Ноябрь, или Гуменщик (ЛП)

— Давай! — согласился Эрни. — Ряженых на Кадрин день положено привечать, а кто не привечает, того надо наказать!

И они принялись стучать по деревьям в саду гуменщика.

25 ноября

Кадрин день

За ночь Лийна так и не выспалась, сна не было, волнение от предстоящего свидания мучило ее и заставляло вертеться с боку на бок. Ей было жарко, как в сенокос. Под утро девушка наконец провалилась в какое-то забытье, она понимала, что лежит в своей постели, но в то же время ей чудилось, будто тут же рядом с ней растянулся и кубьяс Ханс. Лийна прижималась к нему, кубьяс обнимал ее, они целовались. Лийна просто таяла от счастья, но именно в эту минуту к кровати подошел старый Рейн Коростель и спросил:

— Ты часом не захворала? На улице уже рассвело, а ты все еще валяешься.

— Да, отец, я сейчас встану! — ответила перепуганная Лийна, пытаясь прикрыть Ханса одеялом, чтобы отец не обнаружил его. Тут она наконец проснулась окончательно и поняла, что это был лишь сон. Все тело ломило от разочарования, но тут ей вспомнилась вчерашняя встреча, и волнение охватило ее снова, бросилось в лицо, словно пар при входе в баню. Рейн, глядя на нее, покачал головой.

— Ты нынче чудная какая-то. Говори, деточка, может быть, с тобой и вправду не все в порядке? Не позвать ли знахарку, пусть поглядит на тебя?

— Нет-нет, все в порядке! — заверила его Лийна. — Просто я не могла долго уснуть, вот утром и заспалась. Я сейчас встану и займусь хозяйством.

Рейн потеребил бороду и сообщил:

— Видел вчера Энделя Яблочко. Рассудили, что надо бы ему тебя просватать как положено. Старые обычаи надо уважать.

— По мне, что придет, что не придет, я за него все равно не выйду! — ответила Лийна. — Ты, отец, и не рассчитывай. Пусть этот Эндель поищет себе в лесу какую-нибудь медведицу, в самый раз ему. Будут на пару рычать.

— А ты все за своего кубьяса выйти мечтаешь? — проворчал Рейн.

— Да, мечтаю!

— Только через мой труп! — отрезал Рейн. — Лучше уж сама отправляйся в лес, в медвежью берлогу! Бери кубьяса в мужья, а медведя — в отцы, только в моем хозяйстве тебе больше места нет! Запомни это, дочка! Как бы там ни было, но одно ясно — я барского прихвостня в свой дом не пущу и родниться с ним не собираюсь! Так что лучше не упрямься, выходи за Энделя и забудь свои глупости.

Лийна ничего не ответила, принялась хлопотать по хозяйству.

— Ты слышала? — спросил Рейн, но Лийна по-прежнему молчала, не обращая на отца никакого внимания.

Рейн сплюнул в сердцах и вышел во двор. Упрямство дочки бесило его. Он пнул дворового пса, который решил его обнюхать. Затем заметил возле забора какую-то странную кучку — вроде бы как дерьмо, но удивительно большая и непривычного вида. Это была не человечья кучка, но и не собачья, Рейн даже присел на корточки, чтобы разглядеть ее получше.

— Черт его знает, что это, — пробормотал он. — Может, хворь какая или дрянь прячется, чтобы потом тайком в избу проникнуть? Ну, погоди, я тебе проберусь в дом!

Он направился к сараю, взял там грабли, тщательно переворошил кучку и разгреб ее. Потом отнес грабли на место и взял косу, чтобы ее лезвием прощупать странную кучку. Но когда он вернулся, кучка под забором куда-то исчезла.

— Странные вещи происходят! — сказал Рейн громко и опасливо огляделся по сторонам. На всякий случай он вообще вернулся в избу.

Эта кучка была не что иное, как прикинувшаяся знахарка. Она как раз направлялась в дом Рейна Коростеля, чтобы добыть там его волос, размолоть их и сделать так, что Рейн тронется умом. Но Рейн неожиданно вышел во двор, и знахарке не оставалось ничего иного, как быстренько прикинуться кучкой-вонючкой, чтобы в таком виде спокойно в углу двора переждать, пока не придет время выдрать у него клок волос. Но это время так и не пришло. Рейн ни с того ни с сего заинтересовался кучкой, затем отлучился ненадолго и вернулся, на сей раз с граблями. Знахарка так и не успела ничего предпринять — Рейн принялся прочесывать и простукивать ее граблями. Только когда он ушел, еле живая знахарка собралась с остатками сил и коричневым дымком улетела обратно в свою избенку на лесной опушке.

Теперь она лежала на кровати, вся в крови, измочаленная, в колотых ранах, и ждала смерти. Она знала, что ждать недолго. А вот и она.

Зимний день тихо клонился к вечеру, мир, слегка и ненадолго посветлевший, вновь окутали сумерки. Ветер переменился, предвещая оттепель, как и водится на Кадрин день. Кубьяс уже с утра оделся по-праздничному и, сгорая от нетерпения, ждал того часа, когда встретится с барышней — “своей дамой”, как он теперь благодаря урокам снеговика называл ее про себя. Снеговик тоже был на месте и давал Хансу последние указания:

— Тебе следует опуститься на одно колено и поцеловать даме руку, — наставлял он. — А затем ты должен осыпать ее тысячей комплиментов, чтобы сердце ее растаяло и ты удостоился благосклонного взгляда ее чарующих очей. Потом испроси соизволения прочесть стихотворение, написанное тобой в ее честь. И тогда, коленопреклоненный, ты прижмешь руки к груди, в которой бьется сердце, готовое разорваться от переполняющих его чувств, и прочтешь свое стихотворение. Жаль, у тебя нет лютни, иначе ты мог бы ей и спеть. Ты умеешь играть на каком-нибудь инструменте?

— Нет, — признался кубьяс. — В деревне, насколько я знаю, и нет ничего, кроме сопелок. Да еще орган в церкви.

— Ладно, обойдемся, — согласился снеговик. — Можно и без этого. Потом попросишь у нее позволения встать, предложишь ей свою руку, и вы можете начать медленно прогуливаться, причем ты не отводи взгляда от ее лица, пусть она читает в твоих глазах бесконечное обожание. В то же время вам надо беседовать о чем-нибудь прекрасном и возвышенном, ты, например, можешь спросить, какого цвета розы нравятся ей больше всего, и, когда она ответит, заяви, что она сама — самая прекрасная роза на свете.

— Я наверняка все перепутаю, — вздохнул кубьяс. — Я так не умею. Ничего из этого не получится. Она — барышня, дочка барона, а я всего-навсего недотепа кубьяс, который ни черта не знает. Она высмеет меня.

— Не беспокойся, мой друг! — сказал снеговик. — Это нетрудно. Любовь сама подскажет тебе, что делать. Доверься себе!

Кубьяс поежился и принялся взад и вперед ходить по двору.

Потом наступила ночь, и все окутала тьма. Только в редких избах светились слабые огоньки в окнах, да вдалеке сиял большой господский дом. Ни звезд, ни луны не было видно, а черный лес, который расстилался вокруг, казалось, все ближе подступает к деревне. Далеко в чаще голосили лешие.

Кубьяс стоял не шевелясь и ждал. Ждал свою возлюбленную. И она пришла.

На ней было роскошное черное платье из сундука со смертными одеждами старухи баронессы, но этого кубьяс не знал. Он пожирал глазами приближающуюся фигуру, забыв опуститься на одно колено и все те изящные манеры и обычаи, которым обучал его снеговик.

Лийна приблизилась и остановилась шагах в десяти от Ханса. Ближе подойти она не решилась, поскольку боялась, что он ее узнает. Это был напрасный страх — в темноте лица было не разглядеть.

Они стояли молча. Наконец кубьяс сказал:

— Здравствуйте!

— Здравствуйте! — шепотом ответила Лийна.

Они снова замолчали, уставясь в темноту.

— Меня зовут Ханс, — произнес наконец кубьяс. Он сделал шаг, но тут же испугался своей смелости, отступил на несколько метров назад и снова застыл на месте. Тут он вспомнил совет снеговика опуститься на одно колено, но застенчивость удержала его от этого. Так они постояли еще какое-то время.

Гуменщик, которому хотелось собственными глазами увидеть свидание, незаметно притаился за оградой, от нетерпения он едва не приплясывал на месте. Неужто они так и останутся стоять? Он надеялся, что кубьяс поведет себя как настоящий мужик, подойдет к девушке, обнимет ее, поцелует, и тогда у Лийны появится возможность обвести парня вокруг пальца, а когда Ханс наконец поймет, что это вовсе не барышня, будет уже поздно. Он уже войдет во вкус поцелуев, а если девке удастся в тот же вечер еще и понести от него, то свадьба дело решенное, и баронская дочка будет позабыта. Но эти двое стояли, глядя друг на друга как воротные