Воспоминания минувших дней

Он посмотрел сначала на нее, потом на меня. Затем пожал мне руку, и на его глазах показались слезы. — Спасибо, Джонатан, — сказал он хрипло и, прищурившись, повторил — Спасибо.

— Ты справишься, — сказал я.

— Надеюсь, — ответил Ди-Джей. — Но это будет нелегко. Все уже не так, как прежде.

— Все меняется. — Я вышел, закрыл за собой дверь и на мгновение прильнул к ней ухом, пытаясь услышать голос отца. Напрасно.

Ди-Джей любил его. Я нет. Почему? Почему наше отношение к отцу было таким разным? Мы же оба его сыновья! Что разглядел в отце Ди-Джей, чего не сумел разглядеть я?

Я вышел в коридор и направился в кухню. Мэми уже возилась со своими кастрюлями и сковородками, тихо разговаривая сама с собой.

— Во сколько будем ужинать?

— Не знаю, — ответила она. — Я вообще не понимаю, что происходит в этом доме. Твой брат отказался от ужина, а твоя мать заперлась у себя в комнате и рыдает.

— Я думал, врач дал ей снотворное.

— Может, и так, но я точно знаю, что оно не подействовало. — Мэми достала из кастрюли дымящийся половник и поднесла мне ко рту. — На, попробуй, но сначала подуй.

Это была неплохо приготовленная тушеная говядина.

— Добавь соли, — сказал я.

— Этого следовало ожидать, — засмеялась она. — Ты прямо как твой отец. Он тоже всегда так говорил.

— Он тебе нравится?

Мэми положила половник в мойку и повернулась ко мне.

— Самый глупый вопрос, который мне когда-либо задавали, Джонатан. — Я восхищалась твоим отцом. Он был самым великим человеком всех времен и народов.

— Почему ты так говоришь?

— Потому, что это правда, вот почему. Спроси кого хочешь из прислуги, и все тебе скажут то же самое. Он начал видеть в черномазых людей задолго до того, как их стали называть черными. — Она повернулась к плите и, сняв с одной из кастрюль крышку, заглянула внутрь. — Значит, добавить соли?

— Да, — я вышел из кухни и, поднявшись наверх, остановился перед дверь, спальни матери.

Мэми ошибалась.

В комнате было тихо.

Я ужинал в одиночестве, когда на пороге кухни появился Джек Хейни.

— Выпью с тобой чашечку кофе, — сказал он, придвигая стул.

— Хочешь тушеного мяса? Здесь его на целую армию хватит.

— Нет, спасибо, — ответил он, наблюдая, как Мэми ставит перед ним чашку кофе. — Мы спешим на самолет.

— Вы летите в Вашингтон?

Джек кивнул.

— Дэн хочет, чтобы я вместе с ним присутствовал на заседании Исполнительного комитета. Могут возникнуть некоторые юридические вопросы.

Не Ди-Джей и даже не Дэниэл Младший, а именно Дэн. С каких это пор?

— Какие-то трудности? — спросил я.

— Вряд ли. Твой отец очень хорошо все устроил.

— Почему же Ди-Джей так нервничает?

— Очень много стариков, они могут не захотеть, чтобы ими командовал молодой человек.

— Почему не захотят? Им же это заранее было известно.

— Да. Но пока твой отец был жив, они боялись открыто выступить против него. Сейчас все изменилось. Они не понимают, что впервые приходит человек, полностью готовый к работе, которого не надо учить, и что не имеет значения, работал ли он когда-нибудь в профсоюзах, организовывал ли выступления, стоял ли в пикетах. Руководство профсоюзом больше напоминает руководство крупной фирмой. Нужны подготовленные люди. Вот почему компании так расхватывают лучших выпускников колледжей и университетов. Твой отец всегда считал, что и мы должны делать то же самое. Поэтому-то он и заставил Дэна пройти через все возможные школы.

Я понимал, что имел в виду Джек. Таким же отец хотел сделать и меня. Курс права в Гарварде, затем школа бизнеса. Только одно ему не удалось предусмотреть: я не хотел, чтобы кто-то заставлял меня через что-то проходить. Куском хлеба я вытер с тарелки подливу.

Мэми подошла ко мне.

— Еще?

Я отрицательно покачал головой.

— Соли достаточно?

