Избранное

Появляется человек.

Арх. Гавриил. — Ты кто такой?

Человек (тихо). — Мясник.

Архангел Гавриил грызёт травинку, смотрит на человека, человек смотрит в землю.

Арх. Гавриил. — Ну заходи.

Человек подходит к воротам, оборачивается.

Арх. Гавриил. — Заходи, заходи…

Мясник скрывается за воротами. Архангел Гавриил лежит, грызёт травинку. Слышится пенье кукушки.

Ветер уносит брошенную на крыльцо газету.

— Мудак, — говорит старушка уходящему почтальону.

Не спрашивай у собаки, куда она бежит по весне: она не сможет тебе ответить.

Один бедуин заблудился в пустыне. Он умирал от жажды и роптал на Аллаха.

— Чего ты хочешь? — спросил его Аллах.

— Воды.

И Аллах принёс ему воды.

— Тебе ещё что-нибудь нужно?

— Нет.

Вечером он развёл костёр и долго сидел у огня. Потом он умер, и Аллах взял его к себе на небо.

— Похороните меня на высоком берегу!

Парни: — Опа! Опа! Опа! Опа!

Девки: — Ая-яй-яй-яй-яй!

— На высоком берегу Дуная!

Парни: — Опа! Опа! Опа! Опа!

Девки: — Ая-яй-яй-яй-яй!

— Заройте меня поглубже!

Девки: — Ая-яй-яй-яй-яй!

Парни: — Опа! Опа! Опа! Опа!

Барабан: Бух! Бух! Бух! Бух!

На берегу озера сидел пастух и играл на свирели. Мы подошли поближе и похвалили его игру.

— Тут как я никто не играет, — сказал он. — Даже русалки вылазят из воды, чтобы послушать.

И действительно, тут только мы заметили лежащих вокруг него на траве русалок.

Старуха Лукинична была ведьма. Отец Никифор, как увидит её, так бывало и говорил:

— Ведьма ты, Лукинична, старая ведьма.

— Да и ты ведь не молод уже, отец Никифор, — отвечала Лукинична.

— И то правда.

И, вздохнув, шли они каждый своей дорогой.

— Ну как? — спросил я ловца жемчуга, когда он вынырнул.

— Так себе, — сказал он. — Тут ведь чего? То бывает нырнёшь разок и нормально, а то ныряешь-ныряешь и ни хрена.

И он опять нырнул.

Лётчики сидели в землянке и играли в шахматы.

— Чего ж вы не летаете? — спросил я.

— Погода нелётная, — объяснили лётчики. — Когда можно летать, мы летаем, а когда погода нелётная, мы играем в шахматы.

— А я ещё хожу на курсы Красного Креста, — сказал самый молодой из них, — чтобы заботиться о младшем брате: он от рождения ничего не видит и не слышит.

— Вот ведь какая хуйня, — подумал я.

Зима. Все деревья покрыты снегом. Кроме одного: на нём прыгает птица и стряхивает снег на землю.

О, глупая птица! Бесполезны твои дурацкие усилия! Улетай, вредная птица, не мешай мне любоваться зимним лесом!

— Ну что за хуйня! Все люди как люди, работают, веселятся, а я — то у меня руки болят, то ноги, то живот.

— Это потому, что ты принц. Королевской крови. Просто тебя в роддоме с кем-то перепутали. Спи, не бери в голову.

Но принц долго ещё не мог заснуть, всё ворочался с боку на бок и матерился.

Я стою перед окном. Я стою посреди комнаты. Я стою перед окном посреди комнаты и говорю.

Я говорю, говорю, а лунный свет льётся в моё окно, а сам я стою посреди комнаты, на ковре, возле разобранной кровати, и губы мои что-то бормочут, бормочут беззвучно, а свет луны, льющийся в комнату через раскрытое окно пронизывает меня насквозь и беспрепятственно проходит через моё тело, заливая голубоватым светом ковёр и разобранную кровать, возле которой я стою и говорю, говорю, говорю совершенно беззвучно в лунном свете, беспрепятственно проходящем через моё тело и пронизывающем мои беззвучно что-то шепчущие губы голубоватым светом луны, льющимся через открытое окно на ковёр и на разобранную кровать, возле которой я стою посреди комнаты и бормочу, бормочу, бормочу что-то беззвучное, как лунный свет, льющийся и. т. д.

Я проснулся ночью от шума ветра. По небу бегут облака, дерево перед моим окном качается и на стене пляшут тени: в доме напротив горит лампа, из тех, что зажигаются сами, как только стемнеет. Лампа горит, по стене мечутся тени, дерево качается, шумит ветер, по небу бегут облака, горит лампа, и так каждую ночь.

— Я помню тебя весёлой маленькой девочкой, а теперь ты совсем взрослая женщина, работаешь официанткой в ресторане большого отеля и даже, говорят, спишь за деньги с туристами. По ночам ветер качает деревья, а звёзды падают днём и их тоже никто не видит. Когда я думаю об этом, у меня обрывается сердце.

— Ветер качает деревья, и мы качаемся вместе с деревьями, и я ничего не понимаю из того, что ты говоришь. Ни одного слова, ни одного звука.

Я хотел купить тёмное стекло, чтобы посмотреть на затмение солнца, но в магазине его не было.

— Ты можешь купить стакан и масляную краску, — сказал продавец. — Правда, тогда ты ничего не увидишь. Или ты можешь купить стаканчик мороженого. Но если ты его съешь, то сразу заболеешь.

Однажды я купил своему другу стаканчик мороженого, он его съел и сразу заболел.

Я купил стаканчик мороженого и дал своему другу. Он съел его и сразу заболел.

— Все вещи, — сказал продавец, — взаимозаменяемы.

Однажды я проснулся, и был полумрак.

— Это утро? — спросил я.

— Нет, — сказала моя сестра, — это вчерашний вечер. Видишь — идёт дождь, И вчера шёл дождь. Значит, это вчера. Не может же дождь идти каждый день.

Я заснул и проснулся ещё через сутки.

— Ну вот, — сказал я, — теперь это сегодня.

— Нет, — сказала сестра. — Сегодня ты проспал, это завтра.

Я встал, и всё было странным вокруг меня.

С тех пор я живу отчуждённо, как путешественник, и ничего не принимаю близко к сердцу.

Один человек любил собирать красивые камни на пляжах.

Он умер, оставив целые пляжи красивых камней.