Вечное невозвращение

— Куда? Не положено! Вернитесь в палату!

— Дядечка, — запричитала Антонина, — нам очень нужно. Не надолго, воздухом подышим и назад.

— Пропусти, отец, не видишь — плохо мне.

— Тем более надо в палату вернуться! — Охранник стоял, как неприступная стена.

— Ладно, Костя, нельзя так нельзя. Ты иди, дядечка тебе поможет добраться, а я побежала, мне уже некогда. — Она высвободилась из-под его руки, обогнула охранника и пошла к двери.

— Ты что?.. — в гневе захлебнулся Константин и тут увидел, что она заходит охраннику за спину и становится на четвереньки. Собрав все силы, он толкнул охранника в грудь и сам закричал от боли. Тот перелетел через Тоню, грохнулся головой об стену и затих.

Через минуту они уже выезжали с больничного двора.

— Молодец! Это не охранник был. Они уже здесь меня пасли. Ты где научилась таким штукам?

— У наших мальчишек в школе видела.

— Просто молоток. Что бы я без тебя делал? — Костя застонал, выворачивая руль.

— Не дергайся, езжай тихонько. Все будет хорошо. Только бы старухи не сидели у подъезда.

Ночью он закричал что-то неразборчивое, не просыпаясь. Тоня подошла к нему и, приподняв голову, напоила.

— Прямо настоящая медсестра, — открыв глаза, прошептал Костя, — так умело перевязала.

— Я и есть медсестра. Мне через полгода диплом дадут.

— Еще об одном тебя попрошу. Утром сходи ко мне домой. Нужно кое-что забрать оттуда.

— Хорошо, схожу. А сейчас спи, сон лучше всего лечит.

Утром Костя долго инструктировал ее.

— Увидишь у подъезда или неподалеку машину с мужиками — проходи мимо. Увидишь кого-нибудь на лестнице — сразу уходи, сделай вид, что ошиблась подъездом. В дверь сначала несколько раз позвони, потом открывай. Если кто-то тебе откроет, спроси Борьку Новикова, он в соседнем подъезде живет. Будет правдоподобно.

Она вошла в квартиру, почему-то на цыпочках прошла в большую комнату, направилась к буфету и только хотела открыть нижний ящик, как услышала за спиной смешок. В дверях стоял парень-кавказец, а за ним еще двое здоровенных мужиков.

«Дура, — пронеслось у нее в голове, — дверь не закрыла!»

— Ты кто, девушка?

— Я Антонина.

— Тебя Константин послал?

— Никто меня не посылал.

— На воровку ты не похожа. Поехали!

— Куда это?

— К Косте. Покажешь дорогу.

— Никуда я не поеду.

Сильный удар сбил ее с ног. Потом еще два раза больно пнули ногой. Она громко закричала.

— Теперь поедешь?

— Никуда я не поеду. Хоть убейте.

— Была нужда тебя убивать! Не хочешь — сиди здесь. Он сам к нам приедет. Юра, пристегни ее к батарее, а то очухается — будет на тебя бросаться, я таких знаю.

Она лежала у батареи и смотрела, как они выворачивают ящики буфета и стола, сбрасывают на пол постель, гремят чем-то на кухне.

— Ничего стоящего нет, Анзор. Что она тут хотела взять?

— Это мы скоро узнаем. Вы двое остаетесь. Через каждые пять минут ее бить. Или сама расколется, или приятель ее прибежит.

Прошло полчаса. Тоня уже не чувствовала ни в кровь разбитого, опухшего лица, ни резких болей в животе. Все поглотил панический страх перед следующим избиением. Она смотрела на жуткого рыжего парня, который сидел на стуле, читая журнальчик, и дрожала.

— Ну что, подруга боевая, продолжим или будешь говорить? — Рыжий бросил журнал и поднялся со стула.

— Иди сначала сюда, — крикнул его приятель из кухни, — хороший коньяк нашел. Примем и продолжим.

— Еще пять минут отдохни, — разрешил рыжий.

Из коридора донесся странный звук. Рыжий повернулся и бросился туда, пытаясь что-то выхватить из-под ремня на спине. За его плечом она увидела Петюню, стоящего в дверях. Снова раздался тот же тихий свистящий звук, и рыжий рухнул лицом вниз.

Несколько секунд Антонина смотрела на Петюню, пытаясь улыбнуться, потом потеряла сознание.

