В часу одиннадцатом

Он говорил мрачно, как будто его православная жизнь была для него тяжким бременем, лишенным какого бы то ни было утешения. Наверное, так живут праведники, подумал Александр. И спросил, так ли это, как ему показалось, и Николай подтвердил, сказав, что это тягота, это крест, который лучше нести добровольно, потому что все равно придется нести. “Неужели, — почти со страхом спросил его Александр, — неужели нет никакой духовной радости в этом?..”

Николай только трагически покачал головой. “Я спасаюсь, потому что у меня есть страх ада, и делаю свое дело любой ценой. А радость — это для неофитов”, — произнес он, посмотрев на Александра снисходительно, как будто именно к таким глупым радующимся неофитам причислял его. Хотя на самом деле, при безусловной светлой благодатной радости, полученной после крещения и первого причастия, состояние Александра не было совсем безмятежным: он думал о разногласии с ней, и еще о заброшенной кандидатской. А как же “всегда радуйтесь”, напомнил Александр неуверенно слова апостола Павла, и слова Спасителя “иго Мое благо, и бремя мое легко”, но Николай ответил уверенно: “Это все не для нас”. Он был уверен, что все, кроме небольшого круга людей, погибнут. Погибнут в адском огне соседи по лестничной клетке, потому что остались атеистами. Погибнут все, кто состоял в пионерской и комсомольской организациях, если не покаются. Погибнут евреи, если не раскаются в своем еврействе, потому что это “сборище сатанинское”, как сказано о них. Погибнут все, кто живет на Западе: там истинной веры совсем не осталось. Но Россия, страна богоизбранная, возможно, в ней спасется больше людей, чем в других странах.

Он говорил поучительным тоном, намекая, что Александр на данный момент относится скорее к тем, кто погибнет, а не к тем, кто спасется.

А что значит — “делать дело любой ценой”, спросил неуверенно Александр. Получается, цель оправдывает средства. Да, подтвердил Николай, дело надо делать любой ценой, не останавливаться ни перед чем, никакая преграда не должна остановить тебя, потому что ты делаешь Божие дело. Как-то между прочим он дал понять, что делает какое-то тайное божественное дело, и было ясно, что никого близко к своему делу он не подпустит. Посторонним можно выполнять только отдельные поручения, и одному из них — Александру — поручено ремонтировать двери и окна и мастерить потайной шкаф, и больше ничего, дальше этого не совать своего носа.

Так, послушав его, Александр совсем забыл, зачем пришел сюда. Он проникся словами о всеобщей погибели и даже забыл, что надо быстрее доделывать работу. Да и зачем доделывать ее, подумал он, если все равно всем гореть в огне? Может быть, просто так и жить, ожидая последнего часа?.. Но не спросил, чтобы не смущать этого духовно опытного человека своими наивными детскими вопросами.

Потом Александра покормили ужином. После всего услышанного здесь он даже помыслить не мог заговорить об оплате за работу, но Николай, желая, очевидно, предупредить даже самые отдаленные искусительные мысли об этом, сказал, что если человек получил плату за свой труд, то перед Богом его труд уже ничего не значит. А для Александра ведь важен христианский духовный опыт, чтобы хоть чем-то оправдать перед Богом свое ничтожное существование. Кроме того, он ведь только осваивает это столярное дело, следовательно, это лишь практика, обучение. Так что практикуйся с Богом.

Заканчивая вечером покраску подоконника, Александр расслышал разговор Николая и вернувшейся к тому времени Алевтины, его супруги. Они говорили о детях, воспитание которых давалось трудно. “Что же делать? — спрашивала Алевтина, склонив голову в темном платке, так что Александру показалось, будто она в трауре. — Может, помрут? Вот было бы хорошо”. “Да, было бы хорошо для них, если бы Господь их забрал, — вздохнул Николай. — Там для них было бы лучше”.

Александр слушал, недоумевая над таким неожиданным ходом мыслей родителей о судьбе своих чад, а потом решил все-таки не вникать, потому что еще далек от такого глубоко духовного взгляда на жизнь.

