Патриот. Жестокий роман о национальной идее

Славик послушно кивнул:

– Конечно, согласен, дядь Петь.

– Ну и зашибись…

…Прошли долгих девять лет. Сеченов стал работать в администрации, а Славик Пронин, внявший его советам, сперва проработал в Департаменте энергетики США, где дорос до начальника «айтишного» отдела, затем с отличными рекомендациями перешел в Центр национальной компьютерной безопасности, получив попутно тот самый клиренс, о котором говорил генерал Петя, и уже в Центре сдал на топ-клиренс: высшую форму государственного допуска к секретным документам. Людей, имеющих подобную форму допуска, в Штатах не так чтобы очень много, и все они, что называется, «при деле», то есть работают с этими самыми секретными документами и на расспросы о месте своей работы отвечают что-то вроде «работаю начальником отдела в «Кодаке» или как-то так. В ЦРУ всегда ценили специалистов из России, хотя и относились к ним с известной долей настороженности и недоверия, просвечивая таких сотрудников, словно рентгеном. Ничего «такого» в биографии Славика не нашлось, кроме, пожалуй, его факультета. Но и «восточный» факультет, хотя и стал для многих советских и российских разведчиков трамплином в шпионскую жизнь, для Пронина остался всего лишь местом, где тот получил свое первое высшее образование. В общем, после девяти лет, прошедших с момента Славиной эмиграции, он получил работу в лингвистическом отделении ЦРУ, в Лэнгли, что в двух милях от Вашингтона, если ехать по шоссе 193, свернув на него с шоссе № 7.

Письмо, написанное Германом под диктовку генерала Пети, попало прямиком к Пронину, а уж он позаботился о том, чтобы его как следует перевели и отнесли к кому надо, положив перевод в ящик под названием «приоритет». К подобным письмам в ЦРУ всегда относились очень внимательно и начали «работать» по нему немедленно. Уже через сутки цепочка из фамилий Кленовский, Брикер, Рогачев, Баламут и цель Гериной командировки были сшиты в одно аналитическое дело, а в посольство США в Москве ушло предписание не чинить бизнесмену Кленовскому препятствий при получении им многократной двухгодичной визы. Генерал Петя знал свое дело хорошо.

Этот милашка Бухиев

Ответ, полученный из ГУИНа, лежал на столе Геры и был краток:

«Бухиев Альберт Исмаилович, в 1995 году был осужден за изнасилование 11-летней девочки, уроженки города Москвы. В 1995—1998 годах содержался в местах лишения свободы, в колонии усиленного режима, в городе Усть-Каменск. Освобожден в августе 1998 года досрочно». Помимо этого в бумаге шло перечисление статей Уголовного кодекса, имен и фамилий подельников этого педофила Бухиева, но рука генерала Пети выделила маркером основное, то, что и прочел сейчас Гера, а прочтя, почувствовал, как зашумела от кровяного прилива голова и начало ныть сердце. Он пошарил рукой по столу, заваленному бумагами, и, наткнувшись на пачку сигарет, хотел было вытянуть одну, но, сообразив, что так, чего доброго, заработает сердечный приступ, отбросил пачку и нажал на кнопку селектора. Сказал секретарше, чтобы нашла Брикер и пригласила к нему. Хотел было перечитать справку о Бухиеве еще раз, но раздался телефонный звонок. Звонил Рогачев, и Гера, чертыхаясь про себя, ответил на звонок. Вместо приветствия Рогачев влепил ему в лоб вопросом:

– Ты Бухиева когда думаешь издать?

– Что? Кого? Ах, этого… Я не знаю, я с ним еще даже не встречался.

– Плохо. Расслабился ты, Гера. Хватки твоей больше не вижу. Ты мне собираешься национальный проект сорвать, а?

«Вот сука. Нашептала уже!» – только и успел подумать Гера, а вслух ответил:

– Тут, Петр Сергеевич, обстоятельство одно возникло. Я даже и не знаю, стоит ли после такого…

– Какое там еще «обстоятельство»? – Рогачев пребывал в раздражении с самого начала разговора, и сейчас градус его нерва лишь повышался. – Тут обстоятельство может быть только одно: встреча с перспективным писателем, и как можно скорее. У тебя когда командировка?

