Безымянное

Потом ему пришлось встать и идти.

Под крепчающим ветром и лихорадочно пляшущим снегом он вошел в какой-то городок. Он тащился по обочине, подволакивая ногу, босиком, полуголый, со вздутым от несварения животом. Никто меня не видит, никто меня не остановит, никто мне все равно ничем не поможет. Они просто вызовут………, но будет поздно. Вот только ……… жаль. Она будет дальше пить кофе. Было время, когда я пытался найти средство от этой напасти и перепробовал все, чтобы перестать ходить, даже бросил……… Запах щекотал………Я любил выпить……… на………, вроде как говоря ……… своей……… после очередной проведенной вместе……… Сейчас я бы сказал ей, что все хорошо, если не считать заражения. Все хорошо, если не считать того, как я скучаю по ней и …………?

…………?! Я всегда был плохим…………

Холмистая улица вывела на последний пригорок напротив многоуровневой парковки и дворика с фонтаном в окружении нескольких офисных зданий. Интересно, где закончится его путь? В каком сквере, на задворках какого здания, в какой подворотне или, если повезет, в каком незапертом туалете или на заднем сиденье он обретет свой вечный покой? Но тут второй вышел из ступора и увидел открывающиеся перед ними двери.

Тим повалился на колени на резиновый коврик.

— Ты, сволочь! Ты жульничаешь!

Медсестра при виде его выскочила из-за стойки.

— Он жульничает! — закричал Тим, к которому уже бежала бригада «неотложки».

Неужели ты решил, что я и вправду дам тебе нас убить?

В отделении интенсивной терапии он лежал под именем Ричард Доу, как не имеющий документов. У него обнаружили почечную недостаточность, увеличение селезенки, пониженное в связи с заражением крови давление и повреждения клеток сердца. Еще «траншейную стопу» [3] и дизентерию. Ему требовались вентиляция легких и антибиотики внутривенно. Он не просыпался ни днем, ни ночью.

Второй вызывал у него непроизвольные звуки. Например, «вуф!» А еще «а-а-а, а-а-а». Они вели нескончаемые разговоры, которые часто возникают в бредовых снах.

В: Кем ты работал?

О: Я был ………

В: Юристом?

О: Да. Это что, допрос?

В: Простое ведь слово — юрист. Почему ты его не помнишь?

О: У разума есть пределы. Знание во всей своей полноте не определяет глубину человеческой……………

В: Чего?

О: Ну, сам знаешь. Человеческой ……………

В: Души?

О: Да, точно, души.

В: Ты уверовал в душу?

О: Да.

В: Я и не думал, что тебя такое волнует.

О: Обычно не волновало.

В: Тогда откуда этот внезапный уклон в мистику?

О: Без Господа верх одержишь ты.

Язвить нехорошо, однако ведь альтер эго первым продемонстрировал склонность к жульничеству. Но как? Получается, второй исподтишка ворует у него память и речь? В прошлой жизни на нервах перед предстоящим процессом Тиму иногда снились перекрестные допросы, в которых свидетель рассказывал о замысловатых технических приемах — анализе почерка, например, или сложных бухгалтерских расчетах. Обе роли, и ведущего допрос, и дающего показания, диктовал он сам, но четко мог лишь спрашивать. Когда же доходило до ответа, рожденный его подсознанием специалист что-то невнятно бормотал, иногда проглатывая целые слова.

Примерно так же происходило и сейчас, только допрос вел второй, а Тим невнятно бормотал в ответ.

Он лежал обвешанный датчиками и подключенный к разной аппаратуре. Он слышал, как они шипят и пульсируют, слышал ровное электронное попискивание собственного сердца. Он понимал, что второй не прочь поваляться тут подольше под капельницами с антибиотиками. Эта сволочь не собирается никуда идти. Этот хитрожопый никуда отсюда не денется. Этого хитрожопого доканывали-доканывали, почти уже уморили, а он взял и сжульничал. Так нечестно! Тим попытался освободиться от многочисленных проводов и трубок — попутно выяснил, сколько пальцев полностью и частично он потерял. Однако, не сумев от слабости отцепить даже капельницу, он снова провалился в забытье.

