Кенгуру

— Проверьте-ка этого парня на алкоголь.

И Варью остался вдвоем с сержантом. Он не чувствовал ни беспокойства, ни страха. События происходили хотя и с его участием, но помимо его воли. Ему оставалось только подчиняться. Он знал, что с полицией шутить не стоит. С усталой покорностью он наблюдал, как сержант вытаскивает из сумки на боку футляр, вынимает из него стеклянную трубку с желтыми кристаллами, отламывает ее кончик и надевает на нее резиновый шланг.

— Ну парень, сейчас ты сюда дунешь,— сказал сержант, зажимая в пальцах трубку.

Толстые пальцы его лежали на стекле как раз под той коричневой линией, которая решала шоферские судьбы. Если за этой линией кристаллы окрашивались в зеленый цвет, то следовал анализ крови — и прощай, права! Желтенькие эти кристаллы способны приобретать такую красивую окраску, со свинцовым отливом, что куда там до них драгоценным камням... Но Варью все это мало беспокоило: он в жизни не пил ни глотка, если был за рулем.

Взяв в рот конец резиновой трубки, он дунул в нее.

— Не жалейте легких, дуйте сильнее! — подбодрял его сержант.

Варью знал, что дуть надо лишь до тех пор, пока кристаллы не согреются от кислорода. Но чтобы доставить полицейскому удовольствие, дунул еще несколько раз. Естественно, кристаллы и не думали менять цвет.

— Не пили? — для верности спросил младший сержант.

— Не пил.

— Ваше счастье.

— На работе не пью,— сказал Варью.

— Все так говорят. А потом, в один прекрасный вечер, трубка так и заиграет зеленью, будто молодой огурчик.

Полицейский собрал свои приспособления и ушел, оставив шофера на обочине дороги.

Варью огляделся. Малайку кто-то прикрыл газетой. Края газеты придавлены были камешками — чтобы не унесло ветром.

По шоссе мчались машины. Будапештцы, едущие на Балатон, с любопытством выглядывали из окон, а возле сгоревшей «короллы» притормаживали: пусть вся семья полюбуется на редкое зрелище. Иштван Варью стоял, не зная, что теперь делать. Он подошел к своей накренившейся машине, сел в кабину. Некоторое время смотрел на полицейских и на поток автомобилей. Полицейские все еще что-то записывали, отыскивая свидетелей среди хозяев побитых машин. Варью закурил. Сделал первую затяжку и вдруг услышал, что рядом что-то тихо шуршит. Это крутился включенный магнитофон. Лента давно уже кончилась, и батарейки начали истощаться. Варью выключил магнитофон, потом наклонился и поднял с полу, из-под педалей, закатившегося туда игрушечного кенгуру. Погладил его, поставил на сиденье. Когда «ЗИЛ» сполз в кювет, маленький сердитый кенгуру потерял равновесие и свалился. На том и закончилась война кенгуру.

Варью курил и раздумывал, что делать. Солнце все больше клонилось к западу. «Что же теперь со мной здесь будет? «ЗИЛ»—в канаве, права отобрали... Что-то надо предпринять... Предпринять... А что предпринять? — крутилось в голове.— Известить базу... А как? Телефона нет поблизости...» Вдруг ему в голову пришла одна мысль. Выпрыгнув из кабины, он подошел к полицейской машине, где сидел радист. Тот вопросительно поднял голову.

— У меня к вам просьба,— сказал Варью.

— Что за просьба?

— Права у меня отобрали. Я тут с «ЗИЛом», вон он, в кювете... С тремя тоннами груза. Надо как-то базу известить. Вы не могли бы мне помочь?

— Как?

— По радио нельзя связаться?

— Вряд ли... Могу сообщить в дорожную службу в Мартонвашаре, а оттуда уж в Будапешт позвонят.

Радист вызвал Мартонвашар, назвал имя Варью, номер машины.

Вернувшись к «ЗИЛу», Варью сел на траву, прислонившись спиной к теплому колесу, и стал ждать. Долгое время ничего не происходило. Он выкурил еще сигарету, выкурил медленно, разглядывая горящий ее кончик, пуская колечками дым. Часов в пять прибыл грузовик со снегоочистительным щитом. Из машины вылезли двое, походили вокруг сгоревшей «короллы». Потом встали на обочине и криками, знаками стали показывать шоферу, что делать. Грузовик развернулся поперек дороги и двинулся на «короллу». Скрежеща по бетону, чем-то хлопая и звеня, останки золотисто-желтого чуда вывалились на обочину. Полицейские явно остались довольны операцией: теперь шоссе освободилось для движения по всей ширине. Около шести часов полицейские сели в машины и уехали в сторону Будапешта. На месте аварии осталась лишь одна машина, с радистом и младшим сержантом, который брал у Варью пробу на алкоголь.

