Украденные воспоминания

Мила неуверенно подняла ресницы и заметила рядом с собой Андрея. Он внимательно смотрел на нее, сжимал в пальцах дымящуюся сигарету. Девушка в первый раз видела его курящим. Ему нужно было отдать должное — даже этой вредной привычке он предавался очень изящно и утонченно, отчего делался похожим на аристократа. Миле вдруг очень хотелось поцеловать его точеные губы, и она сама испугалась этого желания.

Чтец закончил — им был тощий рыжеволосый юноша в смешных очках, казавшийся на пару лет младше Милы. Он отложил книгу и отпил чего-то из кружки. Все люди, находившиеся в комнате, тут же захлопали и заголосили.

Андрей взял Милу за руку и вывел в коридор.

— Тебе нравится? — таинственным полушепотом спросил он.

Мила заторможено кивнула.

— Хочешь чаю?

Мила улыбнулась.

— Да, пожалуй.

Они вместе пошли на просторную, заваленную разным неизвестным хламом кухню. На венском стуле возле окна сидела темноволосая коротко стриженая девушка и меланхолично курила тонкую сигарету через деревянный мундштук. Их появлению она не придала никакого значения.

— А что это все? — осторожно поинтересовалась Мила, — кто все эти люди? — Мои друзья, — коротко ответил Андрей, — они очень талантливые и образованные люди, но им негде собираться. Я — бездарен, но у меня есть квартира.

— Но ты хороший врач, — возразила девушка.

— Я не поэт, — он как-то робко улыбнулся. Девушка с мундштуком оживленно закивала.

Мила присела на свободный стул и сложила руки на коленях.

— Я пишу стихи, но я тоже не поэт, — тихо проговорила она.

Андрей налил ей чаю и остановился.

— Ты пишешь стихи? Как здорово, — обрадовано сказал он.

— Это плохие стихи, — пожала плечами Мила.

— Кто сказал это? — подала голос до этого молчавшая брюнетка. Комнату наполнил приятный запах какого-то изысканного, травяного чая.

— Все говорят… — вздохнула Мила и опустила взгляд, — моя мама, учительница литературы в школе… в моем возрасте люди часто пишут стихи.

— Люди пишут стихи во всех возрастах, — заметила брюнетка, зажгла новую сигарету и протянула мундштук смущенной девушке, — но не все люди и не во всех возрастах, способны понимать поэзию.

Андрей страдальчески закатил глаза, судя по всему, он устал от рассуждений на подобные темы.

Мила все-таки решилась принять мундштук и неумело вставила его в рот. От дыма сразу же закружилась голова, и заложило уши, она закашлялась до слез. Ей стало стыдно, что в двадцать лет она в первый раз пробует курить.

Брюнетка сразу все поняла и отчего-то развеселилась. Она забрала мундштук и восторженно воскликнула:

— Какая чистая и невинная девушка! Я уже почти влюблена. Прочитай мне свои стихи и я твоя раба!

— Вика, — процедил сквозь зубы Андрей, — почему бы тебе не пойти к остальным?

Мила смотрела на них с глупой улыбкой.

Брюнетка хмыкнула, грациозно поднялась и удалилась. Было заметно, что ее уход лучшим образом сказался на душевном состоянии Андрея, он как-то расслабился, наконец-то отдал Миле чай и тоже присел.

— Не пугайся, — весело сказал он, — тут все с приветом.

— Да… — задумчиво протянула Мила, — мне нравится, — она вдохнула аромат чая и закрыла глаза. Ей было тепло и спокойно, как будто она наконец-то оказалась дома. Здесь никто не придирался к каждому ее слову, к каждому ее взгляду, каждому ее жесту. Каждый человек в этой квартире не боялся быть сам собой и признавал это право за другими.

— Мой отец — художник, — тихо заговорил Андрей, украдкой любуясь девушкой, пока она погружена в свои мысли, — я с детства привык к подобным сборищам. Многих из этих людей я знаю с детства — их приводили родители — художники, музыканты, поэты, приходившие к отцу. Нас оставляли играть вместе, чтобы мы не мешали им обсуждать их «взрослые» темы…

Мила по-прежнему сидела с закрытыми глазами, наслаждаясь звуком его голоса — бархатным, нежным, ласкающим слух. Она думала, что хотела бы слушать его бесконечно, засыпать под него и просыпаться тоже.

