Овсянки (сборник)

в лесу из леса в лес

к лесу от леса по лесу

по лесу до леса

ö д я

рöмпöштанъяс вöрын

мамö мунiс турунла

сана локтö

г о ж ö м

анналöн потандорса

с ь ы л а н к ы в

öдзöс видз вылас

чöв олöм

ё д i

тöлö тöлö

ыджыд сыня ю

карасина пöнар

шань шань шаньга —

да öтарыс мавтöма

пöрысь пон ройö оз увт

паньсö пеляс небось оз ну

видöмыд абу

тшын — синтö оз сёй

ошкисны ошкисны

да ошкö и пöрис

öшкамöшка петкöдлыны

льöм ю

ы ю

ыб грездлöн олысьяс

кöм вурысь

дзодзöг — зыряна

рака тöлысь

к у з ь ч ы ш ъ я н

öдя живет на р. вашка в деревне пожъя удорского района республики коми. когда öде было двенадцать лет — ее похитили вöрсы — демоны леса из тех что свистят и сипло поют в лесу. треск и скрип деревьев. стук и плач. жители деревни все как один в том числе öдины родители были уверены что с öдей случилась именно эта беда — тогда у самой кромки леса была найдена ее одежда и пихтовые иголки густо рассыпанные вокруг. вот здесь ее подхватили и понесли. — говорили старухи. через три года öдя вышла из леса — молча появилась на краю деревни и пошла к себе домой. говорили что через несколько дней öдя родила еловое полено, которое ее отец тут же сжег в бане, а öдя лежала на пологе отвернувшись к стене. сейчас öде тридцать лет — она живет одна — никто к ней не посватался — родители умерли давно — вскоре после öдиного возвращения из леса. когда öдя пропала — в деревне ее жалели, плакали, оставляли на пнях лукошки с пирогами чтобы лесные куролесы öдю отпустили; когда вернулась — стали бояться и втихомолку обвинять в ранней смерти собственных родителей. но мы ее очень любим. очень любим. если öдя нам вдруг приснится — мы просыпаемся в слезах. öдя невысокая — волосы светлые — короткие — под белым платком. грудь у öди неразвита настолько — что можно сказать отсутствует. коми сами по себе большие молчуны. но среди них öдя — первая молчунья. иногда она поет — песни ее просты:

пища öди — грибы и растения. животных она не ест. летом öдя купается — и ее кусают комары. осенью много ветра — вода в вашке становится серой — птицы кричат — деревья шумят особенно сильно. зимой öдя сидит дома. если выходит — подпирает дверь пешнёй. теперь в деревнях — даже если они по вашке, выми и мезени — не живут просто так. каждый при деле. öдя в пожъе не имеет статуса местной дурочки, слоняющейся задумчиво и живущей чем придется. öдя — библиотекарь в клубе. но что это за клуб и что там за книги? кто их видел кроме öди? там ничего нет кроме острого запаха дерева. мы очень любим öдю. мы глядим на нее во все глаза. нам дорога каждая минута ее жизни. деревня живет. и öдя — совсем не главный ее персонаж. пожъя — деревня женщин-икотниц и мужчин с разрушенными зубами, сбивающих куниц-сеголеток с самых верхних ветвей. икотницы садятся в лужи и кричат как выпи. öдя действует на них до странного положительно. при ней кликуши успокаиваются. öдя же не делает ровно ничего — только стоит рядом и плотно сжимает губы. икотницы сами бегут к öде. если ее нет дома — идут к ней в библиотеку. они не просят книг — но именно с ними öде приходится чаще всего встречаться на работе. öдя и две-три икотницы — такой вот читальный зал. когда икотницы засыпают — родственники уносят их домой. несмотря на это обстоятельство — еще никто в деревне не говорил об öде как о колдунье. öдя — это öдя. на ней лежит печать трехлетнего отсутствия в мире — и это всё. естественно — о том времени никто никогда с öдей не говорил. в деревне есть свои колдуны. и в соседних деревнях есть свои колдуны. кто-то роет землю — кто-то лижет топор — кто-то кувыркается через пни. а öдя — это öдя. и то что с ней произошло много лет назад — случай хоть и редкий — но не из ряда вон для деревень утонувших в болотах, окруженных такими лесами.

мы видим коми деревню и слушаем звуки внутри нее. мы смотрим на землю — и на траву — в глаза убитого горностая. фигуры народа коми одни за другими выстраиваются перед нами. ветер дует — комар звенит — расходятся круги по воде — öдя осторожно заходит в воду и не боится замерзнуть.

