Гамп и компания

– Вот что, Гамп, – говорит генерал. – Будь на то моя воля, я бы вас за это к стенке поставил. Но поскольку это не так, я намерен сделать вторую вещь, которая кажется мне наилучшей. А это означает перевод вашей большой жопы как можно дальше отсюда. Если точнее, то в город Берлин, что в Германии. Если нам повезет, никто не сможет вас там найти, и всю вину за эту катастрофу придется повесить на старину капитана Макгивера. Вы меня понимаете?

– Так точно, сэр, – отвечаю. – Но как меня туда доставят?

– Самолет, Гамп, уже на взлетной полосе. Моторы работают. У вас всего пять минут.

Глава десятая

Отправка в Германию оказалась еще далеко не всем. Это если считать, что туда меня в наручниках и кандалах доставили четыре сотрудника военной полиции. Они всю дорогу не переставали мне напоминать, что, если я выкину какой‑нибудь номер, им дан приказ колошматить меня по башке дубинками.

Кто‑то в высших эшелонах командования, надо думать, дал приказ, чтобы мне поручили самую грязную работу во всей армии, и этот приказ был скрупулезнейшим образом выполнен. Меня направили в танковую часть, где моей обязанностью стало счищать всю грязь с гусениц танков – и вот что я вам скажу: той зимой на гусеницах танков в Германии была чертова уйма грязи.

Еще, судя по всему, разнесся слух, что я Иона или типа того – в общем, человек, приносящий несчастье. Из‑за этого никто не хотел со мной разговаривать, не считая сержантов, которые только и делали, что на меня орали. Дни там холодные и влажные, а ночи тоскливые, и я еще никогда не чувствовал себя так одиноко. Я написал несколько писем малышу Форресту, но его ответы были какие‑то короткие, и мне показалось, что он вроде как меня забывает. Порой по ночам я пытался увидеть во сне Дженни, но без толку. Может статься, она меня тоже забыла.

В один прекрасный день кто‑то говорит мне, что я получаю помощника по очистке гусениц танков и должен показать ему, как это делается. Я прошел в гараж, а там стоит чувак, глазея на гусеницу. На этой гусенице, наверное, добрая сотня фунтов грязи.

– Это ты тут новенький? – спрашиваю.

Когда он поворачивается, то меня чуть кондрашка не хватает! Это же старина сержант Кранц из Вьетнама и с военной базы, откуда мы с мистером Макгивером забирали мусор для наших свиней! Только вот я замечаю, что сержант Кранц никакой уже больше не сержант, а простой рядовой.

– Нет, только не это! – вот что первым делом вырвалось у него, когда он меня увидел.

Похоже, сержант Кранц винит меня за ту неудачу, из‑за которой его разжаловали из сержантов в рядовые, хотя даже такой дебил, как я, понимает, что он малость преувеличивает.

А случилось следующее: после того как мы с мистером Макгивером вышли из свиного бизнеса, сержант Кранц решил, что армия на самом деле может продавать свой мусор свинофермам по всей округе. Вскоре у них завелось столько денег, что они даже не знали, что с ними делать. Тогда сержант предложил использовать их для постройки нового офицерского клуба, и генерал был так этой идеей доволен, что назначил сержанта Кранца ответственным за постройку.

В день торжественного открытия состоялся большой праздник с оркестрами, бесплатной выпивкой и тому подобным, а чтобы в самом конце вечера достойно этот праздник увенчать, они пригласили стриптизершу аж из самой Австралии. Она должна была исполнить свой номер на сцене. Говорили, она не только самая лучшая стриптизерша в Австралии, но и во всем мире.

Так или иначе, офицерский клуб был так набит, что стриптизершу едва было видно. Тогда в какой‑то момент сам генерал забрался на столик в задней части помещения, чтобы получше все разглядеть. Вот только сержант Кранц, судя по всему, установил потолочные вентиляторы чуть ниже нормы, и когда генерал выпрямился на столике, вентилятор долбанул его по черепу. Скальпировал его почище любого индейца.

Генерал был в ярости. Он без конца матерился и вопил: «Как я теперь все это жене объясню?» Понятное дело, он обвинил во всем сержанта и тут же, не сходя с места, разжаловал его и послал сюда, на самую грязную работу во всей армии.

– Я был одним из первых чернокожих солдат, которым удалось добраться до самого верха положенных им в этой армии рангов, – говорит сержант Кранц, – но такое опущение, что всякий раз, как я оказываюсь поблизости от тебя, Гамп, я непременно в говно сажусь.

