Казейник Анкенвоя (СИ)

- Тотализатор, - произнес мне на ухо Герман. - Можно выиграть, можно проиграть. Это честно. Интуиция.

- По лицу не бей! – крикнул я Вьюну, обозначив хоть какие-то правила.

- Чем лицо женщины хуже других? - спросил татарин, передавая мне чайничек, в котором чайничке еще что-то плескалось. - По лицу это честно. Без лица какой тотализатор?

«Или ревнивый Герман был не прочь, чтобы Гусева максимально потеряла свою привлекательность для конкурентов, или Герману от нее частенько достается именно по лицу», - мысленно перебрал я все возможные варианты подобной кровожадности.

Говорят, обыкновенные бойцы не слышат команды своего тренера в пылу спортивного азарта. Моя воспитанница услышала. По крайней мере, когда она остановилась, лицо Виктории было в относительной сохранности.

Гусева полежала вниз лицом на ринге, перевернулась на спину и вытерла окровавленный рот, заодно размазав и свежую губную помаду. Я вернул Герману чайничек, подошел к избитой подруге студенческих лет, и наклонился над ней.

- Завтра к Ростову меня отведешь.

Вика-Смерть с трудом подняла ручку, показала мне дулю и слабо улыбнулась. Точно как большевик студии Довженко в ответ на предложение своих палачей выдать партизанские замыслы. «Ничего не скажешь, сильная женщина, - подумал я, изучив ее раскрашенную физиономию. - Жалко уничтожать привлекательные черты. Жаль, но выбора нет». Я обернулся. Вьюн равнодушно смотрела на поверженную соперницу.

- Можешь снять вериги. Отпускаю тебе.

Вьюн сняла с тонкой шеи велосипедную и цепь, и, рассекая над головою воздух теплым оружием, направилась в Виктории. Теперь уже и Гусева испугалась по-настоящему.

- Если Ростов откажется, я пас! - крикнула она, по мере сил отползая к забаррикадированному бочкой пролому.

- Он согласится.

Я придержал Вьюна, забрал у нее цепь, обнял за плечо, и мы вышли из буксира под ливень. По кратчайшей кривой добрались мы до славянского лагеря. Три одноэтажные казармы. Ровный плац между ними, крытый асфальтом. Два баскетбольных щита по сторонам с дырявыми авоськами на кольцах, и еще с двух сторон поперек футбольные хоккейные ворота. В центе поля флагшток из окрашенной в черно-желтые полоски трубы. Мокрая тряпка на подъемном проводе, тоже цветная. Знамя Ордена. Часовой, обороняющий знамя, силами граненой пики. Сбоку столовая с дымящей трубою, защищенной от потоков остроконечной воронкой. Низенькая без окон часовня, обозначенная крестом и возведенная чуть не вчера, судя по свежеструганным и еще белым доскам фасада. Чуть в стороне двухэтажное строение, обшитое крашенной в белый колер доской и с окнами, и даже остекленными. Так бы я и представлял себе устройство славянского лагеря, если б я представлял его себе. Мы подошли к часовому.

- Где моя обитель, солдат? - спросил я часового с лицом, побитым оспой.

- Устав караульной службы запрещает отвечать у части знамени, - путая слова, забормотал он растерянно.

Мне сделалось ясно, что караульный попросту не знает моих полномочий. Возможно, полномочия мои были выше, чем у Перца и даже Могилы, ибо те, от кого зависела сама его славянская жизнь, и кто были отпетые разбойники, и те не грабили винного отдела с отверткой в присутствии своих подчиненных, а я грабил. Рядовым бойцам довольно часто приходится проявлять смекалку, делая самостоятельные выводы из всего, что вылетает за уставные рамки, либо точные распоряжения офицеров.

- Ты как отвечаешь своему преподобию, воин? - спросил я более сурово, поскольку добыть нужных сведений у кого-то еще не имелось возможности. Славяне, верно, которые спали, а которые стерегли химический комбинат.

Кто-то, разумеется, гулял в «Нюрнберге». Словом, пустыня. Караульный вытянулся по стойке смирно, и тем его смирение не ограничилось. Казалось, он смирился даже с возможностью, что прямо сейчас его раздавят как мелкое насекомое, и при этом очевидно его лихорадила мысль: «А как я отвечаю своему преподобию? И как ему положено отвечать, когда у знамени вообще отвечать не положено?».

