Бьющееся стекло

По требованию ее отца пожилой водитель отнес на площадку третьего этажа три чемодана, два больших кейса и корзину для пикников. Стереосистему, заботясь о ее сохранности, Диди попросила привезти отдельно. Она знала, что со стороны шофера возражений не последует: отец никогда не скупился на чаевые. Распахнув дверь комнаты № 301, она с первого взгляда отметила более чем спартанскую обстановку. В квадратной гостиной с казенно-белыми, перепачканными и заляпанными чернилами стенами из мебели имелось лишь два гарвардских вращающихся стула, черных и весьма потертых. Ложный камин под цементной каминной полкой никак не служил украшением. Из гостиной можно было попасть в два помещения поменьше. Их разделяла перегородка, а наличие панцирных кроватей с брошенными поверх сеток тонкими матрацами позволяло идентифицировать эти места как спальни. Два деревянных письменных стола по возрасту и состоянию вполне гармонировали со стульями из гостиной — такие вещи ее мать называла «подлинниками с „Мэй-флауэр“, только без родословной». Здесь же имелся выщербленный холодильник, высотой с гостиничную стойку.

Родители воззрились на этот интерьер в угрюмом молчании. Первой нарушила его мать.

— Диди, дорогая, я решительно не понимаю, что может побудить тебя поселиться в подобном месте.

— Твоя мама не осталась бы здесь и на минуту, это уж точно, — подхватил отец, как обычно, обнаруживая полное единодушие с женой.

— Я не мама! — бросила Диди, но тут почувствовала, что допустила излишнюю резкость, и постаралась смягчить свое высказывание. — Может, здесь и не слишком уютно, мама, но ты должна признать, что во всех других отношениях Гарвард — место с серьезной репутацией.

— Дорогая, ты еще можешь передумать… — Мать, похоже, не обратила внимания ни на ту, ни на другую ее реплики. — Поедем лучше с нами в Европу. Сейчас попросим шофера отнести твои вещи обратно в машину, а когда прибудем на корабль, папа устроит для тебя билет. И мы отправимся в Париж, втроем, как обычно. Разве это не славно? Ты ведь так любишь «Бристоль».

— Диди не едет, мама. Диди остается здесь.

Она уже и сама не помнила, когда начала называть себя по имени и не в первом лице, но это стало для нее привычным, особенно когда приходилось спорить. Да и почему не говорить таким образом? «Я» звучало в их семье так часто, что не так уж плохо было обозначить того, кто высказывается, поточнее. Ее родители не привыкли к такой решительности.

— Будь по-твоему. Раз ты так хочешь… Бог свидетель… — Судя по всему, мать беспокоилась и готова была продолжить уговоры. Однако отец подвел черту под дискуссией:

— У меня уже нанята машина, чтобы отвезти нас к пристани в Нью-Йорке, — заявил он. Я вношу за нее почасовую оплату и не собираюсь зря терять деньги. Кроме того, мне хотелось бы попасть на борт пораньше, чтобы зарезервировать для твоей матери ее любимый столик, так что, Диди, если ты твердо решила остаться, — давай устраиваться.

Знаком велев шоферу занести внутрь всё еще остававшиеся на лестничной площадке чемоданы, он, словно находился на строительной площадке, принялся мерить шагами разделенные перегородкой спаленки. К его разочарованию, по площади они оказались совершенно одинаковыми — единственная разница заключалась в том, что одна была угловой, с окном, выходившим на Гарвард Ярд, тогда как другая вовсе не имела окошка. Для нее отец выбрал первую.

После этого он проверил каждую койку на прочность пружин, осмотрел матрацы и без малейшего стеснения перетащил в комнатку Диди те предметы обстановки, которые счел лучшими. Изо всех полезных вещей избежать этой участи удалось лишь холодильнику. Правда, поначалу отец вознамерился затолкать в спальню дочери и его, но справиться с увесистой, устаревшего образца машиной оказалось не так-то просто. Впрочем, когда он неожиданно оставил холодильник в покое, Диди подумала, что отец просто не хочет, чтобы у нее под рукой всегда была еда: его не очень-то радовал тот факт, что дочери приходилось носить просторные балахоны и юбки четырнадцатого размера, стараясь скрыть явно избыточную полноту. Однако спустя миг выяснилось, что на уме у него совсем другое.

