Невероятное паломничество Гарольда Фрая

Гарольд разом встал. Сердце у него заколотилось так, что стук отдавался даже во рту. Это не мог быть его сын — его не было в Бате. И все же, рассматривая сутулую фигуру человека, размашисто шагавшего по направлению к нему, пыхая сигаретой, так что полы пальто развевались сзади, как крылья, Гарольд убедился, что это именно Дэвид и что он сейчас поравняется с ним. Гарольда так трясло, что он вынужден был, нащупав рукой скамейку, снова присесть.

Даже издалека он разглядел, что Дэвид опять отрастил волосы. Вот Морин обрадуется… Она горько плакала, когда их сын однажды обрился наголо. Его походка ничуть не изменилась; он шел широким шагом, сильно подавшись вперед и вперив глаза в землю, как будто намеренно не замечая встречных. Гарольд выкрикнул: «Дэвид! Дэвид!» Их теперь разделяло всего футов пятьдесят.

Сын пошатнулся, будто едва не потерял равновесия или оступился. Может быть, он был нетрезв, но это не имело для Гарольда никакого значения. Он закажет Дэвиду кофе. Или даже рюмочку, если тот захочет. Они могут закусить. Или обойтись без закуски. Они займутся тем, чем только пожелает его сын.

— Дэвид! — крикнул Гарольд.

И двинулся к нему навстречу. Потихоньку, чтобы показать, что у него на уме только хорошее. Просто сократить расстояние еще на несколько шагов, вот и все.

Ему вспомнилась костлявая худоба Дэвида после похода в Озерный край и то, как колебалась его голова на тонкой шее, наводя на мысль о том, что его тело отвергло весь остальной мир, интересуясь лишь самоистреблением.

— Дэвид! — снова позвал Гарольд, на этот раз погромче, чтобы сын услышал.

Тот взглянул на Гарольда, но даже не улыбнулся. Дэвид глядел на него так, словно его тут вовсе не было, словно он был неопознаваемой деталью окрестностей. У Гарольда внутри все перевернулось. Он очень боялся упасть.

Это оказался не Дэвид. Кто-то другой. Еще чей-то сын. Просто Гарольд на один миг позволил себе подумать, что Дэвид может появиться в одном конце улицы в тот момент, когда сам он сидит на другом. Молодой человек резко свернул направо и быстро зашагал прочь, постепенно уменьшаясь и становясь все неразличимее, пока в какой-то миг не исчез за углом. Гарольд подождал, вдруг тот передумает и в конечном итоге окажется Дэвидом, но молодой человек не передумал.

Впечатление было даже хуже, нежели в последние двадцать лет вовсе не видеть сына. Выходило, будто Гарольд обрел его и опять потерял, в очередной раз. Он вернулся на скамейку у аббатства, понимая, что нужно подыскать какое-нибудь место для ночлега и не в силах сдвинуться с места.

Остановился он в результате недалеко от вокзала, в душной комнатке с видом на шоссе. Гарольд рванул на себя оконную раму, чтобы впустить воздух, но снаружи ревел безостановочный поток машин и пронзительно кричали поезда, возвещая о своем прибытии и отбытии. Из-за стены доносился голос на незнакомом языке, орущий в телефонную трубку. Гарольд лег в постель, очень мягкую, на которой до него уже спало множество незнакомых людей, вслушался в непонятные ему слова и отчего-то испугался. Он снова вскочил и начал расхаживать туда-сюда по комнате, слишком тесной, с застоявшимся воздухом, а машины все ехали и поезда шли куда-то по своим надобностям.

Прошлое изменить нельзя. И неоперабельный рак вылечить невозможно. Гарольд вспомнил незнакомца в женском платье с фингалом под глазом. Ему снова представился Дэвид, как он выглядел в день выпуска из университета и все последующие месяцы — спящий с открытыми глазами. Это было уже чересчур. Для продолжения похода явно чрезмерно.

С рассветом Гарольд был уже в пути, но он не позаботился свериться ни с компасом, ни с путеводителями. Вся его воля и силы уходили на то, чтобы просто переставлять ноги. Лишь когда три девчушки-подростка спросили у него дорогу в Шептон-Моллет, он осознал, что потерял целый день, двигаясь не в том направлении.

Гарольд сел у обочины, глядя на поле, сплошь объятое желтым пламенем каких-то цветов. Он не помнил их названия и не дал себе труда вынуть определитель диких растений. Правда заключалась в том, что он тратил слишком много денег. И после трех недель похода Кингсбридж все еще оставался ближе к нему, чем Берик. Первые утренние ласточки порхали и ныряли в воздухе над его головой, резвясь, будто дети.

Гарольд не представлял, как снова подняться на ноги.

