Шестнадцать карт (роман шестнадцати авторов)

— У меня закипает в голове.

— А вы попейте чаю, чай уже остыл.

— Спасибо.

— И кушайте, не стесняйтесь!

— Да, хорошо.

— Про теорию относительности я не буду. Я как картограф и сам ее не понимаю. Только в самом общем виде: может быть создана четырехмерная даже, а не трехмерная модель реальности, в которой точкой будет событие, а четвертым измерением время. И, самое парадоксальное, эта модель неизменна в любой системе координат. Потому что время эластично и зависит от скорости. Это важная идея для картографии будущего, но пока ее никто не мог применить. Может, это и хорошо.

— А пока?

— Пока и с двухмерными картами случались казусы. Например, из-за немцев. Или австрийцев, что по большому счету одно и то же. Их погубила точность, аккуратность!

— Как?

— Вторая мировая война началась, если быть справедливыми, еще в 1938 году, с аншлюса Австрии. Так вот, когда танковые части Рейха перешли границу, оказалось, что у оккупантов нет ни одной карты оккупируемой местности. Тогда офицер с головного танка остановил машину, вылез и купил в ближайшем австрийском ларьке дорожный путеводитель по континентальной Европе. Такое простое издание для туристов. Нашел дорогу на Вену и поехал.

— С ума сойти!

— Исторический факт. Через три года вся территория в границах этого туристического путеводителя была покорена Германией. Эта карта оказалась точной, слишком точной. Слишком близкой к реальности. Такую карту нельзя было продавать в ларьках.

— А с Россией?

— С Россией вышло наоборот. Немцы — большие педанты. Планируя бросок на Москву, они с точностью до одной тонны рассчитали горючее для своих танков и автомобилей. Расстояние измеряли по карте. Но карта России оказалась неточной. Расстояние от западной границы до Москвы фактически было немного больше. И горючего не хватило — на каких-то 40 километров до столицы СССР. Я не говорю, что это предопределило исход всей войны. Наполеон взял Москву, но Россию победить не смог. Однако Москва спаслась от оккупации потому, что карта Советского Союза, которой пользовались немцы, была неправильной. Поэтому сейчас все карты делают немного неточными. Никогда не знаешь, в какие руки она попадет.

— Значит, настоящие, идеальные карты есть только у военных?

— У военных есть очень точные карты и системы позиционирования, благодаря которым они могут осуществлять запуски стратегических ракет. Но это не идеальные карты, нет. Есть нюансы…

— Понимаю, идеальной карты не существует.

— Ммм… скорее всего. Но есть легенда. Можно сказать, картографическая байка. Ведь идеальную карту могли создать и совершенно случайно. Даже в прошлые века, когда не было таких мощных систем определения координат. Или не случайно, а используя некоторые не вполне объяснимые силы и способности.

— И кто получит такую карту, тот обретет власть над миром!

— Может быть, может быть… а может, пропадет, погибнет. Представьте, что у вас в кармане идеальная карта, на ней улица, номер дома, в котором вы сейчас сидите: получается, что вы сидите в своем собственном кармане. Реальность может коллапсировать, свернуться в чистую сингулярность. Такая карта опаснее, чем адронный коллайдер.

Мы посидели еще с полчаса. Я выпил две кружки чая и съел три сложных бутерброда с сыром и ветчиной. И стал собираться. Картограф не задерживал. Он признался, что и у него мало времени: скоро последний срок сдачи путеводителя по “Золотому кольцу” для иностранных туристов — да, вот такой халтурой зарабатываю на жизнь и на пополнение коллекции!

Более всех карт мне понравилась одна весьма нелепая схема Петербурга. Она была вообще ни на что не похожа и изобиловала помарками и неясными знаками. Я показал карту Пьеру Багрову. Он отнесся к ней равнодушно:

— А, эта. В ней нет ничего особенно ценного. Это плохая копия с официальной городской карты, которую сделал нерадивый студент-географ. Где-то в конце XIX века. Не сомневаюсь, что экзамен он провалил. Видно, чертил с пьяных глаз, в последнюю ночь перед сдачей работы, как это часто бывает со студентами. Для моей коллекции она значения не имеет, мне ее всучили в нагрузку с ценными материалами из научных архивов, куда карта попала, скорее всего, по ошибке. Или как анекдот. Можете взять себе, дарю.

