Украденные воспоминания

— Не надо, пожалуйста, — взмолилась Мила, — ты не знаешь Андрея. Он не такой. Он правда любит меня. Я не заставляла его на себе жениться!

Она говорила правду, хотя в ней и была некоторая доля лжи. Мила действительно боялась, что он уйдет от нее, что для него все не так серьезно, как ей хотелось бы, как для нее. Она прекрасно понимала, что ребенок или брак — единственный способ удержать его рядом с собой, но если первого она ужасно боялась, на второе вполне можно было решиться.

Мила не умела давить на людей, как это делала мать. Но она умела давить на жалость.

Андрей видел, как сильно она стала зависима от него, как тяжело ей расставаться с ним каждый раз, в каком психозе она пребывает, стоит ему ненадолго исчезнуть. Он не смог жить со страхом, что она просто возьмет и покончит с собой в один из дней самого черного отчаяния. И он захотел спасти ее от самой себя. Большего и не нужно было.

— Все они «не такие», — усмехнулась Елена Ивановна, оторвав девушку от собственных мыслей, — до первой секретарши. Не такие женщины нужны твоему Андрею, как ты!

— Такие, как я… никому не нужны, — пробормотала Мила. Не нужно было быть очень сообразительной, чтобы понимать это. Ее мужа окружали совсем другие представительницы прекрасного пола — красивые, смелые, самоуверенные. Закомплексованная рыжая девчонка, в двадцать лет не избавившаяся от подростковых комплексов, с ее суицидальными наклонностями и безумными стихами, едва ли достойная соперница этим кровожадным тигрицам.

Разве ее вообще можно любить? Жалеть — да. Любить — нет…

— Вот именно! — подхватила Елена Ивановна, — запомни мои слова: он изменит тебе. Не за того человека ты вышла замуж! Чем ты только думала! Куда ты торопилась? Как ты собираешься заканчивать университет? А если у вас будет ребенок?

Мила подняла на нее испуганные глаза. Это было ее самым страшным кошмаром, ей казалось, что если это случится, она никогда уже не будет собой. Что-то в ней умрет, разрушиться, станет другим. Она превратиться в Елену Ивановну, будет с утра до ночи носиться с уборкой квартиры, подгузниками и градусниками, забудет о существовании луны, солнца, ветра и прохладных осенних дней, которые она любила всей душой, когда часто гуляла в одиночестве. Она станет иначе видеть мир. Она ослепнет сердцем. Она уничтожит сама — себя…

Готова ли она на такую жертву, чтобы удержать Андрея подле себя?

Да… Ведь она просто не может жить без него. Ее сердце умрет вместе с любовью к нему.

— Ты ошибаешься, — тихо-тихо сказала она, — Андрей любит меня и никогда меня не предаст.

В детстве Мила часто болела, поэтому запах больничных коридоров стал для нее привычным. Было что-то забавное в том, что ее избранником стал именно врач — таким образом она всегда могла находиться под медицинским контролем и ее жизни ничего не угрожало. Кроме ее мыслей, пожалуй.

На дворе был сентябрь — самое опасное для Милы время. Этот месяц всегда приносил ей отчаянную тоску, мысли о смерти, одиночестве и бренности бытия. В сентябре она чаще всего убегала от родителей, пообещав больше никогда не вернуться, и стояла у открытого окна в подъезде чужого дома. Впрочем, этот дом стал для нее куда более родным, чем тот, где она выросла. Она знала каждую трещинку на потолке, каждую дырочку в старой плитке и даже эта надпись, повествовавшая о чьей-то благополучной личной жизни стала неотъемлемой частью ее мира.

Иногда Миле очень хотелось вернуться в то время. Особенно хотелось этого в те минуты, когда она дожидалась Андрея у него на работе. Здесь было слишком много красивых женщин, чтобы она могла спокойно приходить в это место. Она смотрела на каждую из них, пытаясь заставить себя мыслить здраво и не подозревать в коварных планах похищения Андрея из семьи.

Мила присела на старый потертый диван у стойки регистратуры и закрыла глаза. Она чувствовала на своей коже прикосновения легкого сквозняка, пробравшегося в помещение через открытую форточку в конце коридора и оттого ей хотелось поскорее вырваться на улицу.