— Вполне.

Она засмеялась и поставила передо мной чашку кофе.

— Точь в точь, как отец. — Сначала говорит, что недостаточно соли, а потом хвалит, хотя я ничего не добавляла.

Я посмотрел на Джека.

— Так что все-таки должно произойти завтра?

— Исполнительный комитет должен назначить Дэна исполняющим обязанности президента. До следующих выборов. Выборы будут весной, то есть, через девять месяцев. К этому времени мы надеемся полностью овладеть положением.

Что ж, если это задумал отец, значит, так и будет. Планы отца всегда сбывались.

Допив кофе, Джек встал из за стола.

— Ты не мог бы объяснить матери, зачем я улетел, и сказать, что я позвоню завтра утром?

— Нет проблем.

— Спасибо.

Через несколько минут снаружи хлопнула дверца машины. Подойдя к окну, я посмотрел во двор. От нашего дома отъезжал огромный черный «кадиллак». Проводив машину взглядом, я снова поднялся наверх и остановился у спальни матери. Как и прежде, в ней было тихо.

Медленно повернув дверную ручку, я заглянул внутрь. Несмотря на полутьму, я различил фигуру матери, лежавшей в постели. Во сне она казалась беззащитной, совсем не такой, какой была еще несколько часов назад. Я осторожно укрыл ее простыней и на цыпочках вышел из комнаты.

Спустившись в холл, я достал из чулана рюкзак, на сборы мне потребовалось немного времени и минут через десять я был полностью готов.

Я проснулся за минуту до того, как зазвонил будильник и, чтобы он не поднял на ноги весь дом, выключил его. В холле было темно, но в кухню, расположенную на восточной стороне дома, уже начали проникать первые лучи утреннего солнца. Я включил кофеварку. Как всегда, Мэми уже все приготовила.

Когда отец был жив, он обычно вставал рано, спускался на кухню и сидел там с чашечкой кофе, ожидая, пока проснутся остальные. На наши вопросы он отвечал, что для него это время размышлений, ему было просто необходимо побыть в одиночестве. Любую проблему он обдумывал до мелочей, после чего намеченный план оставалось лишь претворить в жизнь.

Забрав из своей комнаты сумку, я снова спустился вниз. Кабинет отца был открыт, и я, быстро подойдя к столу, выдвинул ящик.

Пистолет лежал на месте. Судя по всему, Ди-Джей и те, кого он привел, нажимали не на ту кнопку. Я взял пистолет и осмотрел его. Смазка оставалась нетронутой, а в обойме были все патроны. Для такого человека, как мой отец, держать пистолет не имело смысла. За оружие обычно хватаются малодушные, а его было не так легко запугать.

Открыв сумку, я засунул пистолет между бельем и рубашками, ногой задвинул ящик и пошел на кухню. Кофе, наверное, уже был готов.

В коридоре я встретил мать.

— Джонатан, что ты здесь делаешь?

— Ничего, — ответил я тоном нашкодившего ребенка, которого схватили за руку. Интересно, сколько она здесь простояла?

Мать вошла в кабинет.

— Я все еще чувствую запах его сигар, — произнесла она задумчиво, как бы разговаривая сама с собой.

— Пустяки, — сказал я. — Если верить рекламному агенту, очиститель воздуха избавит от него в считанные секунды.

— Так быстро? — Мать повернулась ко мне.

— Нет… Можно удалить запах из комнаты, но придется слишком долго трудиться, чтобы выбросить все, что с ним связано, из нашей памяти.

Взгляд матери упал на сумку.

— Ты уезжаешь?

— А что здесь делать? От лета осталось всего полтора месяца.

— Может, подождешь немного? Нам надо о многом поговорить.

— О чем?

— Ну, например, о том, куда ты пойдешь, когда закончишь школу, и вообще о том, что ты собираешься делать в жизни.

— У меня не такой уж большой выбор, — усмехнулся я. — Меня куда-нибудь запишут, вот и все.

— Отец говорит… — мать запнулась. — Отец сказал, что тебя никуда не будут записывать.

— Запишут. Он об этом уже позаботился. У отца все было рассчитано на много лет вперед.

— Когда ты, наконец, прекратишь нападать на него, Джонатан? — спросила мать. — Он умер и больше ничего не сможет сделать. — Она всхлипнула.