Эльвира сидела у окна, в полосе солнечного света, и блаженно жмурилась, радуясь последнему теплу. Уже два дня у нее было отличное настроение: с директрисой помирилась, отчет сдала, долг вернули. И самое главное — Сергей. При воспоминании о нем тепло начинало разливаться в груди. Он, правда, пропал, уже два дня не звонил, но Эльвиру это не очень беспокоило — она понимала, что он приходит в себя после такого свалившего на него события.

«Пусть привыкает к мысли о моей неизбежности. Свыкнется — позвонит».

И тут же раздался звонок.

— Алло, Эля, это почетный бухгалтер говорит.

— Не знаю никакого бухгалтера. Мой друг — почетный гардеробщик.

— Да, да, я перепутал. Именно гардеробщик.

— Ну и что вам угодно? У нас вакансий нет.

— В гардеробе или около тебя?

— В гардеробе. Возле меня еще есть одна — такая большая, большая и очень приятная вакансия, которую ты должен обязательно занять и причем сегодня.

— Именно сегодня?

— Да, мы идем на свадьбу моей подруги.

— Разве еще женятся?

— Представь себе!

— Но, послушай, это, наверное, утомительно и шумно. «Чайка» с куклой на капоте, шампанское на брюках, пьяный дядя, который станет бить посуду.

— Нет, будет очень скромно, молодожены: она — совсем девочка, он — уже в годах и весьма противный мужик; мы с тобой и еще одна пара из нашего отдела.

— Если он противный, зачем она за него выходит?

— А он ей валенки не отдает. Такие хорошие валенки, теплые, прошитые. А он не отдает, пока замуж не выйдет.

— Это серьезная причина. Я тоже хотел украсть твои сапоги, что стояли в коридоре.

— Напрасно ты этого не сделал.

— Знаешь, мне снился сон, что мы с тобой попали в Средневековье.

— И как там?

— Очень холодно и какие-то жуткие рожи, с которыми я разговаривал на ломаном английском языке. То ли рыцари, то ли бандиты.

— Ты плохо говоришь по-английски?

— Нет, это они плохо говорили. И все-таки, давай не пойдем к твоей подруге, которую я никогда в жизни не видел. Впереди три дня этих дурацких праздников. Поедем ко мне на дачу.

— У тебя есть дача?

— Ну, это громко сказано. Просто домик в деревне. От бабушки остался.

— Боже, как мне повезло! Я сейчас позвоню подруге, скажу, чтобы замуж не ходила, а валенки мы ей купим ближе к зиме. И поедем в домик.

— По-моему, у меня на чердаке были вполне приличные валенки.

— Тогда сам бог велел нам поехать. Кстати, скажи, как твоя фамилия?

— С чего ты вдруг заинтересовалась моей фамилией?

— Я же за тебя замуж собираюсь.

— Моя фамилия Буксгевден.

— Врешь!

— А что? Ты не могла бы полюбить человека с фамилией Буксгевден?

— Ни за что! И не уговаривай!

— Не знаю, не знаю. У меня есть еще одна фамилия, так, на всякий случай, но боюсь, она тебе тоже не понравится.

— Говори скорей!

— Она сложная, пишется через черточку.

— Интересно!

— Иван-Сусанин.

— Весьма предостерегающая фамилия для пожилых девушек.

Круглов с Леной сидели в гостях у Лениного деда. Тот заболел, и они пришли его навещать, принесли лимоны, лекарства и свежие газеты. Дед был своего рода знаменитостью в кинематографическом мире. Он уже лет сорок снимался в массовке, но массовке аристократической: вельможа на балу у Ростовых, полковник германского генерального штаба, боярин у Грозного, купец из России, проматывающий состояние в Монте-Карло. Дед был дородный, вальяжный мужчина высокого роста с благородными чертами лица, и это благородство становилось с годами все явственней — то ли в его роду когда-то действительно были аристократы, то ли он так с годами вошел в роль, что это отпечаталось на его лице и в характере. Деда знали все киношные знаменитости, он мог куда угодно достать билеты, и его часто приглашали на всевозможные юбилеи в качестве свадебного генерала. Круглов очень любил бывать здесь. Дед всегда поражал его своими неординарными мыслями и парадоксальным воображением. Они часто играли с ним в какие-то странные словесные игры, по правилам, известным только им.