Кенгуру

Варью задумался. Он чувствовал: что-то он не закончил, что-то ему срочно нужно сделать. Он как будто ехал куда-то, но не мог вспомнить, куда и зачем. Охваченный неясным беспокойством, он стоял посреди комнаты.

— Надо бы крышу починить, — сказала малайка.

— Ивонн... Я...— не договорив, Варью увидел, что вода в комнате достает уже до щиколоток, таз и кастрюли, поставленные под капель, плывут, покачиваясь, куда-то в угол. В отчаянии Варью бросился к двери и распахнул ее. Снаружи потоком ворвалась вода. Варью хотел выскочить на улицу, но поток тащил его назад. Погас свет в комнате. Во тьме, словно измученное животное, тихо стонала малайка...

Жожо стояла возле тахты и трясла Иштвана Варью за плечо.

— Ворон, вставай... Четверть шестого.

Варью сел на постели, непонимающе глядя на Жожо.

— Отец уже оделся.

— Кто?

— Отец... Я тебе чай вскипятила, приготовлю яичницу, если хочешь.

Варью погладил руку Жожо и встал. Вздохнул с облегчением и стал быстро одеваться.

— Приснилось что-нибудь? — спросила Жожо.

— А что?

— Зубами ты скрипел, стонал...

— Не помню.

— Кричал что-то.

— Что кричал?

— Не поняла я. Что-то страшное тебе снилось, ты даже вспотел.

— Ерунда, пройдет, — ответил Варью и направился в кухню.

Дёркё уже сидел за столом, завтракал.

— Доброе утро, — приветствовал его Варью и стал умываться под краном.

Жожо тихо ходила у него за спиной в домашних туфлях. Она пожарила яичницу, поставила сковородку на стол. Варью стоя выпил чай.

— Яичницу не будешь есть? — спросил Дёркё.

— Не хочется сейчас. Хватит и чаю.

— Тогда я съем.

Жожо подвинула сковородку отцу и отошла, прислонилась к двери, сонным взглядом глядя на мужа. Варью уже несколько месяцев как вошел в их семью, но все еще не мог освоиться в доме. Только в их комнате, где вещи, белье, одежда принадлежали лишь ему и Жожо, он чувствовал себя по-настоящему дома. Жожо хотела что-то спросить у Варью, но отец уже поднялся из-за стола. Мужчины надели пиджаки. В дверях Варью наклонился к Жожо, поцеловал ее в щеку.

На Черкесской улице стояли лужи, покрывшиеся к утру корочкой льда. Пахнущий морозцем воздух действовал на Дёркё бодряще. Глубоко дыша, он шел быстрыми шагами и поглядывал вперед, в сторону автобусной остановки, где стояло пока всего несколько человек. Зима в этом году, как уже несколько лет подряд, снова выдалась теплой, бесснежной. Метеорологи осенью предсказывали ранние холода, обильные снегопады; но опять, видно, где-то просчитались. За дождливым рождеством пришел по-весеннему теплый, солнечный январь, и те, кто помнил прежние зимы, радовались хотя бы утреннему ледку на лужах.

Иштвану Варью не в радость было свежее январское утро. На душе у него было тяжело. Неделю назад состоялось судебное разбирательство, его полностью оправдали. Но смерть малайки по-прежнему угнетала его. Дёркё знал, что тревожит зятя. Он коснулся его плеча:

— Важно, что тебя оправдали, Пишта... Ты ни в чем не виноват. Эксперты ведь установили, что малайка уже мертвой была, когда под колесо попала. Что ты мог сделать? Ты же съехал с дороги — кто ж виноват, что напрасно!..

— А три тысячи штрафа?..

— Это же в рассрочку. Выплатишь. Дешевле после такой аварии трудно отделаться.

— Что еще полиция скажет?..

— На сегодня тебя вызвали?

— Да.

— Все будет в порядке.

— А если права не вернут?

— Тебя же оправдали. Наверняка вернут.

— Вот и адвокат сказал. Только боюсь, что найдется какой-нибудь параграф — особый случай или еще что — и не вернут...

— У меня дома пять бутылок пива припасено... Ставлю все пять, что вернут. Вечером права у тебя в кармане будут.

Они подошли к остановке. Там набралось уже человек десять — пятнадцать. Варью с тестем встали в очередь. Больше они не разговаривали. Без двадцати шесть подошел автобус. Втиснувшись в него, слившись с толпой, они доехали до «Волана»...

