Царь-дерево

— В четвертой сцене, — сказала она, — диалог на двадцать минут, я попросила Сяо Хай побыть у аппарата и вышла немного подышать.

Она сняла куртку и осталась в розовой кофточке, плотно облегавшей ее немного полную, но стройную фигурку. Она располнела меньше, чем остальные девушки из танцевальной группы, — видимо, понемногу все же тренировалась. Сдержанная, спокойная, с высоким лбом, четко очерченным крупным ртом, она напоминала Лао Вэю Гуаньинь [39], переходящую море, чье изображение он как-то видел в одном из храмов Сучжоу.

Чэншань, увидев Сансан, буквально скатился со ступенек, говоря:

— Я принесу тебе мороженое.

— Не надо, — остановила его Сансан. — Ведь это — лакомство, его просто так не едят. — Она была до того экономной, что фэнь боялась потратить. Другие девушки, подумал Лао Вэй, покупают целую кружку мороженого и тут же его съедают.

— Сансан, я слышал, ты написала письмо в провинциальный ансамбль Цзяннани? — обратился к девушке Лао Вэй.

Сансан укоризненно посмотрела на Чэншаня, потом тихо ответила:

— Пустая затея, сейчас везде хватает способных.

— Если пустая, зачем было писать? — сердито произнес Чэншань.

Сансан сконфуженно рассмеялась:

— Что делать, если я ничего не умею, только танцевать? Еще, правда, могу сидеть у проходной получать газеты.

Получать в проходной газеты — не так уж плохо. Скоро всем, кто в ансамбле, а их больше ста человек, ничего не останется, как получать в проходных газеты. Ведь и такая работа необходима революции, и кто-то должен ее выполнять! Тут Лао Вэй вспомнил о Сяо Тане. Все эти молодые заботятся исключительно о своих интересах, только и слышишь: «я люблю», «я хочу». Возможно, это будет оправдано в будущем? Ну а Родина? Революция? Какое они займут место? Быть может, и интересы отдельной личности, и интересы революции, слитые воедино, и составят идеальное будущее? Все это теории его сына, но Лао Вэй так с ними свыкся, что они кажутся ему его собственными. А как быть, если вдруг интересы личности вступят в противоречие с интересами Родины? Хорошо, если этого не случится. Иначе не обойдется без жертв. Этого они хотят? Молодые — все эгоисты! Лао Вэй испытывал к ним неприязнь, они озадачивали его. Но бремя ответственности за молодых по-прежнему лежало на его плечах. Возможно, и не стоило ему становиться руководителем, куда проще возить начальство, отправлять письма, быть рабочим сцены, убирать в зале, да мало ли есть всякой работы. Но вот уже двадцать лет он выполняет работу, порученную ему партией. Лао Вэя вдруг охватило чувство недовольства и обиды…

— Как только улучшится экономическое положение, ансамблю снова понадобится хореографическая группа, верно? — раздался над ухом голос Чэншаня.

Лао Вэй промолчал.

— Завтра после обеда не будет занятий, побегаю по районным отделам, может, удастся с кем-нибудь договориться на несколько спектаклей.

Лао Вэй опять ничего не сказал и, не оборачиваясь, услышал, как Сансан сказала Чэншаню:

— Не волнуйся, у меня нет никакой надежды, на юге много талантов. Да и возраст у меня не тот.

— Не надо меня утешать, — едва слышно отозвался Чэншань.

— А я и не утешаю, — опять серьезно ответила Сансан.

— Для тебя, разумеется, лучше уехать — сможешь по крайней мере работать по специальности. — К горлу Чэншаня подступил комок.

В это время появились девушки из танцевальной группы — они уже успели переодеться и нарядные вышли во двор. В воздухе распространился нежный аромат духов.

— Товарищ Вэй! — в один голос произнесли Сансан и Чэншань. — Лао Сун идет.

Лао Сун кивнул им и, подойдя к Лао Вэю, коснулся его руки:

— Отойдем в сторонку, надо поговорить.

Вид у Лао Суна был, против обыкновения, серьезный, даже суровый, он весь прямо позеленел от злости, в глазах — растерянность и тревога. Лао Вэй невольно последовал за ним. Едва они отошли, как услышали голос Сансан:

— Не надо было говорить Лао Вэю, что я собираюсь уехать.

— Почему?

— Ведь это он пригласил меня в ансамбль и теперь будет переживать. А что дела плохи, не его вина.

Лао Вэй готов был заплакать. До чего же умна эта девочка. Это из-за него она не смогла стать настоящей актрисой. Эх, тут дело не только в деньгах! Куда важнее человек!

