Лицо порока (СИ)

У дома, под номером 2309 (на каждом висела жестяная табличка с номером) мы остановились.

— Мои пенаты! — Террион любовно взирал на строение с высокой, закругленной вверху дверью.

Спереди дома, по обе стороны от двери, на улицу мрачно смотрели два окна. Под ними стояли каменные чаши, в которых алели канны. По всему периметру низенького деревянного заборчика, окружавшего усадьбу, тоже пестрели цветы — мелкие, невзрачные, вроде неживые.

— Прошу! — Террион ногой распахнул калитку и отступил в сторону, пропуская меня вперед, из чего я сделал вывод, что адский этикет несколько отличается от земного, — у нас первым заходит хозяин.

Мы поднялись на крыльцо и вошли в дом. Переступив порог, сразу попали в комнату, напоминающую одновременно и кухню, и прихожую. Стены здесь были деревянные, выкрашенные почему-то в ярко-морковный цвет, полы — такие же. Сбоку, рядом с дверью, возвышался узкий длинный шкаф для одежды. Напротив, у окна, стоял кухонный стол, возле него — три табуретки. В комнате еще имелись простенький сервант, битком набитый разной посудой, и высокий, под самый потолок, пенал. В углу виднелась маленькая мойка. А вот кухонной плиты не было.

— На чем кушать готовите? — спросил я Терриона, озираясь по сторонам.

— А мы сами ничего не готовим, — пояснил он, усаживаясь на табурет и предлагая мне другой. — Нам еду приносят по заказу из общей для сотников и их семей столовой. Самостоятельно управляются с приготовлением пищи только в поселках для простых полубесов. Ну, и кое-кто из заместителей командиров стад любит домашнюю стряпню.

Я попросил разрешения закурить, потому что уже было невмоготу — пухли уши. Террион не возражал.

— Может, попьем чайку? — предложил он, положив передо мной, маленькую вазочку, чтобы было куда стряхивать пепел от сигареты.

— Мне уже приходилось здесь и пить, и есть. Вроде ничего, но еще побаиваюсь, — честно признался я.

— Зря! — усмехнулся Террион и заверил: — Бояться нечего! Чай, как чай. Ну, так что?

— Давай! — решился я.

Улыбка озарила лицо сотника. Он поднялся, открыл пенал и извлек из него цветастый, наподобие китайских, термос. А еще через пять секунд поставил на стол сахарницу; вместительную вазу с белым хлебом, нарезанным треугольными ломтиками; банку с каким-то желтым вареньем; и блюдце с крупным, как грейпфрут, лимоном. Затем подошел к серванту, взял две чашки и две чайные ложечки с длинными, фигуристыми держалками.

Чай оказался ароматным и крепким, такой подают в Средней Азии. Но особенно мне понравилось варенье — не сладкое до приторности, как делают многие женщины-неумехи, а с приятной кислинкой, очень пахучее. Я поинтересовался у Терриона, из чего оно приготовлено.

— Обыкновенный кизил, ну и немного персика, — ответил он, отправляя в рот очередной кусок хлеба. Я обратил внимание на то, что Террион ел его много. — Кстати, варенье приготовили моя жена Андромаха и ее сестра Автилия.

— У тебя есть супруга? — удивился я. — Мне прочему-то казалось, что ты еще холостой.

— Да ну! — рассмеялся сотник. — Я давно женат. У меня два сына, один, между прочим, уже взрослый, женить пора.

— И где сейчас твое семейство?

— Жена, как и положено в такое время, находится на работе, — он не спрашивая, снова наполнил мою чашку чаем. — Андромаха заявится домой только к семи вечера. А сыновья будут к шести. Они служат наверху.

После чаевничания Террион повел меня по дому, показывая остальные комнаты. Всего их, учитывая кухню-прихожую, было три. В каждой — по два окна.

Обстановка комнат особо ничем не отличалась от обстановки в обычных городских квартирах небогатых людей. Пожалуй, единственное заметное отличие — цвет стен и пола. Уж очень он был яркий, прямо до рези в глазах.

В одной из спален Террион открыл дверцы широкого двухстворчатого шкафа и достал оттуда два шикарно инкрустированных ружья.

