сказала Ваниль. — Ну да — да.

Она удивилась, услышав свой голос: он был твердым и чистым, а не хриплым, как минуту назад.

Нико налил в бокалы вина. Ваниль выпила вино бесчувственно, как воду.

— Я поднимусь к тебе через полчаса, — сказал Нико.

— Полчаса, — повторила она, хотя хотела сказать: “Хорошо”.

Он кивнул, откинулся на спинку кресла и пыхнул сигарой.

В ванной она сняла туфли, повесила платье на плечики, спрятала колье в выдвижной ящичек, понюхала руку, надушенную Сандрой, встала под душ и замерла, забыв включить воду. Неизвестно, сколько бы она так простояла, если бы в дверь не постучали.

— Сейчас! — крикнула она и включила воду. — Минутку!

Через десять минут она вышла из ванной, замотанная в полотенце, от сильного удара упала на пол, проехала на животе по паркету, закричала, Пабло навалился, жарко дыша в лицо.

Все произошло быстро.

Ваниль лежала на полу скорчившись и с ужасом смотрела на Нико, который был прикован наручниками к двери. Значит, все это произшло у него на глазах. Ей хотелось зажмуриться, но не получалось. Настоящая жизнь. Куриная печенка.

На полу валялась бейсбольная бита — ею, похоже, Пабло оглушил хозяина: голова у Нико была в крови, он еле держался на ногах.

— А ты прав, Нико, — сказал вдруг Пабло. — Она была целкой — клянусь рукой. Ты ведь целку хотел?

Он повернулся к Ванили и рухнул от удара битой в лицо. Ей пришлось ударить его еще семь раз, чтобы он перестал дергаться.

— Теперь уходи, — сказал Нико глухо. — Теперь ты должна уйти, Ваниль... ты сама понимаешь... должна понимать...

Она повернулась к нему — тоненькая, обнаженная, малогрудая, всклокоченная, потная, забрызганная кровью, с потемневшими от ярости глазами — и спросила:

— Ты правда хотел?.. — Запнулась. — Чего ты хотел, Нико?

— Ты должна уйти, — повторил Нико. — Уходи, пожалуйста... если тебе нужны деньги...

Ему наконец удалось выпрямиться.

Она шагнула к нему.

— Чего ты хотел, Нико? Чего ты хотел на самом деле?

— Ваниль...

— Чего?

Он закрыл глаза.

Через два дня сеньора Каталина Д., которая занималась уборкой на вилле близ Вальдемоссы, сообщила в полицию о преступлении. Камеры видеонаблюдения в доме были выведены из строя за несколько дней до убийства, поэтому личность преступника установить сразу не удалось. Хозяин одного из ресторанов в Пальме рассказал, что за несколько часов до смерти Нико ужинал в его заведении с молодой женщиной, но описать ее внешность не смог: ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Дело сдвинулось с мертвой точки, когда через месяц из Нью-Йорка вернулась Сандра Ф., которая хорошо знала Нико и запомнила необычное имя его русской подруги.