- Выйти из строя на семь шагов, - поскорей оборвал я его муки.

Караульный четко и с явным облегчением выполнил мою команду.

- Кругом.

Он развернулся через левое плечо и замер.

- Теперь ты не у знамени. Где моя обитель?

- Так точно! - ответил он, сразу повеселевши оттого, что старший по званию легко и без проблем снял с него ответственность за нарушение устава караульной службы. - В доме офицеров, мое преподобие!

- Где дом офицеров?

- Так точно, в штабе Ордена! Вон тот со стеклами! Белый весь! Он и штаб, и офицерские квартиры!

- Ну, иди с Богом. Охраняй, что ты там охраняешь.

Караульный, печатая шаг, вернулся к исполнению служебных обязанностей. Мы же с Вьюном дошли до кирпичной постройки. В штабе мы сразу приметили могучего Лавра, сидящего на подоконнике в конце коридора. Оказалось, он заступил вместо Перца дежурным по Славянскому Ордену. И тотчас Вьюн понеслась на встречу с возлюбленным, достигла его, и прочно повисла на крепкой шее штык-юнкера. Я же двинулся по ковровой дорожке постепенно. Знакомство со штабными дверьми могло пригодиться в будущем. Двери по имени Канцелярия и Гроссмейстер, и Перец и Могила ответили на мое рукопожатие холодно. Ни одна из них не открылась мне помимо той, что звалась Кардиналом. Та открылась полностью, Открыла все положительные и отрицательные стороны всего, что имела за собой. Наличие засова, распахнутого окна, погреба, голландской высокой печи, и цинковой купели, полной угля отнеслись мною к положительным сторонам. Отсутствие второго окна, и присутствие Словаря, курившего, лежа на заправленной койке в резиновых сапогах, отнеслись мною к отрицательным сторонам. Я предпочитаю два окна и терпеть не могу, когда кто-либо валяется на койке в грязной обуви. К тому же Словарь мог заметить, как в коридоре любезничают моя послушница со штык-юнкером. И все же я осмотрелся в поисках разводного ключа девять на двенадцать, каким обещал вышибить Владиславу Кондратьевичу мозги при нашей следующей встрече. Ключ искать было глупо. Разводные ключи редко доносятся до номеров, лишенных водопровода. Зато кочерга на поддоне оказалась чугунной. «Добрая чугунная кочерга, - прикинул я, взявши ее с поддона. - Грех не воспользоваться»

- У тебя винный погреб вниз по лесенке. Красное «Монастырское» и «Бычья кровь» ящиков десять. С похмелья, помнится, ты любил сухарика принять. Там еще два копченых окорока и бадья соленой капусты. Там же свечи разного калибра. Пять ящиков. Еще три в часовне за алтарем. В буфете посуда пластиковая, пузырь коньяка за наше здоровье, сигареты «Rosstof» четыре блока. Закончатся, вели Перцу. Он принесет, - Словарь отщелкнул окурок в стену обители, и собрался, что называется, по-военному. То есть, я еще размышлял, как его ловчей крючком по темени приложить, а он уже махнул через подоконник на улицу.

- С новосельем, святой отец, - поздравил меня Гроссмейстер Словарь на безопасной дистанции. - Ну, мне пора.

- К чертовой матери! - напомнил я Словарю, куда ему пора.

- Ты на кого опять разорался? Вот оно, влияние казармы.

Я глянул назад. В проеме стоял штык-юнкер с послушницей на руках.

- Скоро будешь орать на собственное отражение. По личному опыту знаю. Особенно когда прыщик под носом вылезет.

- Ты что вцепился в нее? – спросил я Лавра, не остыв еще от встречи с Гроссмейстером Словарем.

- Через порог перенести, - смущенно ответил дежурный.

- Перенес уже. Поставь.

Лавр осторожно опустил возлюбленную на пол, а я продолжил профилактический осмотр помещения. Келья послушницы – угол 2х2,5 – была находчиво задернута полупрозрачно пленкой на кольцах, продетых сквозь упертую в стены штангу.

- Малюта распорядился?

- Перец.

- Знать-стать, чтобы злые бесы не попутали меня. Умница Перец.

За пленкой стоял пляжный лежак из древесины с чурочкой взамен подушки, свернутой в рулон циновкой и каким-то бабьим платком как одеялом. Так, видать, славянский унтер представлял себе сон послушницы. Возможно, и питаться Вьюн должна была деревянными палочками.