Движение на шоссе оживилось. Будапештцы, выехавшие на уик-энд, поддавали газу, спеша до темноты добраться до места. Варью глазел на проносящиеся машины, пытался выхватить, разглядеть мелькавшие лица. Силуэты мужчин, девушек, детей, женщин появлялись и мгновенно исчезали, не оставив следа, ничего, что могло бы закрепиться в памяти. Только цвет волос как-то можно было заметить да рубашек, пиджаков — коричневых, клетчатых... Варью пробовал представить себе какую-нибудь крепкую, с достатком семью, как она приезжает к себе на дачу — в Шиофок, Замарди, Сантод или еще куда-нибудь. Летний домик-вилла стоит почти на самом берегу. С просторной белой террасы видна гладь озера. В саду стоят березы и какие-то высокие кусты с красными листьями. Из сада выходит калитка прямо к Балатону. С берега в воду ведут несколько ступенек. Жена и дети, конечно, тут же бегут купаться. Муж — инженер, врач или директор — устало садится в плетеное цветное кресло. Смотрит на сад, потягивает пиво. Холодильник у них чуть не доверху полон австрийским пивом. Вообще-то у них даже два холодильника: один в Пеште, другой здесь, на даче. И два телевизора, два тостера... Подбегает собака, ложится у ног хозяина. Собака у них наверняка есть. Большая, с гладкой шерстью, легавая или ирландский сеттер. Собака у них одна, и потому они ее возят туда-сюда в машине.

Варью попытался вообразить, что это он сидит на белой террасе, в красном кресле, попивая пиво.

Но как он ни силился, а представить такую картину не мог. И вообще ему хотелось не к Балатону, а домой, в Кёбаню. Вот от холодного пива бы он не отказался... Варью ни капли не завидовал всем этим состоятельным, благополучным людям. Он не испытывал никаких чувств по отношению к ним. Ему все стало безразлично. Конечно, прежде, до сегодняшнего дня, когда он еще был человеком веселым и жизнелюбивым, прежде он строил всякие планы. Представлял то одно, то другое. И все казалось ему хотя и неопределенным, но достижимым... Однако даже раньше, мечтая, он думал не о даче на берегу Балатона. Мечты уносили его дальше, гораздо дальше, в Ниццу, Марсель и еще более отдаленные края, куда-нибудь в Неаполь или в крайнюю оконечность Калабрии. Чтобы ехать обратно по извилистым приморским дорогам. Даже в Марселе или в Неаполе не хотел Иштван Варью владеть виллой с белой террасой и все потому, что он не хотел, не любил приезжать куда-либо окончательно. Его дело было — ехать по дорогам, водить огромные, наполненные товаром камионы и смотреть, смотреть на мир...

Варью встал, огляделся в тоске. Вышел на обочину; постояв, направился к груде обгоревшего железа, которое совсем недавно было золотисто-желтой «короллой». Варью хотелось еще раз взглянуть на ее останки. Но, не дойдя до машины, он встал, как вкопанный. На обочине, закрытое газетой, лежало тело цюрихского коммерсанта. Варью повернулся и побрел назад. Потоптался возле «ЗИЛа», обошел его кругом. Он никак не мог придумать, чем заняться. То ли по полю гулять, то ли сидеть в кабине?.. Варью снова закурил, стоя около машины в полу-летаргическом состоянии.

Солнце уже кануло за холмы, когда пришел фургон забрать трупы. Сумерки еще не мешали видеть, что происходит.

Фургон подогнали сначала к малайке, убрали камешки, газету; подняв тело, положили его в машину. Полицейские работали спокойно и профессионально. Они даже не замедлили движение на шоссе. Затем фургон подъехал к трупу водителя «короллы». Вечерний ветер подхватил газетные листы, снятые с малайки, поволок их по дороге. Листы мчались, шурша, разворачиваясь, потом вдруг словно бы взмахнули крыльями и взмыли в воздух над лугами. На фоне закатного неба они походили на огромных черных птиц.