Казейник Анкенвоя (СИ)
Казейник Анкенвоя (СИ) читать книгу онлайн
Новый роман Олега Егорова, публикуемый вслед за «Вепрем» и «Девятым чином», способен ввергнуть даже самых преданных поклонников творчества автора в состояние, лучше всего определяемое коротким словом «шок». Что произошло? Мы помним изящно-абсурдных, восходящих к традициям Кэрролла и Милна «Подбитых ветром», безысходно-мрачного, пугающего своим мистическим реализмом «Вепря», головокружительную детективную интригу «Смотрящих вниз», абсурдные злоключения героя «Девятого чина», потерявшего своего ангела-хранителя…
На таком фоне «Казейник Анкенвоя» поражает не только предельной (а часто и запредельной), исповедальной откровенностью, но и необычным для жанра романа ужасов обилием чёрного юмора, иногда совершенно зашкаливающим. Роман ещё до своей публикации вызвал немалый скандал: современники автора, чуть ли не анатомически описанные в «Казейнике», обвинили Егорова в клевете, безмерном цинизме, мизантропии, русофобии и других смертных грехах (впрочем, подобные обвинения ещё со времён «Вепря» сделались вполне традиционными). К сожалению или к счастью для них, «Казейник Анкенвоя» адресован совсем другой возрастной аудитории – нынешней думающей молодёжи. И все же «Казейник» оставляет двойственное впечатление. Что в сухом остатке? Крайняя озлобленность автора, вызванная окружающей реальностью, или все-таки глубокое предвидение неизбежных и чудовищных последствий нашей беспечности?
Роман во многом автобиографичен, как и все тексты Егорова, бескомпромиссен и выделяется редким в современной русской литературе вниманием к слову (черта, ставшая визитной карточкой автора).
«Читать правду о себе неприятно. И тяжело», - пишет Олег Егоров.
Но оно того, поверьте, стоит.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Голос Максимович:
- Как рабочую. Теперь он сам работает на немцев. Переметнулся, гнида. Большой куш, видать, посулили ему. И мне сулили, потом угрожали, да я слинял. Чтобы они еще всей планете устроили Холокост, и чтобы еврей Максимович им еще содействовал? Пусть отсосут, чистокровные.
Голос Щукина:
- Профессор мужик не глупый. За то и профессор. Кому на кладбище куш пригодится? Тебе пугали, значит и его. Только его запугали. Ты один в поле вояка, тебе легче. У Чистякова двое салажат в Москве.
Длинная пауза. Голос Максимовича:
- Если верить той же мифологии, RM 20/20 - сверхтяжелое вещество, по боевым характеристикам в 10 раз превосходящее оружейный плутоний и позволяющее создавать компактные ядерные заряды.
Голос Щукина:
- Компактные насколько?
Голос Максимовича:
- Размером с хозяйственные спички. Какой-нибудь безумный калиф на час все свои нефтяные скважины за такое уступит. На карту много поставлено, Щукин. Подорвать надо из Казейника. Убедить как-то государственных мужей, чтобы небольшой такой атомной ракеткой шарахнули по концерну, пока не поздно.
Голос Щукина:
- Да как подорвать, если сами сказали, что мы практически в пузыре?
Голос Максимовича:
- Есть один гештальт. Конечно, теоретический, но есть. Небольшая такая расчетная таблица отклонений, оставляющая нам некоторую лазейку. Как вам известно, сила гравитации обратно пропорциональна квадрату расстояния.
Голос Щукина:
- Допустим.
Голос Максимовича:
- Из чего следует: чем дальше мы окажемся от ядра с уже сублимированной массой RM 20/20 как мощного источника гравитационного поля, формирующего вокруг себя параллельный геометрически устойчивый атмосферный пузырь…
Пауза. Голос Максимовича:
- ...тем легче нам будет покинуть Казейник. Проблема, на первый взгляд, чисто техническая. Но именно решение технической проблемы нам закроют в первую очередь. Никакой носитель, способный пробить с достаточным ускорением тропосферу, где гравитация наиболее сильна, нам с вами не светит. Так, что забудем о личном Байконуре и вспомним о метафизических особенностях фрактальных волн.
Голос Щукина:
- Объяснитесь проще, Максимович.
Голос Максимовича:
- Объясняюсь проще. Переход от ламинарного к турбулентному течению воздушных масс, в тропосфере происходит при достижении некоторого критического числа Рейнольдса. Далее в среде самопроизвольно образуются нелинейные фрактальные волны. Вот здесь-то и удалось мне рассчитать некую парадигму скользящих коридоров.
На этой фразе я выключил диктофон и спешно заткнул его в сапожное голенище. С улицы донеслись до меня приближающиеся голоса, благо, что стекла в усадьбе Щукина давно были высажены, и окна, заколоченные редкими досками, отлично предупреждали о потустороннем приближении. Дверь в покои Щукина анархисты высадили с одного удара. Тем паче, я не запер ее. Согласно инерции ударник еще и табурет кувалдой разнес.
- Македонский тоже был великий полководец, - глядя на вышибалу, накрывшего своим телом уничтоженный табурет, произнес городничий Митя.
Следом за Митей в горницу по-хозяйски ввалились трое квартальных.
- Давно прослушиваете?
- Вторые сутки, - Митя придвинул к столу уцелевшую свободную табуретку и сел против меня. - Где вы, падре, ночевали, - там и устанавливаем.