“Ты не унывай, — ободрял его Николай. — Помнишь притчу о работниках в винограднике? Те, кто работали с утра, и кто работал с третьего часа, и с шестого, и кто был призван в одиннадцатом часу, все получили по динарию. Мы — работники одиннадцатого часа. Последнего. И мы получим равное воздаяние с теми, кто трудился больше нас. И ты радуйся, что Господь призвал тебя в этом последнем одиннадцатом часу, в последние времена. Может, и спасешься”.

Иногда приезжала Аня, чем-то напоминавшая Александру заблудившегося взъерошенного котенка, который изо всех сил старался понять, куда он попал. Оказалось, она закончила школу всего два года назад. Ей поручали выполнять работу по хозяйству и сидеть с детьми. Платок, которым были покрыты вьющиеся волосы, постоянно сползал с головы, и Аню за это упрекали. Ее обличали в присутствии Александра: она все делала неправильно, а даже если и правильно, все равно все было неправильно. Когда Александр попытался разобраться в этом, Николай объяснил ему: для человека полезно, когда его много ругают. И для нее это нужно. Всегда найдется, за что человека можно обличить, главное — не хвалить и не поощрять, потому что похвалы приносят смертельный вред душе, воспламеняя пламя честолюбия, тщеславия и самодовольства. Наверное, Николай был прав. Александру однако не нравилось, что нужно присутствовать при этих разбирательствах, а потом он видел по выражению лица Ани, что ее спасительная жизнь становится все более унылой.

“Смиряйся, матушка, — говорила ей жена Николая тоном матроны, стоящей ступенью выше в этой невидимой иерархии. — Терпи”.

В доме часто появлялась и Марина — коренастая, плотная, глядевшая исподлобья; она привозила продукты, мыла пол, навещала престарелых родителей Николая во исполнение данного ей послушания. На все замечания она невозмутимо отвечала “простите”.

Александр приезжал каждый день, и каждый день беседовал за обедом с Николаем о духовной жизни, а потом Александр делал шкаф, и ему становилось понятно, что он все дальше и дальше удаляется от той, которая не захотела пойти с ним путем жизни.

Когда Александр пришел к матери и сказал, что больше не будет есть мяса, она почему-то сильно расстроилась. И хотя потом он долго и убедительно объяснял, что мясо по большому счету вредно для здоровья, что оно разжигает страсти и побуждает человека ко греху, и что мама тоже должна поститься — в конце концов, они столько лет жили в неверии, что надо хотя бы сейчас послужить Богу, — она так ничего и не поняла, а начала говорить, что Сашу искали его друг Костя и научный руководитель. Он пропустил ее слова мимо ушей, потому что был слишком раздражен тем, что его слова о посте и спасении души остаются неуслышанными.

Он стал говорить о том, что им надо как-то обустроить свою жизнь. Она должна покаяться, начать ходить в церковь и соблюдать посты, как это делает Александр, иначе как же… как же умирать?.. Она только вздохнула, сказав, что не знает, что случилось с ним, почему он так настойчиво стал говорить о смерти. “Ты стал чужим и холодным, — сказала она. — Я старалась сделать все для того, чтобы ты учился. Я все делала для тебя”. “Не понимаю, — отвечал Александр. — Ты говоришь, что сделала все, но даже не пытаешься понять меня, даже не слушаешь, а ведь я прошу совсем немного — готовить постную еду! Ведь это и для тебя нужно”.

Она говорила о том, что Александр, наверное, как-то странно заболел, и это особенно пугает ее, потому что прежде он никогда не был таким, пока не стал верующим. Не надо кощунствовать, мама, говорил он, ты же никогда не знала ни одной молитвы, ты в церковь не ходила, хотя все в твоем роду были верующие. Тебе надо каяться, а ты ждешь непонятно чего, пока не раздастся глас “Се, жених грядет в полуночи”. Александр говорил все это, а сам представлял, как бы сказал это батюшка, — да, именно так, именно таким строгим, назидательным тоном, а Матвей Семенович еще бы намекнул, в каких грехах надо каяться.