тема öди для нас — красная нить, рассыпанные рябинины: она не одна — но она единственная. мы видим öдю обычную: она идет — она стоит — она щурится — пьет кисель — она спит. через все происходящее в пожъе проходит öдина повседневность. и видя любой зауряднейший элемент этой повседневности мы всегда знаем — думаем — помним что öди касались демоны.

(тема похищения лесными демонами людей в целях сожительства довольно популярна у коми. действие также может происходить и в гайнском районе коми-пермяцкого автономного округа на малых притоках верхней камы. öдя говорит по-русски с сильным акцентом. öдя — кинорассказ.)

в лесу висят зеркала. в них нельзя смотреть. если посмотреть — лес заберет глаза — и оставит взамен глаза неживого зайца. с матовыми глазами такой человек вернется домой и попросит воды, потому что заячьи глаза очень грязные — все в соринках. промойте пожалуйста — скажет с порога. вернуть утраченные невозможно, а можно действительно очистить от сора новые — и жить хорошо или плохо — как все живут: играть свадьбу, соскакивать с табурета, рожать детей, ложиться на мох и плакать. мертвые заячьи глаза видят хорошо — только страшные. у нас-то никак до конца не привыкнут, а приезжий может сильно испугаться. потому что чаще всего дети в зеркала глядят — и ходят потом — очень жалко и страшно. в сёльыбе — агнюша, в большелуге — аня и света, павлик в кирике был, да отец его пьяный до смерти ведь пристукнул. а пьяных самих зеркала хорошо подлавливают. женщина в лесу уснула — идти не могла — потом открыла глаза — а зеркало стоит в траве у самого ее носа. зеркала прячутся: ищешь грибы — а оно снизу блеснет, залезешь в куст — а там зеркало. но бывает и просто висят на дереве — и видно издалека — можно камень кинуть или выстрелить. нельзя смотреть. будешь кöч синъяса — с заячьими глазами. жить с ними можно — но все равно кричат, царапаются мужики — и матери кричат когда дети домой придут и водички попросят. ну уж если случилось — вешаться не надо, с ума сходить не надо. а родится у такого ребенок — будет ребеночек обыкновенный. хуже всего что мертвые эти глаза — если бы как у живого зайчика — было бы даже весело и красиво.

мама пошла за травой — а детям велела спать. утром дети проснулись — а мама сидит за столом и пьет кисель через край кастрюли. повернулась к детям и говорит: сейчас вот допью и зарежу вас горбушкой. а горбушка — это такая коса у коми — кривая и маленькая. дети закричали и выбежали на улицу. мама кисель допила, взяла горбушку и пошла по деревне искать детей. а они сидели у соседки — все ей уже рассказали. ой милые! — испугалась соседка. — наверное ваша мама зимнюю траву скосила. эту траву кто скосит — становится очень злой. а дети в окошко смотрят и видят как мама с горбушкой сюда идет. к ней навстречу побежала буська — соседкина собака. а мама ее хвать горбушкой по голове — и детям издалека грозит. потом повернулась и пошла обратно. дети плачут — а соседкин муж губы скривил и сказал: пропала буська. дети сквозь слезы спрашивают: как же хорошую маму вернуть? соседка знает — найти в мамином коробе зимнюю траву и на нее помочиться. только скорее — вдруг мама траву скотине вывалит или по двору разбросает. короб полный травы стоял дома — но как туда зайти — вдруг там мама? соседкин муж говорит: давайте вместе сходим — я ружье возьму — на ружье никто прыгать не станет. вот они пошли вчетвером — двое детей и соседка с мужем. заходят в дом — а мама у печки варит кисель и горбушку держит. увидела гостей, говорит: сейчас я вас всех зарежу. тут соседкин муж поднимает ружье, говорит: ничего у тебя, валентина, не выйдет. мама опустила руку с горбушкой и опять за кисель взялась. дети быстренько к коробу. опрокинули всю траву на пол — стали вместе с соседкой искать. соседка зимнюю траву скоро нашла: ну милые — скорее мочитесь. дети мочатся — а мама так и мешает кисель. неожиданно говорит соседке: маша, я что зимнюю траву скосила? ну слава богу! — ответила та. — опускай ружье, сашка. мама спрашивает испуганно: я убила кого-нибудь? мама, ты ведь буську убила. — сказали дети. ладно хоть вас не убила. — ответила мама. — а только буську.