Новый Мир ( № 2 2009)

— Надо пригласить специалиста из церкви. Он подымит кадилом — и все темные энергии после нее рассеются.

В это время появился племянник, помните, из думы? Впрочем, на пять минут, чтобы поздравить Аню и умчаться по делам вертикали. Но мы его и так лет двадцать знаем, через телевизор. Он, видимо, нас тоже смутно знал, потому что сказал:

— Вы обо мне напишете? Но чтобы я был главный герой, который победил всех!

И тут вокруг его головы в дымчато-стальных тонах мгновенно разыгрались кадры: типа он терминатор русской государственности, направо-налево взрывает врагов нашего президента, а потом он и сам внезапно гарант Конституции…

На торжественном обеде в честь канонизации отца Стефания певчие исполняли… Аня не знала что (да и у нас здесь огромный пробел в знаниях).

Друзья! Теперь кратко перескажем, потому что к концу идет дело: там была одна певчая: фигуры у нее никакой, да и лицо непонятное, шея очень полная, но вместе с ее райским голосом во все стороны лилось обещание мужского счастья. Так что Иван-молодой ждал ее, ждал за квартал от подворья, сжимая в руках сноп разнообразных цветов, заказанных по мобильнику (не знал, какие ей нравятся). О том, что она как-то все время была не замужем, Иван-молодой ненароком расспросил за обедом соседа слева.

А еще Аня удивлялась, что владыка говорил, как чиновник: “Вот мы проведем это мероприятие…”

— А тридцатилетний попишко, сидевший справа от меня, все время какие-то невероятные истории запускал. Лежу, говорит, на пляжу. Вдруг капнуло что-то, а это икра из щуки. Мужик поймал щуку икряную и несет мимо. Пятнадцать килограмм щука — и это на Урале! Чудо! — Тут Аня мучительно заламывала руки: — Какая-то у меня антирелигиозная пропаганда получается! На самом деле было очень хорошо, только слов не найти! Никогда в жизни такого не было! И почему бы людям не повеселиться? Ведь новый святой появился! Кстати, иерей московский — соколиная такая посадка головы — говорил, что он не ко всякому бы поехал на вручение нимба…

— Икону-то вам подарили святого мученика? — полюбопытствовали мы.

— Приходите, покажем. Там Стефаний очень на моего Ивана похож. Но племянник говорит, что на него.

До конца времен

*     *

 *

полвека прожил среди людей

своих и в стране своей

а это другое время

не мое и не для меня

это другое племя

и не моя родня

как болит моя голова

от халявного коньяка

день и ночь шумит не моя москва

Хищник смотрит на Чужого Чужой на Хищника

[март]

в сумерках выйду одерну пиджак

рыжий по снегу крадется кошак

кто там в потемках меня стережет

мертвая кошка меня бережет

в мире подземном там а не тут

как мою мертвую кошку зовут

но не вмещает сознанье мое

новое страшное имя ее

[Сон в летнюю ночь]

– Робин, не в службу, а в дружбу...

(Отблеск эльфийских погон.)

Снова на царскую службу

Пэка зовет Оберон.

(Спит государственный разум…)

А Оберон говорит

Пэку волшебную фразу.

(…И неразумие спит.)

Невозмущающий воду,

Пэк, облетающий нас.

Я понимаю природу

Не человеческих глаз.

Слушая только погоду

И не слушая джаз.

*     *

 *

Зимний день убывает со всех сторон,

      Время идет к концу.

Молодой сплевывает,

Спрыгивает на перрон,

      Добру молодцу всё к лицу.

Нелегко среди тех и этих воров

      Молодому быть.

Вон плакат остался от выборо2в,

      Можно дальше жить.

Не спешить, в Москве посчитать ворон.

      Надо дольше жить.

Много разных дел до конца времен.

      Многих надо убить.

[МКАД]

в хаммере бумере

мчится по кольцевой

знает думает

я не обкурен не пьян

видит внутри кольцевой

лес стеной

за кольцевой

начинается океан

я наверно уже не живой

я хочу добраться домой

бесконечное существо

непонятное никому

окружает его

отвечает ему

убирает во тьму

где уже никогда ничего

*     *

 *

Я понял себя в эти дни

(Грызя подмосковный сухарь)

Воронам и крысам сродни.

Всеядная умная тварь.

*     *

 *

Не стелют, как прежде, скатерть с кистями,

Но те же в окне кактусы и герани.

Воздух в Москве пронизан беспроводными сетями.

Поздний Гандлевский нравится мне больше, чем ранний.

Эффект бабочки

Жолковский Александр Константинович — филолог, прозаик. Родился в 1937 году в Москве. Окончил филфак МГУ. Автор двух десятков книг, в том числе монографии о синтаксисе языка сомали (1971, 2007), работ о Пушкине, Пастернаке, Ахматовой, Бабеле, инфинитивной поэзии. Эмигрирвал в 1979 году; профессор Университета Южной Калифорнии (Лос-Анджелес). Живет в Санта-Монике, часто выступает и публикуется в России. Среди последних книг — «Избранные статьи о русской поэзии» (2005), «Михаил Зощенко: поэтика недоверия» (1999, 2007), «Звезды и немного нервно. Мемуарные виньетки» (2008). Веб-сайт: http//zholk.da.ru

ДЕД МАЗАЙ

В средних классах нашей школы № 50 русский язык преподавал старенький учитель Дмитрий Иванович по прозвищу Дед Мазай. Фа­ми­лии его не помню, не исключено, что Мазаев, но возможно, что и нет, а прозвищем он был целиком обязан Некрасову и своему дедовскому облику. Во всяком случае, авторство принадлежало не нам, а прежним поколениям школьников, так что к нам это прозвище пришло уже освященное авторитетом традиции. Не помню также, чтобы само стихотворение «Дедушка Мазай и зайцы» на каком-либо этапе нами проходилось, хотя его мастерски проаллитерированное заглавие было, конечно, у всех на слуху, удостоверяя адекватность прозвища и нашей самоидентификации с зайцами.

Дмитрий Иванович был лыс, морщинист, носил узкую козлиную бородку, одевался просто, но как бы с неким сельским шиком — черный пиджак, черная косоворотка, черные брюки, заправленные в черные смазные сапоги, — немного сутулился, а лицом, полурусским-полузырянским и совершенно неподвижным, напоминал восточного божка. С его евразийской внешностью, как и с некоторыми особенностями его педагогической манеры, хорошо согласовывался тюркский колорит прозвища, подспудно ассоциировавшегося с Мамаем.

Это был учитель старой школы, человек с раньшего времени. На нашей памяти, когда мы были классе в шестом, ему исполнилась какая-то круглая дата, хочется сказать семьдесят, но допустим даже, что только шестьдесят. Тогда он родился около 1890 года и, значит, был сверстником Пастернака и Мандельштама, а если держаться ориентации на сапоги и поддевку, то младшим современником Клюева и старшим — Есенина.