В: Ты в курсе, что блокировкой определенных нейронов можно стереть из твоей памяти любое слово?

О: Определенных — чего?

В: И что блокировкой других можно попросту лишить какое-то слово смысла? Например, слово «Джейн».

О: Которая?

В: А знаешь, что, если сделать вот так…

[неразборчиво]

О: Вуф!

В: …ты умрешь? А если я сделаю вот так…

[неразборчиво]

О: А-а-а, а-а-а…

В: …ты оживешь снова? Ты по-прежнему считаешь это делом рук Господа?

Он очнулся снова не в силах пошевелиться. В дверях кто-то стоял и пристально на него смотрел. С улыбкой? За секунду до потери сознания он с ужасом увидел, как этот человек медленно идет к нему — тот самый, которого он когда-то встретил на мосту. Человек приближался, а Тим лежал беспомощный и беззащитный, совершенно парализованный, и глаза его закрывались. Его сковало изнутри. Паралич — это еще хуже движения. Он хотел закричать, но горло словно заткнули. Человек подошел к кровати. «Очнись!» — приказывал себе Тим. Из-под сомкнутых век текли слезы.

Проснувшись в следующий раз, он уже нашел в себе силы выдернуть иглы из вен и трубку из горла. Тут же зазвенела сигнализация. Он медленно вылез из кровати, которая упорно его не отпускала, словно из ямы с щебнем, тщетно пытаясь уцепиться за осыпающийся камень. Медсестра отловила его в дверях. Он попытался закричать, но голосовые связки не слушались, и получился только долгий протяжный хрип.

— Он мучает меня! Он меня пытает…

Он свалился на пороге, и у него случился очередной припадок. Он извивался на полу, глядя остекленевшими звериными глазами. Из перекошенного рта шла пена. Медсестра поспешила обхватить его затылок ладонями, чтобы не разбил об пол.

Когда санитары переложили его обратно в кровать, он уже был тих и послушен.

В: Если я способен стирать слова из твоей памяти, остановить твое сердце, вызывать галлюцинации и припадки…

О: Вуф! Вуф! Вуф! Вуф!

В: …может, тебе уже хватит доказательств, что именно я властен над твоей судьбой и что моя судьба — единственное твое будущее? Зачем утешаться плодами больной фантазии порочных мещан и запуганных старух?

О: А-а-а, а-а-а…

В: Мы с тобой один на один, дружище. Забудь про Господа. Веди себя как человек. Потому что мы с тобой люди.

Он отцеплял провода и трубки каждый раз, когда просыпался, поэтому в конце концов его просто привязали, отчего он начал метаться, рыдать и беззвучно кричать, потому что ад — это кровать, кровать — это ад, а жизнь — там, по коридору и за дверью, жизнь и смерть, неважно, что именно.

Он впал в ярость, когда вынули трубку и у него прорезался голос. Он отказывался назвать свое имя и контакты родных. Он твердил про галлюцинации и видения. Говорил, что слышит дьявольский голос. Нарушал покой других пациентов и осыпал бранью перепуганный персонал. Его перевели в психиатрическое, нашли у него паранойю и шизофрению и начали пичкать коктейлем из нейролептиков.

Врачи продолжали допытываться насчет имени.

— Кто вы такой?

— Зависит от того, кого подразумевать под «вы».

— У вас есть родные? Неужели им не нужно сообщить, где вы?

— Я так и не попросил у нее прощения за ту жизнь, на которую ее обрек. Я надеялся начать все заново в новой квартире. Теперь пробую новый способ.

— Какой?

— Я больше не звоню домой.

— А где у вас дом?

— Дом там, где сердце, вот здесь. — Он ткнул себя в грудь. — Я иду туда, куда ведет он, а он мне права голоса не предоставляет.

Лекарства начали действовать, и привязывать его больше не было нужды. Вскоре он начал вылезать из кровати и бродить по коридорам, спрашивая больных, разлагаются ли они. Одни вступали в разговор, другие шарахались, как от чумы. Некоторые якобы с полуслова понимали, о чем речь.