Моя Ойкумена. Глава 1. Забайкалье (СИ)

Еще интересно путешествовать на самолете - смотришь в иллюминатор на облака и представляешь разные фигуры - людей, зверей. Вот Зорро в шляпе - мы такого в кино в Доме Офицеров видели, вот морда собаки или волка... Но интереснее всего все-таки ехать на поезде. Для путешествий не придумали ничего лучше, ведь поезд - это целый город на колесах! Ты живешь в нем по-настоящему: по утрам ходишь в туалет и чистишь зубы, днем обедаешь, играешь, ночью спишь. А за окном - постоянно что-то интересное. Когда мы ездили с отцом, он всю дорогу мне рассказывал обо всех городах. Вот станция Наушки, здесь все написано непонятными буквами, похожими на пауков и человечков. Такими буквами пишут китайцы, а русские их читать не умеют. А вот и сами китайцы - идут строем, в черных костюмах, с красными значками - сами взрослые, а ходят как наши октябрята! Монголов и бурят я уже знаю, они тоже тут попадаются - с военными они всегда здороваются. А когда здороваются с моим папой, то и со мной заодно. Я их люблю смешить - отдаю честь по-военному, и они в ответ обязательно смеются. Следующая станция - Слюдянка, она находится на берегу Байкала - это самое глубокое и красивое озеро в мире. Говорят, что вода в нем святая, и все с нетерпением ждут остановки. Только поезд остановился - все срываются с места и бегут к берегу, чтобы напиться и умыться. Потом Иркутск, где расстреляли белогвардейца Колчака, потом Новосибирск, где живут ученые, потом еще много остановок, а мы с отцом идем в вагон-ресторан. Там обязательно дают солянку в ушастых мисках из нержавейки. В солянке плавают черные круглые шарики - они противные на вкус и называются маслинами. Я их все отдаю отцу, и он ест их с удовольствием. Уже два дня мы едем по Сибири, скоро - Урал. В Уфе мы смотрим на памятник Салавату Юлаеву - он бьет коня плеткой, чтобы перепрыгнуть через реку. Отец говорит, что он прыгает из Европы в Азию. С отцом было интересно - он все время рассказывал, но я теперь многое сам знаю и тоже могу рассказать.

На этот раз мне придется ехать одному. У меня родилась сестренка, и я подслушал, что меня хотят на целый год отправить к деду с бабкой, чтобы маме было проще ухаживать за маленьким ребенком. А мне уже 5 лет - сказали, что мне там будет лучше - мне здесь не климат. А я в принципе не хочу, чтоб мне было лучше, но, когда ты маленький, никого не интересует, чего ты хочешь. Всегда говорят тебе в ответ: "Есть такое слово - надо!".

Вот мама и говорила всем подругам: "Ему здесь не климат, ему здесь не климат", - как будто уговаривала сама себя. Решили отправить меня с попутчиками без документов и билета, чтоб не тратить деньги. Меня завели в купе и передали на руки каким-то взрослым девочкам, сказав им, что я веду себя хорошо. Мне объяснили, что я должен делать: во всем их слушаться, а от ревизоров прятаться в туалете. Про ревизоров заранее должны были предупреждать проводницы. Ревизоры носят форму, похожую на фашистскую, и их можно заметить издалека.

Ехали мы весело - со мной постоянно играли, а я пел песни. Меня угощали конфетами, но я никогда их не брал - дед меня учил, что конфеты - еда для девчонок, а настоящий солдат не должен любить сладкого, ведь на войне, каждый знает - с сахаром туго. Девчачьих песен я не знал и не пел, а знал только военные: "Варяг", "Каховка", "Тачанка". Особенно мне нравилась "Тачанка", но одну строчку я понимал и пел по-своему. Там, где пелось:

И с налета, с поворота,

По цепи врагов густой

Застрочил из пулемета

Пулеметчик молодой!

мне слышалось: "подцепив врагов густой", и представлялся молодой солдат в буденовке, который, стоя во весь рост на тачанке, цеплял врагов какой-то длинной палкой-кочергой (что такое "густа", я стеснялся спросить...). А до кого он не дотягивался, те в страхе разбегались.

