Смутная улыбка

енно я воздела руки к небесам. Потом мы отправились в театр. Люк разговаривал, смеялся. Франсуаза объяснила, что вокруг за люди, кто с кем и т. д. Они проводили меня до пансиона, и Люк непринужденно поцеловал мне руку. Я вернулась несколько обескураженная, заснула, а на следующий день уехала к родителям.

Глава вторая

Но Ионна была серая, а тоска нестерпимая. Не просто тоска, а тоска по кому-то. Через неделю я вернулась. Когда я уезжала, моя мать вдруг очнулась, спросила меня, счастлива ли я. Я заверила ее, что да, мне очень нравится юриспруденция, я много занимаюсь и у меня хорошие друзья. Успокоенная, она снова ушла в свою меланхолию. Ни на одну секунду-в отличие от прошлого года-я не почувствовала желания поговорить с ней обо всем. Да и что ей сказать? Решительно я постарела.

В пансионе я нашла записку от Бертрана, который просил позвонить, как только я вернусь. Он наверняка хотел выяснить отношения-я не очень доверяла деликатности Катрин-и в этом я ему отказать не могла. Итак, я ему позвонила, и мы договорились встретиться. В ожидании я записалась в университетскую столовую.

В шесть часов мы встретились с Бертраном в кафе на улице Сен-Жак, и мне показалось, что ничего не произошло, что все начинается снова. Но когда он поднялся и с серьезным лицом поцеловал меня в щеку, я вернулась к действительности. Я трусливо пыталась принять легкомысленный и безответственный вид.

-- Ты хорошо выглядишь, -- сказала я искренне, а в голосе пронеслась циничная мыслишка: "К сожалению".

-- Ты тоже, -- коротко сказал он. -- Я хочу, чтобы ты знала: Катрин мне все рассказала.

-- Что все?

-- О твоей поездке на побережье. Я тут кое-что прикинул и думаю, что ты была с Люком. Так это или нет?

-- Так, -- сказала я. (Я была тронута. Он не злился, а был спокоен и немного грустен. )

-- Ну, так вот: я не из тех, кто делится с другими. Я еще люблю тебя настолько, чтобы не придавать этому всему значения; но не настолько, чтобы позволить себе роскошь ревновать и мучиться из-за тебя, как весной. Ты должна выбрать.

Он выпалил это одним духом.

-- Что выбрать? -- Мне стало скучно. Люк был прав, я не думала о Бертране как о главной проблеме.

-- Или ты больше не видишь Люка, и у нас все продолжается. Или ты его видишь, и мы останемся добрыми друзьями. Больше ничего.

-- Конечно, конечно.

Мне абсолютно нечего было сказать. Он как будто повзрослел, обрел солидность; я почти

восхищалась им. Но он больше ничего для меня не значил, решительно ничего. Я накрыла рукой его руку.

-- Я в отчаянии, -- сказала я, -- но ничего не могу поделать.

-- Нелегко это проглотить, -- сказал он.

-- Я не хочу тебя мучить, -- повторила я, -- и я дейстительно терзаюсь сама.

-- Но это не самое трудное, -- сказал он как бы самому себе. -- Вот увидишь. Когда все решено, тогда уже не страшно. Плохо, когда цепляются.

Он вдруг повернулся ко мне:

-- Ты любишь его?

-- Да нет же, -- раздраженно сказала я. -- Не в этом дело. Мы очень