— И где опять Андрей Викторович? — донесся до нее голос девушки, работавшей в регистратуре, обращалась она к своей сотруднице — даме пожилой и статной, которую куда больше увлекали какие-то бумаги у нее на столе.

— Не знаю, — пожала плечами та.

— Может опять у своей Наташеньки? — ревниво предположила медсестра, что-то писавшая в раскрытом журнале.

Старшая из собеседниц подняла глаза от работы, нахмурилась и сказала рассержено:

— Тише вы! Это же его жена, нет? — вся троица стала бросать в сторону Милы заинтересованные взгляды.

— Похожа, — сказала девушка из регистратуры.

— Ой! — воскликнула медсестра, захлопнула журнал, в котором писала до того, прихватила какие-то папки с бумагами и засеменила по коридору короткими полными ногами. Мила проследила за ней и грустно опустила голову, боясь смотреть в сторону стойки регистратуры. Она знала, что сейчас в ее сторону бросают недоуменные и заинтересованные взгляды. Она знала, что снова станет предметом для обсуждения сотрудниц своего мужа. Но самым ужасным было не это.

На улице пошел дождь. Девушка услышала, как струи ливня шуршат по сухому асфальту. Это придало ей сил, чтобы еще немного сдерживать слезы.

Все знают.

Уже давно все знают. Да и для нее тоже не секрет, что Андрей не просто так столько времени уделяет этой пациентке, не просто так говорит о ней через слово даже дома!

Только она одна упорно делает вид, что все хорошо, что все так, как должно быть, что они по-прежнему любят друг друга как раньше, что они счастливая семья.

Мила понимала, что Андрей обманывает ее, для спасения собственной шкуры. Но она не понимала зачем она сама себя обманывает.

Поэтому она резко встала и выскочила на улицу, подставила лицо ливню и постояла так немного. Ее трясло — долго скапливавшееся нервное напряжение грозило вылиться в истерику.

Приходить сюда — акт мазохизма.

Она перешла дорогу и заглянула в табачный ларек.

— Восемнадцать есть? — спросила недоверчивая продавщица. Мила грустно усмехнулась про себя тому, что сохранилась куда лучше, чем ей казалось. Уже десять лет, как есть.

Она кивнула. Девушке повезло и продавщица поверила на слово — паспорт, как обычно забытый дома вместе с зонтом и множеством важных вещей — спрашивать не стала.

— И зажигалку, пожалуйста…

Мила блаженно затянулась горьким табачным дымом.

Что сказала бы мать, если бы узнала!

Девушка подняла голову и посмотрела в серые стальные небеса, в самое сердце дождя. Слез почему-то не было, она почти успокоилась, только пальцы, сжимавшие сигарету, все еще продолжали нервно вздрагивать.

Выкурив еще одну, она перешла дорогу и присела на каменное крыльцо больницы. Она почти никогда не одевалась женственно и могла позволить себе такое поведение: с джинсами из-за него ничего не случится. Водолазка на ней была большая, сложно было понять мужская или женская, без пуговиц разница становилась совсем незаметной.

Дождь скоро закончился — теперь капало только с козырька, над лестницей. Мила ловила грязные серые капли, собравшие в себя всю пыль шиферного покрытия, и любовалась их мутным, померкнувшим светом. Она прониклась к ним особенным сочувствием, потому что у них было очень много общего. Она тоже безнадежно испачкалась в грязи этого мира. Она тоже потеряла свою чистоту и сияние. А если быть честным, то пожертвовала ими. Ради…

На крыльцо вышел Андрей, протянул ей руки. Он тоже делал вид, что все хорошо.

Мила улыбнулась ему, думая о том, что боится испачкать его идеально белый докторский халат.

— Я тебя везде искал, — сказал мужчина, — а ты здесь…

Она развела руками. Они обнялись.

— Курила? — сразу догадался Андрей и нахмурился. Мила приготовилась к тому, что сейчас услышит долгую лекцию о вреде табака и своем легкомыслии.

— Мать меня довела, — пожаловалась она, радуясь тому, что почти не соврала. Обманывать она умела только саму себя. Стоило бы взять пару уроков у мужа!