— Должно быть, это было прекрасное время? — спросила девушка.

— Да… — как-то потерянно согласился Андрей и отчего-то погрустнел, вспомнив что-то, что ему, судя по всему, не хотелось вспоминать, — пока я не пошел в школу.

— Мне тоже не нравилось в школе, — вздохнула Мила и посмотрела на него долгим внимательным взглядом, — у меня совсем не было друзей…

— Но почему? — искренне изумился Андрей, взял ее за руку, — ведь ты удивительная…

— Только ты так считаешь, — грустно улыбнулась девушка, — меня или не замечали или считали ненормальной… А если бы они прочитали мои стихи и вовсе…

— Что?

— Не знаю, — она поняла, что сама не представляет себе, что было бы тогда. Она всегда боялась своих одноклассников и радовалась, что они не обращают на нее внимания. Она прекрасно знала, что будь она им неугодной, ничего не остановило бы их от побоев, насмешек или, возможно, изнасилования. При мысли о таком исходе Мила заранее сжалась внутри себя в комок ужаса.

— А ты прочитаешь мне что-нибудь свое? — с надеждой спросил Андрей. Девушка растаяла в томительном тепле его шоколадных глаз, переливавшихся в свете лампы всеми оттенками темного янтаря.

— Может быть не стоит? — робко попыталась избежать своей участи Мила. Она отхлебнула чая с пряным травяным вкусом и подумала, что сегодня можно пойти даже на такое безумство. Этот вечер обладал каким-то особенным волшебством, оно переполняло ее уставшую от серых будней душу, залечивая на ней старые раны.

Андрей долго и внимательно смотрел ей в глаза. Его преследовало смутное ощущение дежа-вю, как будто он уже был знаком с ней однажды или она напоминала ему кого-то, уже давно похороненного в его памяти. У него не было никаких сомнений, но меньше всего на свете ему хотелось признаваться себе в оглушительной догадке.

Мила все-таки решилась и прочитала ему одно короткое стихотворение. Некоторое время он еще сидел, ошарашено хватая воздух ртом.

— Я написала это, когда мне было четырнадцать лет… — смущенно прибавила девушка короткую предысторию, — мне очень тогда хотелось покончить с собой, я стояла у окна… Не знаю, почему я тогда не прыгнула…

Она вдруг испугалась этих откровений, вскочила с места, рванулась к выходу, осоловело улыбаясь.

— Почему ты хотела покончить с собой?

Слова повисли в воздухе, как эхо выстрела.

— Не знаю, — беззаботно откликнулась Мила, — я чувствовала себя непонятой и нелюбимой.

На Андрея вдруг опустился тяжелый и безжалостный полог морока: ему показалось, что перед ним… Нет, не стоит продолжать.

Он поспешно подошел к девушке и порывисто обнял ее за талию. Она покорно спрятала голову у него на груди. Он чувствовал ее частое дыхание.

— Я хочу пообещать тебе кое-что, — сказал Андрей, — ты больше никогда не будешь чувствовать себя непонятой и нелюбимой.

Мила почему-то испугалась сказанного им, вырвалась и ускользнула в комнату, но на пороге остановилась и обернулась на него. Ее серо-зеленые глаза горели сказочным, эфемерным пламенем.

— Я хочу прочитать свои стихи. Я не боюсь! — заявила она дрожащим голосом.

— Хорошо, — разрешил Андрей, наклонился и коротко поцеловал девушку в губы. Она извернулась и снова ускользнула от него. Как будто он сказал ей что-то обидное и злое! Ведь ничего плохого он не обещал… Это не укладывалось в голове у мужчины, он никак не мог понять ее поведения. Впрочем, после ее странных стихов, он уже потерял способность удивляться.

Он заглянул в комнату.

Мила уверенно встала во главе стола. Взгляд ее был опущен, а руки нервно перебирали край скатерти.

— Позвольте… я вам прочитаю стихотворение, — не то попросила, не то предупредила она и начала читать звонким, детским голосом, словно выступала на утреннике в детском саду.