— Этот ящик не стоит того, чтобы заработать грыжу, — заявил отец. — Допотопный и к тому же, — отец распахнул дверцу и заглянул внутрь, — к тому же вонючий. Слишком грязный, чтобы ты могла им пользоваться. — Он демонстративно отряхнул с ладоней воображаемую пыль. — Ладно, малышка, что могли, мы сделали. Пожалуй, нам с твоей мамой пора идти…

Диди с облегчением проследила из окна за отъездом лимузина от Тэйер Холл, радуясь тому, что общежитие еще не заселено. Ей вовсе не хотелось, чтобы будущие соседи стали свидетелями подобного зрелища, которое могло поставить под угрозу все ее планы на лето. Не то, чтобы Диди радовала перспектива провести два дня в пустом здании, но она находила это не слишком высокой платой за возможность скрыть от прочих студентов привычки и замашки своих родителей. Она прекрасно понимала, что девушке, приехавшей в кампус на «линкольне», нечего и думать о том, чтобы ее считали такой же, как все. А ей хотелось именно этого, и, возможно, то был ее единственный шанс побыть самой собой, а не дочерью денежного мешка. И вот, наконец, ее чаяния были близки к осуществлению. Родители укатили, и теперь ее заботила разве что будущая соседка по комнате. Хотелось верить, что та не станет слишком уж присматриваться к разнице в убранстве их спален.

Диди принялась распаковывать вещи: правда, на первое время она решила достать лишь то, что, по ее мнению, пригодится уже этой ночью. Не собираясь пользоваться университетскими, слишком грубыми, на ее взгляд, постельными принадлежностями, Диди привезла свои, такие же белые, но из тончайшего египетского полотна. Поверх постели она расстелила легкое пуховое одеяло персикового цвета, а свою портативную стереосистему повесила на стену. Диски — сорокапятки и альбомы — она оставила запертыми в кейсе: родители приучили ее к тому, что предосторожность никогда не бывает лишней. И доверять никогда никому нельзя.

Затем Диди поискала в спальне телефон. Такового не обнаружилось, но рядом с каминной полкой имелась телефонная розетка, и она решила, что завтра же закажет установку телефона, чтобы чувствовать себя как дома. Нельзя же обходиться вовсе безо всяких удобств — достаточно и того, что она решила не брать в Бостон свой красный «корвет» с откидным верхом, никак не соответствовавший избранному ей для себя образу обычной студентки.

Как раз когда удалось разобраться с делами, казавшимися ей первоочередными, подошло время обеда. Не желая в первый вечер обременять себя заботой о том, где поесть, Диди попросила приготовить для нее что-нибудь экономку. Вера служила в их семье, сколько Диди себя помнила, прекрасно знала все ее предпочтения и не нуждалась ни в каких особых указаниях.

Диди отнесла корзинку в спальню, расстелила розовую скатерть поверх поцарапанной, пыльной деревянной столешницы, положила рядом парную к скатерти салфетку и приступила к трапезе. Свинтив тугую крышку термоса, она наполнила фарфоровую чашку охлажденным газпачо. Затем последовали печеночный паштет и холодная грудка цыпленка амандин. Похоже, единственными звуками, раздававшимися в тот вечер в Тэйер Холле, были стук и поскребывание ее серебряного столового прибора о серебряную тарелку.

Ночью Диди то и дело просыпалась. Пустая спальня казалась похожей на пещеру. Было страшновато, но дело того стоило. Похоже, разоблачение ей не грозило.

В полдень следующего дня — дня официального заселения — дверь комнаты № 301 открылась, и на пороге появилась долговязая девушка с длинными, падавшими на глаза русыми волосами. Чемоданы в руках и рюкзачок за спиной не оставляли сомнений в том, что с ней-то по соседству Диди и предстоит провести все лето.

— Привет! Я — Сьюзен Мак Гувин из Индианополиса. Буду твоей соседкой по комнате.

— А я — Диди Айн из Торонто.

Вопросов, которых так страшилась Диди, — «О, ты случайно не из тех самых Айнов? Ну, которые всюду понатыкали торговых центров?» — отнюдь не последовало. Похоже, этой девушке фамилия ее родителей ничего не говорила. По всей видимости, Диди могла чувствовать себя спокойно. Сьюзен направилась во вторую спальню, поставила свои чемоданы на кровать и, вернувшись в общую комнату, плюхнулась на жесткий деревянный стул.