— Ой, я вам так благодарен! Мы сделаем ее иллюстрацией к статье. О чем будет статья, я еще не знаю, но иллюстрация уже есть, это классно!

— Пожалуйста, на здоровье.

— Вы не думайте, мы не бесплатно! Мы не халявщики. В меру своих скромных возможностей, как говорится…

Я достал из внутреннего кармана и положил на один из старых атласов чахлую стодолларовую бумажку, которой снабдил меня шеф. Мне стало неловко от ничтожности гонорара. Но картограф взял купюру спокойно и с достоинством, даже посмотрел на свет и спросил зачем-то:

— Надеюсь, эту денежку вы получили не за продажу котенка на перекрестке в безлунную ночь?

— Э-э-э…

— Шутка, не берите в голову.

Выйдя из подъезда, я увидел большой черный автомобиль с затемненными стеклами, который стоял во дворе. Я подумал, что какой-то бизнесмен или чиновник приехал инспектировать стройку. Больше поблизости ничего достойного внимания не было. Когда я проходил мимо, задняя дверь со стороны водителя открылась, из машины вышел человек нерусской наружности в длинном кожаном плаще, который почему-то внимательно на меня смотрел. Я безотчетно прибавил шагу.

От метро к квартире Багрова я шел около часа, обратно к метро — не больше пятнадцати минут. По дороге я был, по своему обыкновению, погружен в пустые мысли. И вздрогнул, когда у самого входа в подземку меня остановила девушка в нелепой одежде, какую в России носят только иностранные туристы:

— Excuse me, do you speak English? Could you please help me to find… wait a second… this house? [1]

Девушка ткнула пальцем в раскрытый на мелкомасштабной карте района путеводитель.

Глава II

Дмитрий Новиков

Глаза леса

Дмитрий Новиков (1966) — живет в Петрозаводске. Автор книг “Танго Карельского перешейка”, “Муха в янтаре”, “Вожделение”. Печатался в журналах “Дружба народов”, “Новый мир”, “Знамя”, “Октябрь”, “Континент”, “Север”, “Carelia”, в альманахах “Мир Паустовского”, “Современная сетевая русская литература”, “Новые писатели”, “Границы” (Норвегия). Лауреат премии “Вдохнуть Париж” (2004), “Соколофф-приз” (2004), Новой Пушкинской премии (2007). Финалист премии сетевой литературы “Арт-Лито-2000”, премий “Баренцфорфлаг” (Норвегия, 2008), “Чеховский дар” (2010).

— Сёй, сёй [2], — баба Лена все подкладывает в тарелки дымящейся вареной оленины. Она — карелка. Дед Андрей — коми. Коми-ижемец — он явно гордится происхождением.

В маленькой лесной избушке тепло. Это самое главное — еще полчаса назад мы с Володей дрожали крупной звериной дрожью, насквозь промокнув под брызгами злых, острых волн озера Любви — как еще на русский перевести Ловозеро.

Дед Андрей — маленький, сморщенный, быстро пьянеющий старик с пронзительными голубыми глазами. У настоящих алкоголиков они мутные, постоянно слезятся. Здесь же этого нет и в помине.

— Ты не смотри, что я сейчас в лесу живу. Я мно-о-огое прошел… — Он постоянно в движении. Присядет за стол, вскочит подкинуть дров, помешать парящее варево на плите. — Я в поселке раньше жил. А еще раньше оленеводом работал, бригадиром в бригаде. Двадцать человек у меня было, и все девушки…

Он сладко жмурится.

— Комсоргом я у них был, — продолжает после паузы, отхлебнув черного, полкружки сахара, чаю. — Взносы собирал.

— А какие взносы были, сколько? — Мне вдруг стало интересно, вспомнилась красная книжица с фиолетовыми размытыми штампами внутри “Уплачено. ВЛКСМ”

— Сколько-нисколько. Палка — взнос, — дед Андрей радостно смеется, хороша была комсомольская юность.