Я сказал ему, что очень сожалею, но что не совсем честно винить меня в случившемся.

– Угу. Пожалуй, ты прав, Гамп. Просто я вложил так много в двадцать восемь лет из своего тридцатилетнего срока военной службы – а тут вдруг получается, что остаток этого срока я провожу как простой рядовой, – говорит он. – Кто‑то должен за это отвечать – так в армии принято. Я за это отвечать не могу – иначе как ты объяснили, то, что я добрался до самого высшего из полагающихся мне армейских рангов?

– Может, тебе просто повезло, – говорю. – То есть, ты по крайней мере долгое время был сержантом. А лично я всегда на самом дне этой кучи говна торчал.

– Угу, – говорит сержант Кранц, – может, и так. В любом случае это уже, по‑моему, значения не имеет. А кроме того, зрелище почти того стоило.

– Какое зрелище? – спрашиваю.

– Да когда тот вентилятор со старого ублюдка скальп снял, – говорит он.

Вот так мы с сержантом Кранцем получили подходящую для нас работу. Такое впечатление, что наша часть вечно на маневрах, и грязь всякий раз по два фута в глубину. Мы скребем, ковыряем, рубим и поливаем из шланга грязь от рассвета дотемна. Когда мы возвращаемся к казарме, то обычно бываем слишком грязны, чтобы туда забираться, и нас поливают из шланга на холоде.

Сержант Кранц, когда он вообще разговаривает, в основном говорит о Вьетнаме, который он почему‑то всегда вспоминает с любовью.

– Да, Гамп, вот были старые добрые времена, – говорит он. – Настоящая война! А не то говно с полицейскими акциями, которое сейчас для нас придумали. Черт, у нас были танки, гаубицы и бомбардировщики, которые могли обрушить на врага добрую порцию ссаки.

– Похоже, на нас они порой тоже добрую порцию ссаки обрушивали, – говорю.

– Ну да, ясное дело, так оно все и бывает. Это же война. Там людей должны убивать. Потому‑то она войной и зовется.

– Я никогда никого не убивал, – говорю.

– Что? Откуда ты знаешь?

– Ну, я не думаю, что убивал. Я никогда не стрелял из своего оружия. Может, раз‑другой, да и тогда там были какие‑то кусты или что‑то типа того.

– Нечего тебе этим гордиться, Гамп. Наоборот, ты должен стыдиться.

– А как насчет Буббы? – спрашиваю.

– Что насчет Буббы? А кто это был?

– Мой друг. Его убили.

– А, ну да, теперь припоминаю. Этот тот, за которым ты тогда отправился. Ну, он, скорее всего, какую‑то глупость сделал.

– Угу, – говорю. – Когда в армию вступил.

Так продолжалось день за днем. Сержант Кранц был не самым интересным собеседником, но он по крайней мере был хоть кем‑то. Так или иначе, мне стало казаться, что от грязных гусениц мне уже никогда не отделаться, когда в один прекрасный день кто‑то подходит и говорит, что начальник гарнизона хочет меня видеть. Меня окатили из шланга, и я отправился в штаб.

– Послушай, Гамп, я так понимаю, ты когда‑то немного в футбол играл. Это правда? – спрашивает начальник гарнизона.

– Да, самую малость, – говорю.

– Расскажи мне об этом.

Так я и сделал. А когда я закончил, начальник только и сказал:

– Ох ты едрена вошь!

По крайней мере, теперь мне не приходилось целыми днями чистить танки. К несчастью, теперь мне приходилось чистить их целыми ночами. А днем я играл в футбол за команду гарнизона. «Свагмиенская Кислая Капуста» – так мы назывались.

«Кислая Капуста» – не очень хорошая футбольная команда. Мягко говоря. В прошлом сезоне мы продули одиннадцать игр и ни одной не выиграли. А в этом сезоне продули уже три. О выигрышах и говорить нечего. Все это вроде как напоминает мне старых добрых «Святых», еще в Новом Орлеане. В общем, разводящий, жилистый коротышка по имени Пит, немного играл в футбол в университете. Он быстрый, ловкий, и мяч бросает неплохо, но он не Снейк. Это как пить дать. Начальник гарнизона, понятное дело, очень недоволен нашими достижениями и всячески заботится о том, чтобы мы побольше тренировались. А после этого я отправляюсь чистить гусеницы танков до трех ночи, но для меня это ничего. По крайней мере, это мешает мне думать о разных других вещах. А еще начальство сделало сержанта Кранца – ах да, рядового Кранца! – тренером команды.