— Одно мне отец подарил, — поглаживая приклад длинной, тяжелой двустволки, рассказывал он. — А другое я выиграл в карты у одного колдуна, живущего в предместьях Дублина. Не хотел он мне его отдавать, что только не сулил взамен: и дорогой портсигар, усыпанный жемчугом и аквамаринами, и старинный персидский ковер ручной работы, и даже древнюю, времен Елизаветы-первой, колоду карт. Я, конечно, не согласился, потребовал это ружьишко.

Он еще некоторое время любовался своим арсеналом и рассказывал его историю. А когда, наконец, закончил, известил:

— Теперь сходим к Эквегию. Он — заместитель командира стада, в которое входит моя сотня. Можно сказать, я его ученик и любимец. Эквегий уже очень старый, и, должно быть, совсем скоро отправится на покой. Вполне может случиться так, что я займу его место. По крайней мере, он уже дважды намекал мне об этом.

— Твое назначение зависит от него? — спросил я.

— Еще бы! — хмыкнул Террион. — Эквегий имеет большой вес. К его слову внизу прислушиваются.

Двухэтажный коттедж, к которому мы вскоре подошли, несколько отличался от других, стоящих рядом. Сначала я не мог понять, чем именно, но потом обратил внимание на каменные чаши под стеной: там буйно цвели белые розы. Возле остальных домов произрастали только канны.

Террион взошел на высокое крыльцо и громко постучал в большую, обитую красной кожей дверь. На пороге тотчас выросла высокая, сутулая женщина с бледным, болезненного вида лицом. Ее черные глаза смотрели проницательно, но никакого интереса, никакого любопытства в них не было.

— Эквегий бодрствует! — проинформировала она скрипучим голосом и жестом пригласила войти в дом.

— Благодарю, уважаемая Цинция! — сдержанно кивнул Террион. И, понизив голос, обратился ко мне: — Это экономка Эквегия.

Мы последовали за ней в просторную прихожую, почти не обставленную мебелью, затем прошли по слабо освещенному узкому коридору и очутились в мрачной комнате с занавешенными окнами. Мебели тут было много, даже, пожалуй, чересчур много: диван, два кресла, два шкафа, три тумбочки, дюжина стульев. Все это громоздилось в беспорядке. На стенах, на полу, на диване пестрели ковры и коврики. В комнате, распространяя тусклый свет, горели три свечи, они торчали из хрупких, причудливых кувшинов, которые стояли по одному на каждой из тумбочек.

— Это ты, Террион? — послышался откуда-то гнусавый голосок, неприятно резанувший слух. — Проходи, сынок!

— Здоровья тебе и многая лета, почтенный Эквегий! — с подчеркнутой уважительностью промолвил сотник, склоняя голову.

Послышалось шуршание одежды. Только теперь я заметил в одном из глубоких кресел тщедушную фигурку в зеленом байковом халате. Это, вероятно, и был Эквегий, заместитель командира стада и патрон Терриона.

Скрипнуло кресло. Тощий старикашка, кряхтя и охая, с трудом встал на свои нетвердые ноги. Он казался очень слабым. Морщинистое, серое лицо с носом-клювом имело хищный и зловещий вид. Но в следующий миг, когда его озарила добрая улыбка, сразу стало приветливым и беззаботным. Старик поковылял нам навстречу.

— Ты опять с экскурсантом? — прошамкал Эквегий и, щурясь, скользнул по мне безразличным взглядом. — Как хорошо, что ты зашел, Тергион! Мне как раз нужно с тобой посоветоваться. Ты всегда трезво и разумно рассуждаешь.

— Я слушаю тебя, почтенный Эквегий! — выпрямился тот, явно польщенный словами старика.

— В группе проштрафившихся молодок, отобранных на днях для борделя нашего стада, я заприметил одну очень милую красотку, — продолжал Зквегий, зябко кутаясь в халат. — По-моему, ей там не место.

Я поразился услышанному: вот так да! Выходит, и здесь, в аду есть бордели? На моем лице, вероятно, легко прочитывалось изумление, потому что Террион, наклонившись к моему уху, шепнул:

— У нас имеются бордели для каждого стада. Есть и для мужчин, и для женщин.

Потом, обратился к старику:

— Тебе решать судьбу этой девушки, Эквегий!

— Мне хотелось бы, чтобы ты сам посмотрел на нее и высказал свое мнение, — снова улыбнулся он. И, звонко хлопнув в ладоши, произнес: — Она здесь, Тёррион, ее зовут Вирсавия.