17. Морин и огород

— Да, Дэвид, — говорила Морин сыну, — он все еще идет. И звонит обычно по вечерам. А Рекс — большой добряк. Как ни смешно, но я даже горжусь Гарольдом. Только не знаю, как ему об этом сказать.

Лежа на двуспальной кровати, которую когда-то делила с мужем, Морин созерцала квадрат яркого утреннего света, попавший в ловушку из сетчатого тюля. За последнюю неделю случилось столько всего, что Морин иногда ощущала себя женщиной, влезшей в чью-то чужую кожу.

— Он шлет мне открытки, а иногда балует сувенирами. Ручки у него, судя по всему, — любимицы.

Она помолчала, опасаясь, что чем-то раздражила Дэвида, потому что он не ответил.

— Я люблю тебя, — окликнула она его.

Ее слова уплыли в пустоту. Дэвид не произнес ни слова.

— Тебе, наверное, пора, — наконец закончила она разговор.

Прервав беседу, Морин, конечно, не ощутила облегчения, но впервые за все время общение с сыном оставило после себя чувство неловкости. Ей казалось, что с уходом Гарольда их близость с сыном должна возрасти. Но, выбирая подходящий момент, чтобы поведать Дэвиду о своих делах, она то и дело обнаруживала, что неимоверно занята. И даже во время бесед ее не раз посещало смутное, но неотвязное ощущение, что сын ее не слушает. Морин находила множество причин, чтобы больше не прибирать в его комнате. И как-то вдруг перестала надеяться, что однажды они увидятся.

Поездка в Слэптон-Сэндз стала для Морин поворотным пунктом. В тот вечер, кое-как попав ключом в замок входной двери и крикнув на прощание слова благодарности Рексу, стоявшему у смежной изгороди, она, не снимая туфель, поднялась по лестнице на второй этаж и прошла прямиком в общую спальню. Не раздеваясь, Морин рухнула на постель и закрыла глаза. Посреди ночи она сообразила, где находится, и легкая паника тут же сменилась облегчением. Все кончилось. Морин не могла с точностью сказать, что именно, но она освободилась от безотчетной тягостной боли. Она натянула на себя одеяло и положила голову на подушку Гарольда. Наволочка пахла мылом «Перз» и мужем. Позже, окончательно проснувшись, Морин снова ощутила в себе недавнюю легкость, омывшую ее, подобно воде.

Потом она целыми охапками начала перетаскивать свою одежду из гостевой комнаты и развесила ее в платяном шкафу рядом с вещами Гарольда, на противоположном конце перекладины. Она также подстегнула себя обещанием: каждый день, прожитый без мужа, браться за какое-нибудь новое дело. Морин перенесла на кухонный стол кипу нераспечатанных конвертов со счетами за жилье, достала чековую книжку и начала понемногу оплачивать их. Она позвонила в страховую компанию и удостоверилась, что медицинский полис Гарольда не просрочен. Съездила в автосервис и проверила давление в шинах. Она даже повязала на шею давнишний шелковый шарф, как бывало в прежние дни. Когда у садовой изгороди неожиданно появился Рекс, Морин невольно потянулась к шарфу и дернула за конец, чтобы ослабить узел.

— Я выгляжу нелепо, — предположила она.

— Ничуть, Морин!

Рекс, очевидно, вынашивал какую-то идею. Они начали судачить об огородных делах и о местонахождении Гарольда, и вдруг на лице соседа проступило некое соображение, и он подозрительно затих. Морин с тревогой спросила, что с ним, но Рекс лишь покачал головой.

— Погодите-ка, — заявил он. — Я тут придумал одну штуку.

Морин догадалась, что тут как-то замешана она сама.

На прошлой неделе, протирая пыль на подоконнике спальни за тюлевыми занавесками, она случайно заметила, как почтальон доставил к дверям соседа загадочный картонный тубус. На следующий день с того же наблюдательного пункта она тайком подглядела, как Рекс, нащупывая ногами тропинку, нес от «Ровера» к дому некую прямоугольную конструкцию размером с окно, сколоченную из реек и неумело спрятанную под клетчатым пледом. Морин терялась в догадках. Она пыталась подстеречь Рекса у ограды, даже вынесла во дворик корзину с высушенным бельем и снова развесила его на веревке, но сосед целый день не высовывал носа из дому. Тогда она постучалась к нему с вопросом, не закончилось ли у него молоко, но Рекс сквозь едва приоткрытую щелку пробормотал, что молока вдоволь и что он намерен пораньше лечь спать. Тем не менее, выйдя на дворик около одиннадцати вечера, Морин увидела у соседа на кухне свет и его самого, чем-то там занимавшегося.