В огромном, гулком помещении ремонтно-механической мастерской Иштван Варью и двое слесарей трудились над восстановлением истерзанного перегрузками мотора. Варью по одному снимал клапаны, пружины, упорные кольца и укладывал их в банку с машинным маслом, стоящую на земле.

— Взгляни-ка сюда,— повернулся он к Канижаи, который, несмотря на молодость, считался старым и опытным механиком.

— Что там? — спросил Канижаи.

— Лопнуло.

— Пружина?

— Да нет, клапанный запор.

— Черти, как измывались над несчастным мотором... Ладно, до поршней дело дойдет, там все станет ясно...

Варью чуть не до пояса влез в мотор и, ослабляя один за другим болты, черные от старой смазки, начал вытаскивать все новые детали. Время от времени он взглядывал на часы и с отсутствующим видом застывал над тускло поблескивающими внутренностями полуразобранного двигателя.

— Что, Ворон? Не нравится грязная работа? — усмехнулся Канижаи.

— A-а... Работа как работа... Не в том дело.

— Понятно. Когда идешь-то?

— К одиннадцати.

— Тогда еще можно повозиться. Вот распределительную коробку разберешь — и иди одевайся.

Варью оглядел мастерскую. Кругом над смотровыми канавами стояли грузовики. Стучали инструменты, с надрывом и перебоями ревели больные моторы. На стендах лязгали, гремели неисправные узлы. Среди разобранных двигателей ходили слесари, подручные приносили новые детали, в руках у них трепетали на сквозняке красные, желтые, синие листки заказов и нарядов; чуть ли не к каждой детали полагалась отдельная бумага, с печатью и подписями. Первое время Варью это раздражало, но потом он понял, что такой порядок устраивает всех. Когда кому-нибудь нужна была новая деталь, за ней приходилось идти на склад, a по пути можно было заскочить в буфет, выпить кока-колы, купить сигарет—словом, немного отвлечься... На соседней канаве двое подручных никак не могли справиться с лебедкой. Закрепив свисающую сверху цепь на моторе, болты которого уже были откручены, они принялись тащить его из машины. Гремела цепь, мотор медленно поднимался, но на выходе его перекосило. Подручные дергали его, тянули, пытались подправить рычагами, но тот, видно, застрял основательно.

Варью понаблюдал за бедолагами, потом снова влез в мотор «ЗИЛа» и продолжал ослаблять, расшатывать намертво засевшие гайки. Выбив из гнезд маленькие клинышки, он полез под машину и терпеливо собрал их. В коробке становилось все больше снятых деталей. Варью снова и снова лез в мотор, точно, терпеливо действовал инструментом.

Сразу после девяти часов в дальнем конце мастерской показалась Жожо. Варью как раз ощупывал блестящую скользкую шейку клапанного упора. Головы его не видно было под капотом, пахнущим бензином, маслом и железом. Канижаи тронул его за плечо.

— Пришла твоя...

Варью отпустил масленую деталь и встал. Жожо стояла рядом. Она с любопытством заглянула в открытое железное нутро мотора.

— Привет, — сказал Варью.

— Привет, Ворон. Я тебе бутерброды принесла и кока-колу.

— Спасибо,— кивнул Варью, наклоняясь за ветошью.

Вытирая руки, он искоса взглянул на Жожо. Хрупкая ее фигурка заметно расширилась в поясе. Голубой халатик, который носили служащие, уже не застегивался на животе. Лицо у нее казалось сердитым. Варью взял бутерброды, бутылку с кока-колой.

— Что такое? Случилось что?

Жожо сунула руку в карман халата и достала яркую цветную открытку.

— Вот! От приятеля твоего...

Варью, успевший основательно проголодаться, ел бутерброд и одновременно разбирал текст на открытке: «Парень! Ты слыхал о шведских девчонках? Блондинки! Привет, Йоцо». Варью повернулся к Жожо:

— Это ж Йоцо... Ты ведь знаешь, какой он.

— В десять тебе надо идти,— не глядя на него, ответила Жожо.

— Выйду в десять. Спасибо, Жожо.

— Привет.— Жожо кивнула и ушла.

Канижаи, как бы между прочим, начал насвистывать себе под нос: «Женушка, отпусти хоть чуть-чуть, дай, как прежде бывало, гульнуть...»