Лао Сун увел Лао Вэя подальше, где не было ни души и тускло горела одна-единственная лампочка.

— Лао Вэй, мне стало известно, что ансамбль собираются распускать.

— Кто сказал? — Сердце у Лао Вэя сжалось. Весь день мучившая его неотвязная мысль, лишившая его покоя и державшая его в напряжении, от которого он так устал, была четко выражена в нескольких словах. У Лао Вэя все поплыло перед глазами, он едва стоял на ногах, в душе ругая себя: «Бесталанный».

— Информация надежная. Сомнений не вызывает. Муж сестры Цзинь Жун, меццо-сопрано, служит в отделе культуры.

— Распускают? — тупо повторил Лао Вэй.

— Говорят, мы для них — тяжкая ноша, они устали ее нести и решили избавиться.

— Ноша, — эхом отозвался Лао Вэй, который не видел выхода из положения.

— Сейчас все только об этом и говорят.

— А откуда узнали?

— И у стен есть уши. Надо что-то придумать, поддержать настроение зрителей. Эти пятнадцать выступлений мы должны дать во что бы то ни стало, хоть немного заработать. Потом связаться с отделом культуры и попытаться исправить положение.

— Я подведу итоги работы за истекший период и пойду к начальнику отдела с докладом, — решительно произнес Лао Вэй, уверенность помощника придала ему силы.

Лао Сун презрительно усмехнулся:

— Кому нужен твой доклад? Сейчас главное — действовать. Прежде всего необходимо сократить штаты, убрать тех, кто ничего не делает, только получает деньги, всех до единого, разделить ансамбль на две группы: одна — выступает, другая — репетирует, за год можно дать четыреста выступлений. Надо использовать сценарии молодых, в Цзянси, я слышал, кто-то написал сценарий по детективам Шерлока Холмса и Агаты Кристи. В случае необходимости заявим в отделе культуры, что во второй половине этого года перейдем на самофинансирование. А там видно будет, сейчас главное — сохранить ансамбль, чего бы это ни стоило.

Лао Сун, несмотря на волнение, излагал свои планы, объяснял все четко и конструктивно — настоящий деловой человек.

— Верно, верно, очень хорошо! — Лао Вэй со всем соглашался. Он так был признателен Лао Суну, так признателен! Долго жал ему руку, а сам думал, если им удастся сейчас удержаться, что будет дальше с ансамблем? Пусть хоть с сотней девиц заводит шашни и говорит при этом, что отношения у них не любовные, только бы спас ансамбль!

— Пойдем! — Лао Сун решительно вошел в боковую дверь, Лао Вэй — за ним. На душе у него стало спокойнее. Мысли пришли в порядок. Туман перед глазами рассеялся, засияло солнце. Зачем так волноваться? Не все еще потеряно. Можно найти выход. У него прекрасный помощник — его правая и левая рука.

Шла массовая сцена радости и веселья — встреча после разлуки, — хор исполнял заключительную песню. Последние аккорды. Зрители постепенно покидали свои места, направляясь к выходу, чтобы не толкаться, когда кончится представление. А Лао Вэй и Лао Сун как раз попали в самую толчею. Вернуться к служебному входу уже не было никакой возможности, и они с трудом пробирались к сцене сквозь людской поток, двигавшийся им навстречу. Все было забито — и проходы, и вестибюль. Лао Сун, работая своими могучими плечами, прокладывал дорогу, Лао Вэй, лавируя, шел за ним. Они хотели посмотреть, кого больше всех вызывают зрители, кто выходит на сцену кланяться.

За кулисами, где только что было пусто, оказалось полно народу. Откуда они взялись? Собирались группками, говорили все разом, шумели, ничего нельзя было понять. Лишь одно слово звучало отчетливо, витая над толпой: «распускают»…

Увидев Лао Вэя и Лао Суна, все кинулись к ним, но в гуле голосов снова ничего невозможно было разобрать, кроме этого злополучного «распускают». Лао Вэй смешался и невольно поднял руку, словно защищаясь от удара, это всех насмешило, и обстановка немного разрядилась. Но тут появились оркестранты, и слово «распускают» зазвучало с новой силой, резанув слух. Лао Вэй оглянулся, посмотрел на Лао Суна, как бы ища спасения, да так и застыл на месте. Лао Суна было не узнать. Куда девались его тревога, волнение, озабоченность? Лицо его приняло обычное выражение, спокойное, безмятежное, в уголках рта играла ироничная улыбка. Он поковырял спичкой в ухе, подождал, пока стихнет шум, вытащил спичку, повертел в пальцах и произнес: