Черные собаки [= Черные псы]

— Причина? — переспросил Бернард.

— Вы хотите сказать, что ничего не знаете? Ah, ç'est une histoire. [34]

Он подтолкнул стакан в сторону мадам Орьяк, которая тут же кликнула официанта. Тот подошел и стал что-то шептать мадам Орьяк на ухо. Та махнула рукой, он взял стул и тоже сел рядом. Неожиданно появилась с подносом Моник, дочка мадам Орьяк, работавшая на кухне. Все подняли стаканы и чашки, чтобы она могла постелить на стол белую скатерть и поставить две бутылки местного вина, стаканы, корзинку с хлебом, миску оливок и положить пригоршню ножей и вилок. За пределами тенистой веранды, на винограднике, сухой, горячечный треск цикад стал еще оглушительней. Наступившее время суток, послеполуденное время, которое в Миди [35]относится к числу таких же основополагающих элементов бытия, как воздух и свет, опустилось на землю и лавой растеклось по оставшейся части дня, и — вверх, в бездонные полости кобальтово-синего неба, в своей роскошной лени освободив всех и каждого от каких бы то ни было обязательств.

Моник вернулась со свиным паштетом на коричневом обливном блюде к тому самому моменту, как мэр, разлив вино в чистые стаканы, начал свой рассказ:

— Поначалу места у нас были тихие — я говорю про сороковой и сорок первый годы. У нас тут все делается медленно, и по причинам, ну, скажем так, историческим — всякие там семейные распри, дурацкие споры — в группу, сформировавшуюся вокруг Мадьер, той деревни, что возле реки, мы не вошли. Но потом, в сорок втором, в марте, не то в апреле, кое-кто из здешних помог наладить линию Антуанетт. Она шла от побережья в районе Сэт, через Серанн, потом через здешние места в Севенны и далее на Клермон. И пересекалась с линией Филипп, которая шла с востока на запад через Пиренеи в Испанию.

Бернард скорчил озадаченную мину, Джун сидела, не поднимая глаз; мэру показалось, что люди просто не в курсе, и он решил наскоро пояснить, что имеет в виду.

— Я вам сейчас расскажу, что это такое. Взять, к примеру, наше первое задание. С подлодки выгрузили на мыс Агд радиопередатчики. Наш участок переправил их из Ла-Вакери в Ле-Виган за три ночи. А куда они ушли потом, нам и знать было незачем. Понимаете?

Бернард старательно закивал головой, так, словно все разом встало на свои места. Джун глаз так и не подняла. Они даже наедине никогда не обсуждали того, чем занимались во время войны, — вплоть до 1974 года. Бернард формировал грузы для выброски на различных направлениях, хотя и не был никогда лично связан с такой незначительной линией, как Антуанетт. Джун работала на группу, которая во взаимодействии со Свободной Францией вела пропагандистскую работу во Франции вишистской, — но и она тоже ничего не знала о линии Антуанетт. Все то время, пока мэр говорил, Бернард и Джун избегали смотреть в глаза друг другу.

— Антуанетт прекрасно работала, — сказал мэр, — на протяжении семи месяцев. Нас здесь и было-то всего ничего. Мы сопровождали агентов и радистов дальше на север. Иногда это были просто грузы. Один раз переправили на побережье канадского летчика…

Из того, как ерзали на стульях мадам Орьяк и официант, явствовало, что они либо уже далеко не в первый раз слушали все это за бутылочкой коньяка либо же что, с их точки зрения, мэр просто хвастается. Мадам Орьяк вполголоса переговаривалась с Моник, давая ей какие-то указания насчет следующей перемены блюд.

— А потом, — повысив голос, сказал мэр, — что-то где-то не заладилось. Кто-то проговорился. В Арбора взяли двоих. И тогда к нам нагрянула милиция. [36]

Официант вежливо отвернулся и сплюнул в корни лаймового дерева.