- У Марка Родионовича тоже?
- И у него, - кивнул городничий.
- Он знает?
- Как же ему не знать, - ухмыльнулся Митя. - При нем кабельное телевидение в бараке устанавливали. Оперативная съемка. Исключительно по санкции верхних эшелонов.
«Совсем отчаялся инвалид, - подумал я с горечью. - Не только меня, он и Володю с Пугачевым подставил. Меня-то ладно. Да и не мне его судить. Сам я зараза».
- Быстро вы среагировали, Дмитрий Кондратьевич.
- Мимо шел. Ребятам говорю: «Может, падре намылился чаи гонять? Авось,
да и нас подогреет. На улице-то сырость. Наугад постучали.
- Кувалдой?
- Печатку не надо казенную обрывать. Дом убитого под следствием. Посторонним вход воспрещается.
- А ей? - я кивнул на Вьюна.
У Мити были все ответы.
- Ей как служке Орден келью отгородил внутри вашей кельи при казармах, святой отец. Так что же насчет горячего чаю?
- Вели-ка ты, Митя, своим барбосам отсель выметаться. Наедине потолкуем.
Городничий обернулся к застывшим у двери квартальным.
- Слышали, что падре велел?
Квартальные спешно вытряхнулись из горницы, поставивши за собой снесенную дверь на место.
- Что с Пугачевым?
- Помиловали, - Митя насыпал махры на газетный клок и склеил языком самодельную сигарку. - Коллегия прежние заслуги учла.
Он чиркнул спичкой о ноготь и с удовольствием затянулся, пустивши дым через ноздри.
- Решили без лишнего садизма. Отделением головы от прочего туловища. В три часа на Княжеской площади. Уже и колода у позорного столба установлена.
- Кто голову будет рубить? Могила? Перец?
- Не, - городничий хмыкнул, - Лаврентия назначили.
Вьюн побледнела, сжала кулаки и двинулась к Мите. Я успел перехватить ее и толкнул на кровать. Словно бы не заметивши происходящего, городничий лениво продолжил.
- Заслуги учли. Перспективный молодой человек. Теперь на плацу тренируется. Дрова рубит.
Наблюдая одновременно и за Митей, и за Вьюном, я лихорадочно соображал:
«Сволочи. Троих удумали махом погубить. Лавра, конечно, мы потеряем, если он Пугачева казнит. А Вьюн, конечно, вступит в неравный бой, и я ее вряд ли удержу». Вьюн, оцепеневши от горя, прямо сидела на кровати.
- Спасти Пугачева можно?
- Можно, - откликнулся Дмитрий Кондратьевич. - Выкупить можно. Прямо сейчас и покупайте. За диктофон пострадавшего Щукина уступлю. С кассеткой, разумеется.
- С кассеткой, значит.
- Я уполномочен, Ваше преподобие. Слово анархиста. Виктора Сергеевича стремительно освободим после купчей. И машинку ему пишущую вернем. Без рычагов со шрифтом, разумеется.
Вьюн смотрела на меня умоляюще. А в сапожном голенище лежал, возможно, единственный способ вырваться из Казейника. Анкенвою, конечно, чихать и на Пугачева, и на все это зеленое подполье, прикинул я быстро. Ему, пожалуй, и на диктофон-то чихать. Вернее всего чихать. Ему теперь интересно убийцей меня сделать. Хотя бы косвенным. Но возможно, что и кассету с записью лаборанта ему очень даже заполучить желательно.
- Так что же, пастор? - городничий бросил на половицы докуренный бычок и притоптал его подошвой. - Сойдемся в цене?
- И давно ты, Митя, таким подонком стал?
Лицо анархиста затвердело, а взгляд на мгновение сделался малообещающим.Но тут же он рассмеялся.
- Давно, святой отец. Каюсь. Мне в отличие от вашего из Казейника нет пути. Я и пары суток не проживу за пределами. Заказан я семьей одного живодера подстреленного. Я ведь из контрактников подался в анархисты. Я на войне веру и в государство, и в Господа потерял. Такой замес. Удовлетворил я твое любопытство, преподобный? Ты счастлив?
Нет. Я не был счастлив. Но я еще был. Я достал диктофон из голенища и бросил его Мите на колени.
- Кауф ист кауф, - городничий встал с табуретки, упрятал записывающее устройство в карман и протянул мне руку для пожатия. - Покупка есть покупка по-нашему, по-немецки.
- Обойдешься.
- Обойдусь, - легко согласился Митя. - А Пугачев уже на воле, считайте. Откинулся краевед. И штык-юнкеру передам, чтобы дрова колоть завязывал. Честь имею.
Махнув подбородком, он вышел из дому, для чего ему еще раз дверь пришлось опрокинуть. Вьюн подскочила с кровати, чмокнула меня в щеку и пристроилась на освобожденную табуретку. Я на Вьюна не смотрел. Мне было горько и пусто.
- Что дальше куда? - Вьюн готова была исполнить любое мое пожелание.
- На пристань к татарину.
Вьюн обиделась. Угрюмо наблюдала она, как я дую на остывший кипяток. Потом дошла до тумбочки, стащила с нижней переборки фотоальбом в бархатной синей обложке, названной латунными знаками «ДМБ-79». Мрачно перекидывала страницы с видами атомных подводников, обрамленных карандашными виньетками. Спросила, не поднимая глаз.