У деда с бабкой

Городок, в котором жили дед с бабушкой, был деревянный и одноэтажный - типичный старинный русский город. Жили мы хорошо, я уже привык и не скучал по родителям. Когда мы с дедом писали им письма, то так прямо и шутили: "Хорошо живем, хлеб с маслом жуем!". Это был мой другой дедушка, мамин папа. В нашем домике были две печки- голландки, которые зимой раскалялись так, что можно было обжечься. За шторкой висел рукомойник, а за водой мы с дедом ходили к колонке на улицу. Туалет был "на задах" - так называлась дальняя часть двора. Сходить туда - иногда целое приключение, особенно когда на улице мороз, а ты забыл дома электрический фонарик.

Вскоре меня устроили в детский садик. Там у меня появился первый друг, его звали Женя. Это был тихий и застенчивый белобрысый мальчик. Я спросил бабушку, русский ли Женька. Она сказала да, русский. Но у меня остались какие-то подозрения, и я переспросил:

- Но он немножко не такой русский!

- Да кулугур он, ку-лу-гур! И бабка у него кулугурка! Но это тоже русские! - Позже я узнал, что кулугурами в Поволжье называют старообрядцев.

Дед парил кашу с тыквой в печке и, приглашая к столу, объявлял: "Хлеб - на столе, руки - своЕ". Так по-старинному никто больше не говорил. На улице он делал для меня блиндажи и пещеры в сугробах снега, и я пропадал там все время. Как приятно потом вернуться домой и прислониться спиной к теплой печке-голландке!

Этот мой дед тоже воевал, прошел всю войну простым солдатом. Я донимал его расспросами: просил показать медали, спрашивал, скольких фашистов ему посчастливилось убить. Он всегда отвечал как-то нехотя, уклончиво. Тогда я решил его поддеть и сказал:

- А, может быть, ты плохо воевал, если не рассказываешь? Расскажи, ты хорошо воевал?

Дед сидел строгал какую-то палку. Вообще мой дед был самым добрым дедом на свете, но при этих словах он взглянул на меня очень не по-доброму, и тихо, но со значением сказал:

- Кто хорошо воевал, тот там остался!

Тут нож соскочил, порезал деду палец, и дед выругался, чего никогда себе при внуках не позволял. Я испугался, почувствовав, что сделал деду больно, и дело не только в пораненном пальце. Я подбежал к нему и обнял. Я не видел его лица, и лишь услышал, как он вздохнул, а потом погладил меня по голове.

А когда я стал чуть-чуть постарше, то услышал более подробные истории о войне. Одну из них я запомнил на всю жизнь, и она испортила мне общее романтическое представление о военной профессии.

Дед рассказал о том, как перевернувшейся цистерной с бензином придавило ноги солдату. Бензин лился через край ему на лицо, он кричал и просил о помощи, но солдаты шли быстрым маршем на передовую и не могли остановиться. Долгое время у меня в ушах стоял его крик: "Братцы, стойте, помогите! Братцы, умираю!"

А как же суворовское правило, которому меня учили раньше: "Сам погибай - а товарища выручай!"? В голове это не укладывалось, и я не хотел этому верить.

... Пришло лето, и мы перебрались на дачу. Дед мне привил любовь к лесу, мы постоянно ходили по грибы. Он умел подражать птичьему пению и учил меня подкрадываться к птицам. К дятлу подкрасться проще всего - можно спокойно идти, пока он стучит, как только прерывается - нужно остановиться. В грибах благодаря деду я уже разбирался очень хорошо. Возвращались домой мы всегда счастливые, и дед приказывал бабке: "На жареху здесь хватит, так что пожарь-ка нам однЕх!" - имелось в виду одних грибов, без гарнира. Помните Пушкина:

Ни огня, ни черной хаты,

Глушь и снег... навстречу мнЕ -

Только версты полосаты

Попадаются однЕ!"

В то лето я подумал, что хорошо бы вырасти и стать лесником, а не военным. Но это была пока мимолетная мысль, которую я сурово от себя отогнал.

Год пролетел незаметно, и я вернулся в Забайкалье.

Первая драка

Я уже пошел в первый класс, но в школе было не очень интересно - читать и писать я умел с четырех лет, а дурацкие стишки учить - это глупость. Уроки я делал хорошо, так как есть такое слово "надо", как вы уже знаете. Дед мне всегда говорил, что если берешься за что-то, то нужно делать это лучше всех. А если не можешь быть лучшим - тогда вообще не берись! Поэтому в школе я был круглым отличником. Почему круглым - никто не мог объяснить. Знаю только, что круглыми могут быть только отличники или дураки.