— Они пошли прямо по линии, устроили себе штаб-квартиру здесь, в гостинице, и начали допрашивать всю деревню, человека за человеком. И я горжусь тем, что выяснить им не удалось ничего, ровным счетом ничего, так ни с чем они и уехали. Но Антуанетт на этом прекратила свое существование, и с этих пор деревня Сан-Морис попала в черный список. Как-то вдруг выяснилось, что мы контролируем дорогу на север через долину И в тени оставаться у нас больше не получалось. Они шастали здесь день и ночь напролет. Обзавелись информаторами. Антуанетт умерла, и возродить ее было очень не просто. Севеннские мак и [37]прислали к нам сюда человека, и у нас вышел спор. Конечно, мы живем на отшибе, но наблюдать за нами тоже очень легко, и вот этого маки никак не желали понять. У нас за спиной Косс, голая земля, и спрятаться там негде. А перед нами долина, дороги в которую можно по пальцам пересчитать. Но в конце концов мы все-таки начали все сначала, и практически сразу они арестовали нашего доктора Бубаля. Отвезли его аж в самый Лион. Его там пытали, и такое впечатление, что он умер, так ничего им не сказав. В тот день, когда его увезли, появилось гестапо. Прибыли они с собаками, огромными такими, уродливыми зверюгами, которых они использовали в горах, чтобы выследить убежища маки. По крайней мере, так они говорили, но я никогда не верил, что эти собаки — следопыты. Это были сторожевые собаки, а не гончие. Приехали гестаповцы с собаками, реквизировали дом в центре деревни и стояли здесь три дня. Не очень было понятно, чего они хотели. Потом убрались отсюда, а через десять дней появились снова. То же самое через две недели. Они постоянно перемещались по всей округе, и мы никогда не знали, где и когда они объявятся в следующий раз. И всюду ходили с этими своими собаками и во все совали нос. Они хотели просто запугать людей, и им это удалось. И собак, и поводырей боялись все. Нам казалось, что выходить ночью из деревни, при том, что окрестности патрулируют эти самые собаки, стало опасно. Да и милиция к этому времени уже всерьез обзавелась информаторами.

Мэр допил вино двумя большими глотками и налил себе еще.

— Потом мы выяснили, для чего на самом деле предназначены эти собаки или по крайней мере одна из них.

— Эктор… — упреждающим тоном сказала мадам Орьяк, — только не это…

— Но сперва, — сказал мэр, — я должен вам кое-что рассказать о Даниэль Бертран…

— Эктор, — сказала мадам Орьяк. — Юная леди не желает слушать эту историю.

Но какой бы там властью она ни обладала над мэром, вино лишило ее этой власти.

— Я бы не сказал, — заявил тот, — что мадам Бертран очень нравилась здешним людям.

— Спасибо тебе и твоим дружкам, — тихо добавила мадам Орьяк.

— Она приехала вскоре после того, как началась война, и поселилась в маленьком доме на краю деревни, который она унаследовала от тетки. Она сказала, что мужа ее убили под Лиллем в сороковом году. Может, это и правда, а может, и нет.

Мадам Орьяк покачала головой. Она откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.

— Были у нас кое-какие подозрения на ее счет. Может быть, мы и ошибались…

Последнюю фразу мэр явно адресовал мадам Орьяк, но та на него даже не взглянула. Ее неодобрение приняло форму яростного молчания.

— Но на войне оно ведь всегда так, — продолжал он, вычертив рукой в воздухе какую-то замысловатую фигуру, видимо означавшую, что нечто в таком роде и сказала бы мадам Орьяк, если бы ей дали слово. — Приезжает к нам чужой человек, женщина, и никто даже понятия не имеет, откуда у нее деньги, и никто не припомнит, чтобы старая мадам Бертран когда-нибудь вообще упоминала о том, что у нее есть племянница, а сама еще такая надменная и сидит целыми днями на кухне, обложившись книжками. Естественно, у нас начались на ее счет всякие подозрения. Не любили мы ее, и все тут. А все это я рассказываю только потому, что хочу, чтобы вы поняли, мадам, — это уже в сторону Джун, — что, несмотря на все, что я вам тут сейчас наговорил, события сорок четвертого года меня привели просто в ужас. И мне было очень, очень жаль…

Мадам Орьяк фыркнула:

— Ему жаль!

В этот момент появилась Моник с большой глиняной cassole, [38]и вполне естественным образом примерно на четверть часа все внимание переключилось на cassoulet, [39]сопровождаемый время от времени одобрительными восклицаниями ото всех присутствующих, а мадам Орьяк, весьма польщенная, взялась рассказывать историю о том, как она открыла для себя самый главный ингредиент этого блюда, пресервированную гусятину.