– Через десять дней. Но послушайте, Петр Сергеевич! Вы хотя бы знаете, что этот Бухиев сидел в тюрьме? И вы знаете, за что он сидел?!

– Мне наплевать, кто и за что сидел, – начал было Рогачев, но Гера прервал его довольно бесцеремонно:

– Возможно, вы не знаете, что он сидел за изнасилование ребенка!

– Ну и что? – На Геру словно вылился ушат колкой, льдистой воды из разбитой речной полыньи. – Вон Янукович тоже за изнасилование сидел, а сейчас премьер-министр Украины. Ты заканчивай, Гера, пургу пуржить. Мне напомнить тебе, что так бизнес не делают? Менеджерам с твоим годовым доходом таких напоминаний делать не нужно, в этом просто нет необходимости. Ты стал сентиментальным? Тогда сиди дома, пиши мемуары. Змей их, может быть, опубликует… Короче, я не хочу слышать ничего ни о каких изнасилованиях. Бухиева вызвать для беседы, поставить ему задачу…

Дверь открылась, и на пороге появилась цветущая Кира. Она сложила губы бантиком и собиралась было сказать что-то приторно-пошлое, но, оценив выражение Гериного лица, просто тихо прокралась к дивану и бесшумно села, прислушиваясь к разговору.

– …обозначить сроки написания романа, обсудить тираж, гонорар. Тираж должен быть федеральным, то есть большим. На гонорар составить смету и прислать мне на подпись. Все ясно?

Гера смотрел на довольное лицо Киры, и ему очень хотелось спросить у Рогачева о том, кто это так подробно рассказал ему о всего лишь намерении издать книгу провокатора Бухиева, придав этому невесомому намерению форму проекта. Но выслушивать речь Рогачева дальше у Геры просто не было сил, поэтому он просто и коротко ответил:

– Все ясно, Петр Сергеевич, будет сделано.

– Доложишь тогда, – понижая тон, буркнул Рогачев и положил трубку.

Гере хотелось встать, выйти из-за стола, подойти к дивану и ударить Брикер в лицо, причем ногой, но ничего даже близкое подобному он сделать не мог, иначе поломал бы всю игру с ЦРУ, после чего рассчитывать на выполнение Сеченовым своих обещаний не пришлось бы. Она хотела что-то спросить, но Гере в голову пришла мысль иного рода. Он отодвинулся вместе с креслом от края стола почти к самой стене, вытянул ноги, расстегнул ширинку и сказал:

– Малыш, сними мне стресс.

– Послушай, я хотела спросить, кто это звонил, ведь я волнуюсь за тебя, пойми!

– Вот и позаботься о моем здоровье, иди сюда…

…Алик Бухиев ожидал Геру в приемной шесть часов. Это было единственным, чем Гера мог хоть как-то насолить ангажированному негодяю. За шесть часов, проведенных в приемной Кленовского, Бухиев выпил всю воду из кулера, двенадцать раз сходил в туалет, куда его каждый раз сопровождал охранник (Герина инструкция: «Пусть вспомнит, как по тюремным коридорам ходил»), попытался ловеласничать с секретаршей Геры, но та презрительно «обломала» его, сказав, что тот не в ее вкусе. Наконец Гера, пообещав самому себе ни в коем случае не сорваться, попросил, чтобы Бухиев вошел.

Гера увидел перед собой худого, изможденного тридцатилетнего человека, явно сильно пьющего, о чем свидетельствовали признаки приобретенного вырождения на его лице. Однако глаза у Свина были живыми, блестели и так и бегали по кабинету Германа, словно присматривались, что и как именно плохо лежит. Профессиональная привычка, ничего не скажешь. Одет Свин был с претензией, и Гера с внутренним отвращением сразу же вычислил на нем шмотки из стокового магазина, но виду не подал, улыбнулся и, вежливо попросив присесть, издевательски-беспокойным тоном спросил:

– Не заждались ли вы меня?

– А? Да нет, господин Кленовский, что вы! У нас в Туркмении чем больше начальник, тем больше его ждать приходится, так что нормально все. Вот только воду у вас всю выпил, извините.

– А зачем же вы столько воды выпили? У вас что, диабет?

– Да нет у меня никакого диабета. Просто перебрали вчера с пацанами, вот и жажда меня забирает. К тому же я недалеко от пустыни родился и как много воды вижу сразу в одном месте, то прямо сам не свой становлюсь.